========== ЛИХОРАДКА соль ==========

«и сердце девичье взобьется

восторгом чувств не для меня»

Костя сидит перед клавишами, раскинувшими свою белоснежную челюсть с гнилью бемолей. Мелодия, которую он наигрывает, зацикливается, закручивается, замыкается, и уже – сводит его с ума. Но он не отступается. Ввинчивает проволоки под ребра. И звуки, как капли воды, долбят, долбят его. Казня.

И поделом.

Лера возвращается отстраненный, витающий, принесло ветром – зонтик одуванчика – и вот он раздумывает: осесть ли и где? Ходит, все равно, что по луне. Костя не глядит на него. Сейчас. Потому что и так – глядит на него, как на экспонат. Смотри, но не трогай. Всю жизнь.

Босой. Джинсы, футболка. Кладет свои тонкие руки Косте на плечи. И через него, как через спинку стула, тянется к клавишам, подхватывая и выравнивая мелодию, вытаскивая ее из капкана.

Но лапы уже разбиты.

Костя смотрит на него, на его щеку, мелкие точки родинок, втягивая чужое/родное/своё дыхание – мята и земляника? Орбит с дегтем и солью.

Костя убирает руки, и они бессильно сползают с белых тоскливых зубов электрического пианино на колени.

– О чем твоя песня?

Ему все равно. Ты – не задеваешь его. Не волнуешь. Тебе он просто всецело верит. Всю жизнь.

– О тоталитарном режиме, клетке, муках и обладании.

– Правда? – фыркает Лера. Он не верит. Не верит, что ты можешь думать об этом. О чем. Ты сам – думать не можешь.

И смеется.

А ты еще час назад сидел, забившись в угол между шкафом и дверью, и кусал свои локти, потому что он снова ушел. С кем-то. Куда-то. Ненавсегда.

– Что это? – показывает Лера на вспухшие овалы на Костиных предплечьях. – Ты, я смотрю, повеселился? И с кем?

– Ты ее не знаешь.

– Ничего себе, горячая, – Лера обводит следы укусов своими холодными пальцами, а потом резко, весь целиком, отстраняется, тепло уходит, – ладно, я спать, – теплу надо в свою кровать.

– Ага. Спокойной ночи.

– Не напивайся.

Да, как это ты забыл, что можно же просто напиться?

– Спасибо, что напомнил.

– Не смешно.

А жаль, правда?

========== йод ==========

«Господь, я пред Тобою кровавое месиво

меня будут убивать

не подглядывай»

Лера сидит, забившись в угол дивана, в драных джинсах, из которых торчат нитки и левая коленка, и в огромной черной футболке, рассматривает листы партитур с карандашом в руке.

Костя залипает в ящик. Парень посреди снежного ничего нашел автобус и лезет в него, чтобы там переночевать.

Лера протягивает ногу, как пику, и мягко касается Костиного носа большим пальцем, и тут же сжимается, как пружина, Костя в недоумении поворачивается к нему – лицо его хмурое и сосредоточенное. Лера его передразнивает, сводя брови друг к другу. Костя краем сознания отмечает, что они с ним, как эти две брови. На лице.

– Бля, че делаешь-то?

Костя отворачивается к экрану, нисколько не улыбнувшись.

Лера повторяет маневр, но реакция у Кости, что надо, он перехватывает его ногу, вцепляется в лодыжку и начинает щекотать ступню.

Лера боится щекотки.

И визжит. И хохочет. И умоляет отпустить. И вертится из стороны в сторону, так что футболка накручивается на него, как тряпка на швабру.

В конце концов, он вырывается и упрыгивает с дивана.

Заправляет волосы за уши и выставляет руки, как белые флажки, ладонями к Косте, в примирительном опасливом жесте.

– Я тебя не трону, – обещает Костя.

Лера прикусывает губу и с недоверием возвращается.

И правильно делает.

Костя щекочет его, тот, заливаясь, скатывается на пол, Костя за ним, и они усаживаются в некоторой дали друг от друга, отсмеиваясь, как откашливаясь. Костя, разрадовавшийся, точно щенок, теребит Леру за волосы.

– Дурак, – говорит тот, улыбаясь, и легко стукает Костю по голове.

Другого нет.

========== температура ==========

«– 140 и вечное лето»

Лера трогает батарею и объявляет:

– Едва теплая…

Поправляет унылую мантию клетчатого пледа на плечах. Включает газ и греет над ним руки.

Костя натягивает штаны с начесом и свитер.

Он собирался пойти в зал, но на улице такой минус, что даже как-то… и они оба, как первоклассники, остаются дома.

Столбик термометра продолжает безучастно опускаться.

Лера нелогично босой. Ноги у него уже синие.

Костя закрывает дверь на кухню, чтобы сохранять тепло, закидывает в духовку несколько влажных картошин (прямо в кожуре и прямо на решетку), они оба трутся у плиты, как у очага.

– Носки-то надень.

Лера смотрит на свои ноги.

– Я постирал все.

– Возьми мои.

– Твои я тоже все постирал.

Костя закатывает глаза, представляя унылую стайку замороженных нот на нитке балкона, и плюхается на крошечный диванчик, который им слили на днях друзья Пепси, свалившие в Тайланд на райское пэмэжэ (Костя чуваков тогда ну совсем не понял, а теперь понимает – немного), и который они с Лерой еле затащили в узкую щель между дверью и холодильником.

Костя берет телефон, втыкает штекер, надевает наушники. Лера с гигантской чашкой свежесваренного дымящегося кофе складывается рядом, подбираясь ногами под чужое бедро, Костя чуть приподнимается, давая ледышкам дорогу, усаживается ровно, начиная их греть и топить.

– Дай-ка глонуть.

Лера протягивает ему чашку, придерживая её за дно и развернув ручкой к Косте, тот принимает, отпивает немного и возвращает назад.

На плите цветут четыре конфорки.

– Слушай, давай «Маугли» посмотрим. С детства его не видел.

Костя снимает наушники.

– Че?

– Говорю, давай «Маугли» посмотрим.

– С детства его не видел. Может, лучше водяры бахнем?

– …

– Ладно. Только до того, как он ушел к людям.

========== жар ==========

«как одуревшая предсмертная любовь»

Костя заходит в квартиру, скидывая шмотки на вешалку, ботинки оставляет, где упадут – по центру коридора. Лера дефилирует из комнаты в кухню, в одних колготках, и, походя, бросает:

– Привет.

– Ага.

Костя думает: хорошие дни закончились. Хватило пальцев одной руки.

Идет к себе в комнату. Закрывает дверь. Хоть жрать охота, пиздец. Садится на диван, локти на бедра, пальцы в волосы. Считает. До тридцати восьми. У Леры срабатывает защелка.