– Неужели, не узнал, Степаныч? – спросил первый, щеря прокуренные зубы.

Карманов. Паразит. Разве так можно шутить!

– Идём к больному. Заждался, поди…

Втроём они поднялись на этаж и вошли гурьбой в палату.

– Куда так много? – визжала медсестра.

Курильщик вынул удостоверение и протянул: служебная необходимость, знаете ли. Нужно отдельное помещение. И сунул коробку конфет, чтобы не скучала ночью.

– В столовую пройдите, пожалуйста…

Посетители прошли.

– Пригласите Царева, пожалуйста, – велел Карманов. – Ходячий? Уже оклемался? Быстро, однако. Ждём…

А сам посудой гремит в портфеле.

Дверь открылась, в столовую заплыл Царев, присел к столу. Повезло, можно сказать, прошлой ночью. Хирург попался что надо. Мирового класса. Скоро швы снимут.

– Не торопись, – осадил его «курильщик». – Лечись как следует…

– А ты кто такой? Назовись.

– Карманов я. Неужели трудно понять?..

– Теперь узнал. По глазам… Блудливые они у тебя!

– Короче, тебе можно коньяк или нет? – перешёл к делу Карманов. – Как ты себя вообще чувствуешь?

– Хорошо чувствую. Наливай. Если чего, до палаты доползу.

Ему плеснули в граненый стакан. Больной выпил и закусил апельсином. Замечательно. Кровь побежала по жилам.

– В общем, лечись помаленьку. Не торопись, – учил старого молодой Карманов. – А мы примем меры. – Он ткнул пальцем в окно. – Слушай радио. Читай газеты. Может, ты мерзнешь здесь? Одеяло тебе принести?

Оказалось, не надо. Утром у него были зять с дочерью и внучка. Вот о ком позаботиться бы. Короче, наливай по второй…

Половина декабря ушла на подготовку. Вначале занялись транспортом. Одному следовало зарядить аккумулятор. Второму шины поставить зимние, чтобы не скользить как корова на льду. Подозреваемых набралось целых пятеро. И вот он настал день. Точнее, вечер. Бывшие менты, включая работника ФСБ Виноградова Евгения, сидели в машине у прокурорского дома и смотрели по сторонам. Курить нельзя. Можно лишь клювом слегка щелкать и моргать. Первым прокурора заметил Виноградов. Молодой. Зрение у него острое.

– Вот и Жиденький наш плывет, – сказал он обыденным голосом.

Жидкий вышел из машины и, косясь на стоящий в сторонке «уазик», направился к подъезду.

– Товарищ Докукин?! Вас к рации просят, – произнес молодцеватый голос.

У дороги стоял молодой человек и указывал в сторону «уазика».

Прокурор сверкнул глазами. Около дома застали, паразиты, – значит, что-то серьезное.

– Ну-ну… – бурчал он, приближаясь к автомашине. – Какие еще в районе проблемы?

Дальше ему разговаривать не позволили. Моложавый легонько поддал под локти, и Докукин сам собой оказался на заднем сиденье. Машина рявкнула и поскакала, затем свернула на проспект Ленинского Комсомола, миновала мечеть и свернула в сторону Горелого леса.

На руках у прокурора теперь были тугие наручники, а во рту внушительный кляп – такой большой, что от напряжения немело горло и челюсти. Влага постоянно набегала, и не было никакой возможности ее хотя бы сглотнуть. Попытка избавиться от слюны причиняла страдание. В животе урчало. Куда везут? С какой целью? Для чего он понадобился, и кто эти люди? Молчат. Ни слова не проронили.

Машина несется безлюдной дорогой. В салоне темно. Давно миновали и Горелый лес, и село Архангельское. По обочинам тянется сосняк, бетонные будки. Отсюда качают воду для города.

Всё. Кажется, приехали. Машина сбавляет ход.

– Мы тут решили, – сказал тот же голос, – пора на покой. Достаточно выпил кровушки. Предоставляем последнее слово.

Последнее слово? После этого обычно следует приговор. Боже, они хотят с ним расправиться, в то время как настоящая жизнь только начинается.

Изо рта у него с трудом вынули кляп.

– Присосался…

– Я прокурор! – тявкнул Докукин, захлебываясь слюной. – Вам хотя бы известно, на кого вы замахнулись?

– Не гунди.

