– Здравствуйте, – начал Степаныч. – Вчера договаривались встретиться, а его нет. Может, заболел…

– В больнице он. Операцию сделали.

– А я названию… В какой он палате? Что с ним?

– Поскользнулся, упал. Сосуд повредил…

При таком весе немудрено. Надо будет навестить.

Степаныч извинился и вышел. Дочь Царя не помнила гостя. А может, она прикидывалась. Они ведь бывали в этом доме. И не раз. Правда, весьма давно. После двадцатого заходили «пузыря» раздавить.

Степаныч пришёл на остановку, вошёл в троллейбус и вскоре уже был в вестибюле больницы. Сунул под нос тётке красную корочку и побежал наверх, не дожидаясь лифта. Вбежал на пятый этаж и остановился у входа, словно мореный таракан. Тяжеловато, однако, с непривычки. Прошёл до сестринского поста, и лишь тут на него обратили внимание. Стоп, господин хороший! Куда изволите?

– Царева мне!

Степаныч опять показал удостоверение – в стандартной милицейской обложке с золотым гербом и надписью «удостоверение».

В удостоверении значится звание. Попробуй, разберись, кто перед тобой стоит на самом деле.

– Пара вопросов, надеюсь, не утомят? – спросил Ефремов.

– Пройдите. Но имейте в виду…

Царь лежал у окна. Во взгляде – томление. Под глазами – круги, словно колёсики от детских грузовиков, с чугунным отливом. Сильно, видать, ударился. Причём несколько раз. И не об лёд, а как минимум о чей-то ботинок. На лице всё написано.

Саня протянул левую руку. Правая оказалась опухшей.

– Здравия желаем… – Степаныч покосился в сторону остальных больных. – Рассказывайте.

– Чего рассказывать-то?! Шёл! Упал! Песочком надо посыпать дорожки, начальник!

Он был недоволен местной властью. Пешеходы калечатся, а властям хоть кол на голове теши.

Народ из палаты один за другим вышли.

– Короче, слушай. – Глаза у Сани едва виднелись среди отекших век. – Внучка попалась одному в лапы – никак не вырвется. Ты его знаешь… Потому и приходил я к тебе.

Царев отвернулся к окну и заплакал. Никогда не видел его Степаныч таким.

– Кто он?

– Который тебя закрыл. Возьми-ка вот адресочек. Свой человек… Вместе обсудите. Без меня.

Он сунул пальцы в карман рубахи, вынул удостоверение. В нём лежала четвертинка бумаги в клетку.

– Он моложе нас будет… Тот самый, о котором мы вчера говорили. Награжденец. Пятнадцатью сутками удостоили… По случаю двухсотлетия… …

На лице у Царева мелькнуло подобие улыбки.

– Продолжай.

– Хотел миром обойтись… Смотрю: едут. Дай, думаю, остановлю. Наверняка, думаю, внучка у них там сидит. Они вылезли – и давай… Свалили, естественно. Ногами обработали, как положено. Напоследок один саданул, лежачего, с разбегу. Сосуд лопнул.

Царев показал пальцем в бумажку и продолжил:

– Остальное у этого типа спрашивай… Он в курсе. Теперь иди и не приставай – я болеть буду…

– Может, тебе принести? – спросил Степаныч и напугался. Человек после операции. Можно сказать, с того света, а тут ему предлагают.

– Вечерком… Заодно доложишь о проделанной работе. Апельсины принес? Положи в тумбочку…

Ефремов вышел из палаты и направился к выходу.

В вестибюле развернул записку. В ней значился телефон и странная аббревиатура: «К.С.А.». Степаныч вынул мобильник, набрал номер.

– Карманов слушает! – прогремело в микрофоне.

Точно! Как можно было его забыть?! Это был Сергей Анатольевич!

– Здравствуй, Серёженька, – запел Степаныч. – Ефремов беспокоит… Может, ты помнишь такого?!

– Обижаешь, слушай…

– Я из ЦГБ! Царь после операции здесь лежит! Подробности при встрече. Как у тебя со временем?

– Без проблем… Запищи адрес.

Карманов диктовал. Степаныч про себя повторял. Чем больше повторишь – тем лучше запомнишь.

Ехать пришлось в Новый город. Добравшись троллейбусом до проспекта Созидателей, Степаныч вышел. По указанному адресу оказался детский садик. Осталось найти в нем охранно-детективное агентство «Скорпион». Вот и агентство. Портрет Шварценеггера над входом – злых духов отпугивать. Табличка на двери. Директор Карманов.

