Костя выползает, точно из норы, как какой-нибудь ссыкливый тушканчик. Тащится в кухню, аппетит пропал, но хоть чаю бахнуть.

С коньяком.

Лера возвращается – не в кухню, а в ванную, но Костя (зная, куда садиться) прекрасно видит его со стула (хоть на диване удобнее, себе-то не ври). Жердь, выкрашенная низом в черное, верхом в белое. Сушит волосы феном. Воплощение гармонии сушит свою идеальную голову гребаным феном прямо у тебя на глазах (розетка и зеркало в коридоре).

Воплощение гармонии – твой кровный родственник.

Хоть Костя не совсем уверен в местоимениях.

Сейчас он все равно оденется, ну так хули. Все эти линии… Евклид закрывает глаза. А ты лови момент. Приклеивайся. Время отдерёт.

Красится. Брови – тонким карандашом. Губы – розовым.

Склонившись перед зеркалом. В почтительно равнодушном жесте. А если бы он перед тобой так склонился.

Костя, наконец, поднимается, чайник вскипел. Открывает шкаф – насыпает чай в чашку. Нисколько не сомневаясь, что вся его душа – горстка черных сухих листков. Скрученных злыми пальцами. Залитых кипятком.

Так. Стоп.

Коньяк.

В комнате, в чемодане.

Да.

*

После того, как Лера уходит, Косте на месте тоже не сидится. Вместо того, чтобы звонить Нике, с которой придется разговаривать, он идет в клуб, где его уши набухают, как почки, под грохот сомнительного музла. Он не танцует, но после пары «шотиков» даже с некоторым интересом осматривает тех, кто сподобился. Особенно, высокую гибкую блондинку в голубом платье. И, когда она кокетливо спрашивает его:

– А чем ты занимаешься?

Костя знает, что отвечать:

– Я учитель музыки.

И вообще, что надо чувак. У меня только одно из жопы растет.

– Что, правда?

Она округляет все лицо разом, развешивая на нем олимпийские круги глаз и рта.

– Ну.

– Ой, как странно.

Не страннее, чем ее чистый дом, шуршащие простыни и то, как быстро она засыпает после.

Костя лежит и думает, что надо было звонить «Катечке», потому что «Катечку», как Екатерину Великую, и табуном не протрахать.

Он будит блондинку, блядь, вылетело, как её.

– Эй, слышь? Мне пора.

– Что? Сейчас?

– Да, сейчас.

– Но…

– Очень надо.

Он уже вовсю одевается.

– Дверь закрой.

И не открывай.

*

Костя возвращается в пустую квартиру и это – хуже всего. Выходит снова, бродит по ночным улицам, среди адских отблесков красных светофоров, среди труб, отправляющих дым в небо под тупым углом.

Надо съезжать.

На хуй.

*

Утром у Леры красная ссадина у рта. И ты никогда не узнаешь, это потому что он плохо сосал или маленькая соплюха ему врезала за то, что он не того кота с дерева снял.

Костя подходит к нему, сидящему на диване перед плитой и глядящему в одну точку огня.

Обхватывает его лицо ладонью, сжимает пальцами, чувствуя зубы через кожу, Лера смотрит на него, ему больно, но он молчит. Как он умеет молчать. Костя всю жизнь на прииске. Сплошное золото.

– Как ты позволил?

Он не скажет.

Не развеет.

Ни твои подозрения.

Ни твою брезгливость.

Три недели поста. На хозяйственном мыле. Три раза в день. Вместо еды.

Сука.

*

Но через час, Костя заходит к нему в комнату, ложится на кровать, Лера поворачивается, берет брата за руку, сжимает ее в кулак и этот кулак обнимает, обволакивая обеими ладонями, притягивает к груди. Закрывает глаза.

Спим.

========== санаторий ==========

«я сбросил балласт

пара десятков грамм

как с куста»

«здесь ты станешь пиздецки счастливым, парень»

Решение съехать, как ответ на все вопросы, как способ решить все проблемы и освободиться, периодически освещает тьму Костиной головы пронзительно ясным светом. И этим утром так же. Он открывает глаза, потому что внутри, под черепом, вспыхивает свет маяка.

Надо валить.

Всё.

И он сваливает. Под звуки тоски и Тартини. Которого, может быть, уже ненавидит. А когда возвращается (все-таки отсутствие в приглушенном свете кажется Косте возможным только при его эпизодичности, а не постоянстве), застает ту же картину: по квартире разносится жалобный скулеж трех веков от роду. Лера, возможно, даже не выходил из комнаты, и если бы не Костя – некому было бы отобрать у него инструмент.

Костя заходит к нему, и, ничего не говоря, просто забирает скрипку, закрывает ее в футляре и выносит к себе.

– Думаю, на сегодня достаточно.

Потом Лера сидит за столом и бесконечно долго ест гречу с сосиской, перманентно откидывая голову то вправо, то влево, разминая шею. Костя поднимается и подходит к нему, укладывая пальцы на тонюсенький гриф его шеи, впечатывая подушечки в кожу и в мышцы, разогревая и отводя онемение. И в принципе, понимает, как можно часами не расставаться со своей скрипкой…

*

Решение съехать, как ответ на все вопросы, как способ решить все проблемы и освободиться, периодически освещает тьму Костиной головы пронзительно ясным светом. И этим утром так же. И даже – особенно.

– Боже, спаси меня.

– Уезжай.

Но: на заднем плане гениального в своей простоте и очевидности плана вырисовывается гаденький абрис.

– Ну вот ты свалишь, а на твое место привалит какой-то гондон, и ты уже никогда не сможешь вернуться.

Мысль обливает холодной водой, так что и дальше валяться в кровати уже не хочется. Костя садится, представляя свою жизнь.

Без него.

Шутки, юмор, смех, алкогольный веселый угар, в середине он женится, например, на женщине с рыжими волосами, рожает троих детей (все почему-то беловолосые девочки), и что дальше?

Петля. Вилы. Высотки. Кровавая ванна. Темная река.

«Каравай, каравай, чего хочешь выбирай».

Всё это Костя уже слышал тысячи раз.

Однако, как он заметил, при всей сложной организации человеческого мозга в принципе, что-то искомый орган подозрительно бывает зациклен, точно гребаный ломаный патефон. Пиздит по одному и тому же месту одними и теми же словами, выдавая одни и те же картинки и мысли, и как бы – что? – работает?

Впрочем, спасибо и на том.

В моменты, когда Костя послушен своему разуму (а их очень мало), он собирается с Пепси в горы, на пару недель, и это всегда блестящая идея ровно до тех пор, пока Костя не начинает рассказывать себе все анекдоты, все тексты песен и все мелодии, которые только приходят ему в голову, потому что:

петли,

высотки.

Бывает так, что Ника, очень известная, как и они сами, в очень узких кругах, отправляется по городам и весям, например, в крошечный тур, и Костя «аккомпанирует» ей скуки ради.