– Что вам надо?

– Чтоб ты сказал последнее слово…

В животе у прокурора опять заурчало, нижняя часть вдруг сделалась неуправляемой. Он не мог больше терпеть.

– Хочу в туалет!

– Последнее слово произнесено. Снимите с него наручники, а то скажут, что мы нарушаем права человека.

Наручники сняли, но Докукин вдруг отказался выходить из машины. Он вцепился в поручень мертвой хваткой и выл по-волчьи. Ему казалось, что, оставаясь в машине, он сохранит себе жизнь.

– Выходи. Приехали…

Стальные руки вцепились в запястья, оторвали пальцы от поручней и дернули на себя. Жить осталось две секунды. Докукин валялся у машины и выл. Даже прощения попросить не догадался. Всё, на что он оказался способен – это протяжный вой. От жертвы шел запах.

– Обгадился, кобелина…

Но это лишь добавило сил.

К нему нагнулись, сунули в карман какую-то бумажку.

– Прочитаешь на досуге…

Он не ослышался. Его оставляли в живых.

Вновь нагнулись и сунули в карман табельный пистолет, изъятый в машине. Отошли в сторону, переговариваются. Закурили.

Докукин выхватил пистолет, передернул затвор и, не целясь, раз за разом нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало.

– Не исправить волчью породу. Говорю, в расход надо было, – скрипел голос.

Говорил страшный на вид мужик. Откинулся, видно, недавно – и за старое. Мстителем стал.

Над прокурором нагнулся один из мстителей:

– Думал, дадим тебе такую возможность? Ошибся ты, Жидкий. Срок тебе – до завтрашнего утра. Чтобы утром у прокурора области на столе лежало твое заявление. Об увольнении по возрасту…

Он поднес к лицу прокурора ладонь, в ней тускло блестели патроны, и швырнул наотмашь в снег – попробуй, найди, если сможешь.

– Ты понял, Жидкий, чего от тебя хотят?

Докукин кивнул.

Похитители сели в машину. Двери хлопнули одна за другой.

Прокурор остался в полном одиночестве – cреди пустынной дороги, с бесполезным пистолетом в руке. Безмерная радость охватила его. Докукин вновь услышал, что скулит. Но звук его голоса теперь был иным. Он скулил от счастья.

Вдали еще раз мелькнули огни машины и окончательно скрылись за лесным изгибом. И тут до него дошло: облегчился под себя.

Не изменяя положения тела, Докукин дополз до предполагаемого места падения патронов и стал рыться в снегу голыми руками.

Он не чувствовал холода. Ему нужны боеприпасы. Без них он в лесу ничто. Под слоем пушистого снега оказался наст, так что патроны не могли глубоко провалиться. Нашел один, вставил в магазин и торопливо дослал патрон в патронник.

С трудом нашел еще три патрона, снарядил магазин и вставил в ручку пистолета. Теперь он вооружен. Теперь можно о другом позаботиться.

Он выполз из снега на дорогу, разулся, сбросил с себя суконные штаны. Затем, приплясывая на холоде, стянул с себя липкое белье, кое-как обтер седалище и бросил прочь. Затем напялил брюки, надел ботинки. Ничего. Кто-нибудь должен ехать. Подвезут. Неправда…

Докукин постепенно разошелся и даже набрал «крейсерскую» скорость. Судя по километровым столбам, пять километров в час. Так быстро он давно не ходил. Он двигался, поглядывая на часы. Время словно застыло. Лишь к десяти часам он подошел к селу Архангельскому. Ноги с непривычки гудели. Два часа ушло на дорогу. Еще столько же уйдет, чтобы добраться до города. Хоть бы подвез кто.

Однако никому он не был нужен. Редкие легковушки не хотели в нем видеть человека. Шел второй час ночи. Скорость к этому времени сильно упала, но светлый город манил. Преодолев последние километры, Докукин вошел в подъезд и тут опустился на колени, собираясь нажать кнопку лифта. Но лифт не работал, и прокурор двинул вверх. Теперь на всех четырех.

Жена, с косматой волной на голове, нехотя отворила дверь. Господи Исусе! Явился!

– Ванну мне! Быстро! – сипел Докукин.

Однако жена, не привыкшая делать всё с первого раза, задумчиво смотрела на прокурора.

– Бегом, я сказал!