Поняв, что она не отдает ключи, Диксон, хмыкнув, просто вынул их из ее руки, шлепком по заду направил девушку на пассажирское.
Андреа ничего не оставалось, как подчиниться.
Усевшись, она аккуратно расправила юбку, старательно не обращая внимания на жадный взгляд, оглаживающий ее голые колени.
Нет уж. Никаких взглядов, никаких намеков, ничего. Ничего больше не будет. Она и говорить-то с ним особо не собиралась, пусть забирает свой байк и сваливает.
Но просто ехать молча было сложно. Мерл вел машину, одна рука его постоянно находилась на переключателе передач, подозрительно близко от ее коленей. Практически задевая. Зачем все время держать там руку, Андреа не понимала, у нее ведь автоматическая коробка передач. Если только… Ну уж нет! Она больше не поддастся на это безумие. Больше никакого затмения. Все.
Она прекрасно понимала, что ни к чему это, как всегда, не приведет. Мерл Диксон хорош на один раз. Ну, на два. Не более. Держать его рядом с собою дольше становилось просто опасно для жизни. Для той жизни, которую она вела, для тех планов, которые она строила.
Мозг работал холодно, спокойно. Ничего похожего на тот бред, что она переживала раньше, когда он был рядом.
Тем не менее, в груди что-то жало, давило, мучило.
Болело в предвкушении.
Хотело.
Его рук, его губ, тяжести его тела, жара его кожи.
И Андреа осознала весь ужас ситуации: понимая, прекрасно осознавая все последствия, она все равно хотела его! Она все равно не могла бороться! Голова была абсолютно холодной, просчитывая варианты развития событий и подпуская нехилую такую ноту паники, потому что осознавать, что ты не человек в каких-то ситуациях, а просто животное, действующее на уровне инстинктов, — так себе открытие.
Все, надо прекращать. Она — человек, она — разумный человек!
Он опять смотрит! Опять смотрит на ее ноги! Это невозможно же!
Андреа пошевелилась, нервно оправила платье, натягивая подол пониже, на коленки.
Мерл резко крутанул руль, съезжая на первую попавшуюся темную парковку возле круглосуточного магазинчика.
Ударил руками по рулю в ярости.
-Какого? Какого хера ты делаешь?
Андреа, и без того испуганная внезапной остановкой, просто оцепенела от этого низкого хриплого злобного рыка. Она опять судорожно вцепилась в подол, в нелепой попытке закрыться, защититься.
-Сейчас, вот конкретно сейчас, че ты делаешь, а? Ты, блядь, совсем без тормозов?
-Не понимаю…
-Че ты не понимаешь? — он резко развернулся к ней, схватил за руку, больно сжал, — вот че ты не понимаешь? Успокойся уже, блядь! Дай хоть до дома тебя довезти!
-Мерл, мне больно! Отпусти! — Андреа, внезапно разъярившись, дернула руку на себя.
Да что он себе, в конце концов, позволяет? Да сколько можно-то уже?
-Больно? — он не отпускал, наоборот, притягивал к себе, — тебе больно? Да че ты, сука, знаешь про боль? Видеть тебя с другим мужиком — вот это больно! Смотреть, как ты юбку свою ворошишь без конца — вот это больно! Смотреть на тебя и не прикасаться — вот это…
Тут он внезапно замолчал, уставился темнеющим взглядом в лицо испуганной женщины, и резко выдохнув и пробормотав что-то вроде: «Пошло оно все…», дернул ее на себя, моментально, одним движением перетаскивая на колени.
Андреа даже не поняла, как так быстро все случилось.
Вот она, невероятно возмущенная таким агрессивным поведением, пытается что-то сказать, и, буквально через секунду уже сидит на коленях Мерла, с ногами, расставленными по обе стороны сиденья, с промежностью (стремительно, просто по-блядски, мокреющей — проклятое тело!), прижатой к его уже очень даже твердому паху, со спиной, упирающейся в руль (больно упирающейся!) и вообще без возможности (и желания!) сопротивляться.
