И еще больше удивлялся, нет, не удивлялся даже, а именно что охреневал от своей реакции на нее.

С женщинами у него всегда все было крайне просто. Сказывалось папашкино воздействие (жаль, что рано сдох, паскуда!) и воспитание брата.

Товарно-денежные отношения. Товар-деньги-товар. Карл Маркс. Это было единственное, что он вынес из школьной программы. Это если припрет. А обычно и не припирало. Хватало того, что само в руки плыло.Бесплатно.

Он никогда не заморачивался отношениями, а нафига?

Не умел подкатывать к заинтересовавшим его барышням, как брат, не мог мести языком безостановочно, забалтывая телку, ожидая, пока потечет.

Ему это все нахрен не нужно было.

Проблем обычно не возникало, дополнительное воздействие не требовалось. Телки навязывались сами. Всегда. Сначала велись на молодость, безбашенность, смазливость и образ плохого парня. Потом на матерость, непроницаемый загадочный взгляд (ахха, это ему одна из его баб однажды выдала, вот умора! загадочный и непроницаемый… про него прямо, ага) и брутальность.

Ему никогда ничего делать не надо было. Только выбирать. Зачем разговоры, потеря времени? Когда можно сразу в койку?

До тридцати лет он искренне не понимал страданий других мужиков по бабам.

Они всегда казались ему слабаками.

Он не такой. И брат не такой. Они — нормальные мужики, которым бабы нужны только на время.

А чтоб терпеть рядом какие-то пиздострадания… Ну уж нет, нахуй.

Бизнес развивался неожиданно легко, приносил удовольствие. Деньги, внезапно появившиеся, давали уверенность в будущем и свободу телодвижений. Брат неплохо продвинулся в армейке, забыв навсегда грешки молодости. Конечно, за него переживалось, ведь всегда совался в самое дерьмо, но Дерил был уверен в том, что его брат, дико живучий и изворотливый паскудник, точно выйдет из всех передряг с прикупом. Все, кажется, налаживалось.

Впервые в жизни Дерил Диксон почувствовал что-то похожее на удовлетворение, на счастье даже.

Но, само собой, жизнь — та еще тварь! — не могла просто дать Диксонам себя поиметь с удовольствием. Только через боль.

Блондинка возникла неожиданно, и убила сразу, наповал. Только теперь Дерил осознал, что значит выражение «Любовь с первого взгляда».

Дешевая мелодрама, он бы обплевался, если б кто сказал раньше.

Он прекрасно помнил, как началось с Андреа.

Помнил этот день, как она была одета, что говорила. Помнил свою дурацкую реакцию, растерянность, то, как заикался, как дебил, то, как потом весь день ходил пришибленный, как надрался вечером просто зверски. Потому что отчетливо, совершенно ясно понимал, что не его поля ягода. Что ее просто так в койку не затащишь. Что она даже не посмотрит на него никогда!

Помнил свою ярость от осознания глупости и безысходности ситуации.

Помнил, как, несмотря на понимание бредовости всего, что происходит, не мог ничего сделать, погружаясь все глубже.

Как не мог дышать, глядя на нее, не мог думать. И не думать тоже не мог.

Он помнил, как и когда началось с Андреа.

И совершенно, абсолютно, не мог вспомнить, как и когда началось с Керол.

========== 6. ==========

Андреа чуть выдохнула, когда Шейн сообщил, что придется уехать, его внезапно вызывали на работу. Даже не чуть, а с облегчением выдохнула.

И просто бегом практически, насколько это было вообще возможно на шпильках, устремилась к выходу из бара.

Быстрее, быстрее, уйти подальше.

От тяжелого, буквально придавившего ее взгляда Мерла Диксона.

Он совершенно сошел с ума! Как можно так смотреть? Удивительно, что никто не заметил, просто удивительно!

Весь вечер Андреа, вместо того, чтоб наслаждаться действительно талантливым пением Бет, и прекрасным ее дуэтом с Заком, просидела как на иголках, каждую минуту ожидая катастрофы.

Уж очень страшен и настойчив был взгляд Мерла. От него в буквальном смысле горела кожа. Словно он не смотрел, а прикасался. Раздевал. Трогал везде, где хотел. Как хотел. Это было невыносимо, совершенно невыносимо!

Андреа сходила с ума от беспокойства, злилась на Шейна, загнавшего ее в эту ловушку, на себя, за свою дикую реакцию и за то, что не нашла в себе сил прекратить это, не нашла повода уйти сразу.

И теперь с огромным облегчением уходила прочь, передвигаясь как можно быстрее, радуясь, что этот ужасный невыносимый вечер закончился.

Шейн был расстроен. Он, похоже, рассчитывал сегодня все -таки перевести их отношения в более близкую, горизонтальную плоскость.

Прощаясь возле подъезда (в этот раз Андреа его пригласила бы на кофе, если б не обстоятельства, назло всему пригласила бы), он с огромным сожалением разомкнул руки, выпуская ее из объятий, целуя напоследок нежно и долго. (Не сравнивать, не сравнивать…)

Выйдя из лифта, Андреа чуть притормозила, настороженно вглядываясь в тот самый темный угол, из которого в прошлый раз нарисовался Мерл. Но нет, конечно нет, он не мог так быстро сюда приехать. Да и зачем?

В прошлый раз он ясно дал понять, кто она для него. Очередная девка. Победа очередная. Спортивный интерес. Он с ней — как он там сказал? — классно развлекся, да.

И его взгляды сегодняшние этого не опровергали. Говорили о том, что он бы еще развлекся. И не раз. И с удовольствием.

Да только кто ж ему даст.

Андреа открыла дверь, прошла в квартиру, включила свет.

Так, где-то у нее была бутылка неплохого вина.

Вечер испорчен, конечно, но расслабиться она еще вполне может. И никто ей в этом не помешает. Никакие гребаные Диксоны.

Мерл смотрел, как зажглось окно на самом верху, в ее квартире.

Усмехался. Ну надо же, ситуация повторяется! Опять он под окнами, опять смотрит, как загорается свет, опять размышляет, что делать.

Только в этот раз она не поможет ему, не выйдет. Даже если и увидит его в темноте.

Все-таки, мудила он редкий. Нахера, спрашивается, приперся? Вот нахера? Чтоб посмотреть, поднимется ли шерифчик к ней? А если бы поднялся, че бы он делал?

Останавливал? Бежал по лестнице следом? Полз по внешней стене, как человек-паук?

Кошечку упрекнуть на самом деле не в чем. Он сам все разорвал. Специально разорвал, пусть лучше пораньше, чем… Хотя все равно получилось с мясом, с дикой болью.

Едва хватило сил тогда дождаться следующего задания. Тут он сам напросился, сам нашел приключения на свою жопу. И чуть не остался там, в прекрасной теплой стране с таким тупым правительством, совершенно не желающим благ демократии!

Зато теперь он в почете. Блядь, работенку непыльную предлагают! Строй сопляков, показывай свою крутизну, ну это же, блядь, праздник какой-то!

Так чего он думает? Чего он делает здесь, возле дома Китти, уже не его Китти? Его же стараниями, не его!

И почему с таким облегчением наблюдает, как шерифчик, с кислой рожей плетется к машине и уматывает. Зачем делает себе зарубку на память, разобраться все-таки с ним за тот возмутительный поцелуй на крыльце подъезда. Скот, еще чуть-чуть и начал бы Китти грызть, как собака кость!

Надо бы все забыть, плюнуть на все и умотать! Канзас ждет!

Но никак, никак… И сидит теперь, как дурак, здесь, и смотрит, смотрит, как движется в окнах легкая тень.