Выходит, бывший опер после ухода на пенсию создал охранное предприятие. Вложил в дело все средства, полученные во время увольнения, – двенадцать должностных окладов.

Карманов был моложе Ефремова. Потому и ушел позднее.

– Так это тебя на пятнадцать суток оформили? – напрямую спросил Степаныч.

– Дезинформация… Всего на семь. Но не каюсь. Я высказал им всё, что о них думаю. Тебя, говорят, тоже нагнули…

– Было дело.

Карманов продолжил говорить о своем, наболевшем. Дело в том, что Садыков обнаглел по всем направлениям. Обложил оперативников данью. Попробуй, не принеси в конце месяца!

Степаныч переспросил. Тот ли это Садыков, что стоит над областным розыском? И не ошибся. Тот самый. Которого по молодости Степаныч учил писать рапорта. Полковник совершенно теперь ничего не боялся, считал себя осью, вокруг которой остальные должны крутиться с заданной скоростью.

– Поэтому я уволился, – продолжал Карманов. – Решил агентство открыть – ведь у меня опыт. Так нет же! Они мне палки в колёса… Пришлось в суде доказывать, что обладаю опытом, знаниями. Не веришь, можешь в суде узнать. Судья Максимов разбирался.

Степаныч всегда надеялся на Карманова. Не верил он теперь лишь в РУВД.

– Выходит, у них там подобие раскола?

– Ничего подобного! Они едины как никогда! Недовольные ушли, а эти проводят в жизнь политику «партии». Бандиты в подполье. Задавили их менты. Вес не тот. Кому наркоту подсунут. Кому пистолет засвеченный. Попробуй, отмойся. Пока суть да дело, а время бежит. У них даже общак свой имеется, а прокурор, чтоб ты знал, ходит теперь под ними. Ты его знаешь. Докукин его фамилия. Тот ещё комбинатор… Короче, от них теперь один вред. Докукина Жидким зовут. Во все щели просачивается. Без вазелина…

– Теперь понятно, почему им сходит с рук. Перевёртыши…

– Как их ни назови – всё одно – чёрт лохматый! Но хватит об них. Что у тебя-то? Рассказывай…

Пришлось Степанычу пересказывать о себе полную историю, включая вчерашний день.

– Эдак они нас совсем упакуют, – закончил он. – Мы же ничего собой не представляем.

– Как это вдруг ничего?! Ты следак, я опер. Царев в ОМОНе служил. Неужели мы всё забыли?

– И что?

– Морду начистить, и то за счастье. За себя и за того парня, который в больнице лежит. Прямо сегодня…

Карманов поделился подобием плана. Встречаешь у квартиры, допустим, того же Бнатова и спрашиваешь, нет ли у него закурить. Главное – остановить. Потом бьешь по ушам, а когда свалится – пинаешь в селезенку. Можно и между ног, чтоб на баб не прыгал… Не приставят они к каждому «обиженному» роту охраны. Главное – собрать информацию: время работы, график дежурства, место жительства.

– И пороть, пороть, пороть… – заключил Карманов. – Хоть каждый день, потому что порка – святое дело, можно сказать. Не зря предки практиковали… Зато «шкура» станет дубовая, хотя и в рубцах! Что еще? Да, имеется еще один доброволец. От ФСБ, между прочим.

– Сегодня будет неудобно, – усомнился Степаныч. – Сегодня надо больного навестить.

– А никто не настаивает. Значит, говоришь, вечерком приглашал к себе?

… В седьмом часу Степаныч как штык стоял в вестибюле, выискивая в толпе Карманова. В расстроенных чувствах он уже решил подняться на пятый этаж, как услышал вдруг сбоку:

– Закурить не будет?

Рядом стоял сморщенный тип – прозеленел весь насквозь.

– Не курю, – великодушно произнёс Степаныч. – И вам не советую.

– Фильтруй базар… – угрожающе произнёс тип. Хорошо советовать, когда сам не куришь, но если ты куришь, то советы выглядят вызывающе.

Глаза у мужика налились кровью. Какой, однако, первобытный тип. Стоит рядом и не отходит. Второй к нему подошел и спрашивает:

– Долго нам ещё здесь торчать?

Степаныч второго где-то видел. Но где, не помнил.