Мерл одну томительную секунду смотрит прямо ей в глаза диким, сумасшедшим взглядом, словно решается на что-то, а затем срывается в бешеный, злобный поцелуй, в котором ласки и нежности нет совершенно, а только желание подчинить, причинить боль, захватить полностью, без остатка.
Андреа мгновенно, просто в ту же секунду теряет рассудок.
Сердце, оказывается, так долго и томительно ожидавшее такой развязки, гонит кровь с такой силой, что она ревет в венах, ревет, как электропоезд в метро, как байк на хайвей, как ураган над Джорджией.
Остановиться невозможно, осмыслить происходящее нереально, Андреа безудержно стонет, вцепившись побелевшими пальцами в плечи Мерла. Тот, не разрывая поцелуя, одной рукой лихорадочно нашаривает рычаг регулировки кресла, ищет, копошится, наконец, находит и сдвигает сиденье до упора назад и спинку на максимум вниз.
Еще парочка движений, звук расстегиваемой молнии, треск кружевного нижнего белья. Резкий рывок за бедра вниз, до упора, Андреа выгибается назад, ударяясь о руль спиной, запрокидывая голову и со стоном закусывая губу.
Сильные руки возвращают назад, прижимают к груди с так и не расстегнутой, не снятой рубашкой, крепко и жестко фиксируют за бедра в нужном положении.
Грубые толчки заставляют несдержанно и жалобно даже отзываться стоном на каждое движение.
Несмотря на положение, Мерл ухитряется опять доминировать, не дает двигаться, не дает хоть чуть-чуть вздохнуть, перевести дух. Все делает сам. Андреа остается только подчиняться (в который раз!), только принимать его в себя, только ластиться к нему, такому твердому, напряженному, каменному.
Все это время она неотрывно смотрит ему в глаза, смотрит ничего не соображающим, безумным, диким взглядом, и тонет, умирает просто в гипнотической черноте его зрачков. Это не секс, это безумие в чистом виде.
Мерл ритмично, сдавленно дышит, чуть слышно матерится, и плотно закрывает рот Андреа широченной ладонью, потому что она, так и не вынырнув из омута его взгляда, судорожно захлебывается и давится криком, достигая финала. Он в пару движений догоняет ее, прикусывает больно шею, кончая, и некоторое время еще не разжимает железных объятий, удерживая ее на себе.
Андреа, чуть пошевелившись, и придя в себя, тоже не спешит сползать с него, а гладит, гладит тонкими, нежными пальцами лицо, губы, небритые щеки.
-Мерл, — чуть слышно шепчет она, — Мерл… Что теперь, Мерл? Что дальше?
И в самом деле, очень искренне ждет ответа.
========== 8. ==========
Мерл Диксон всегда себя считал на редкость здравомыслящим (ну, за исключением времен, когда плотно закидывался всем, до чего мог дотянуться), очень приземленным человеком, совершенно не способным терять голову кроме как от бешенства. Да и тогда, большая часть мозга оставалась холодной, умело перенаправляя ярость в нужное русло. Внешне, кстати, он в такие моменты выглядел совершенным отморозком, без тормозов, что было всегда только на руку.
С некоторых пор Мерл Диксон на полном серьезе стал считать, что он ебнулся. И даже задумывался, каким образом теперь проходить штатного кретина-психолога. Хотя… Раз уж до этого всего, с его-то веселым прошлым и охренительным настоящим, его допускали до заданий, то, вполне вероятно, что и теперь прокатит. Да и задания, на которые его обычно отправляли, мог успешно выполнить только основательно ебнутый отморозок. Так что, для него работка, для него…
Причина его сдвига сидела рядышком, чинно сложив ручки, опустив глазки — пай -девочка, ебать! Словно это не она буквально десять минут назад извивалась на нем и так сладко, так заводяще стонала, заставляя звереть и хотеть еще больше.
Мерл понимал, что его несет. Что он вообще нихрена сейчас не соображает. Вернее, соображает, само собой. Но не тем местом.
