Как ты, Жир, вообще остаешься в состоянии покоя, если тебя должно трясти каждый раз, когда ты заходишь в колледж?

— Если не перестанешь трястись, — сказал я сквозь зубы, — я тебе ноги отрежу без применения анестезии. Понял, что нужно делать?

Виталя молчал, а нога перестала создавать вибрацию.

Дальше, нужно писать дальше, пока есть время…

«Опухоль — патологический процесс, в основе которого лежит безграничное и нерегулируемое размножение клеток, не достигающих зрелости и дифференцировки. Имеет два вида роста: экспансивный и инфильтрирующий;

Воспаление — защитно-приспособительная реакция организма на действие патогенного раздражителя, направленного на ограничение повреждающего фактора, и его разрушение, а также на удаление нежизнеспособных тканей. Этиология: экзогенные причины и эндогенные. Клиника: местные, т.е. отек, гиперемия, жар, боль, и нарушения функций органов; общие, т.е. общее недомогание, слабость, лихорадка, ускорение СОЭ, лейкоцитоз…»

Не так уж и трудно, думал я, глядя на работу. Тесты уже давали мне «4» (вопрос и ответ по логике подходили, и, читая лекции, по ходу запоминались слова, и к какой теме они относятся).

Леня приходил каждую неделю на отработки, и только за пару недель до этого зачета завершил свои походы после сюда после пар. Патология давалась ему легче, чем анатомия, но он чувствовал, что еще пожалеет о том, что не брался за ум на первом курсе. Во втором будет хирургия, терапия, педиатрия, функциональная диагностика, и все то, что Леня изучал сейчас, покажется ему такой ерундой.

Дописал последнее предложения об абсцессах и пошел сдавать работу.

Он ждал анатомичку в коридоре. Когда она вышла, он спросил о результатах. Учительница сказала:

— Я очень удивлена. Ты сдал на «5». Говорила же тебе, что можешь.

Леня не впервые получал такую оценку в колледже, однако, по патологии в первый раз. Он поблагодарил учительницу, но напоследок она предупредила:

— Не зазнавайся, Леня, это только одна работа. Посмотрим, как ты справишься на экзамене.

Леню это заботило в последнюю очередь. Его интересовало, что будет в конце апреля, когда он пойдет на стрелку. Мысли о надвигающейся стычке прервала Герда, которая позвала Леню на прогулку вечером.

Женя встретился с Пелагеей после практики, она не ходила на зачет. Нужно было признаться, Костя дело говорит.

Пелагея предлагала зайти в пекарню, посидеть там, поесть. Но Жене не хотелось есть, одна мысль о еде вызывала отвращение. Ему надо признаваться, что врал в тот день, а не уплетать еду за обе щеки.

Он смотрел на Пелагею, не мог найти сил для признания. А что, если Костя не прав? Что если Пелагея все равно его бросит? Соврал в этот раз, почему не сможет во второй, когда, например, посмотрит на какую-нибудь девчонку в топике на набережной? Глянет, а соврет. Так считал Женя, думая о Пелагее, будто знал ее хорошо, что мог читать ее мысли.

Они шли по мосту на залив. Клаксоны шумят, двигатели ревут, колеса жгут резину. В голове путаница. Больше всего Женя боялся, что после признания Пелагея попробует сбросить его с моста. Разумеется, он навязывал все это, тем самым говорил себе, что он не должен признаваться. Придет время, и Пелагея сама узнает, когда Женя придет в шарагу со ссадинами и синяками на лице.

Женя уперся о парапет. Надо, нужно. Обязательно, если он ее любит.

— Все хорошо? — спросила Пелагея. — Снова нога?

— Нет, все нормально, — ответил Женя. — Просто сердце немного щемит, дышать больно.

— Задержи дыхание — пройдет. У меня самой такое иногда случается, когда я волнуюсь, например.

Задержал дыхание на пятнадцать секунд — помогло. Женя и Пелагея спустились по склону, пошли вдоль дороги, пока не оказались рядом с Дворцом детского творчества. Женя заметил поле, где вскоре произойдет стрелка.

— О чем задумался? — ласково спросила Пелагея.

— Да так, ни о чем, — ответил Женя. Признаться, сказать правду. — Я хочу кое-что сказать. И… для меня это очень важно.

— Говори, я готова.

Женя косо посмотрел на девушку, она улыбалась, думая, что он хочет сказать ей что-то хорошее, банальное. Она даже не догадывалась, какая суматоха творилась в голове парня.

Признаться, вперед, не бояться!

— Я… люблю тебя, Пелагея. — Женя приблизился к ней, обнял. — Я не часто такое говорю тебе, подумал, что… раз в неделю было бы неплохо.

— Не оправдывайся, — сказала она, неужели она понимает, что он врет?

— В каком смысле? — по спине побежали мурашки, руки пробил озноб.

— Мне хватает твоей любви, Женя. Мне самой есть, что сказать. Я должна уехать на время праздников. И… я бы хотела остаться, но родители настояли на том, чтобы я приехала. Прости, что говорю это накануне, но все не могла найти момент. Сам понимаешь, я не люблю говорить на виду у всей группы.

Боже, это лучший момент за весь день!..

— Нет-нет, что ты, — Женя улыбнулся Пелагее, взял ее за плечи и поцеловал. — Родители — это святое. Если они хотят тебя видеть, то пусть. — Он замолчал, но сразу же прикинул возможный исход стрелки, на которую теперь точно пойдет, и спросил: — А на какое время? Только на первые три дня мая?

— Нет. Я вернусь только девятого. Конечно, будет трудно отчитываться перед Воробьевой, но, если Виталий смог уехать в Москву чуть ли не на месяц, то и я могу на праздники.

— Хорошо, я рад за тебя. Так, э, мы пойдем в центр, или ты хотела бы перекусить в «Каскаде»?

— Ты же не хотел есть, — усмехнулась Пелагея.

— Голод — не предсказуемая вещь. Ты можешь не есть весь день, а можешь жрать весь день, — и все равно чувствовать голод.

Студенты поднялись наверх, к «Каскаду» со стороны парковки. Женя не стал ничего говорить, а слова Кости, его предостережение просто исчезло из головы.

Леня сидел на качелях в каком-то дворе, в окружении пятиэтажных домов. День удлинялся, поэтому на улице еще было светло. Герда раскачивалась на качелях, ее волосы были собраны в свободный хвост, зависали в воздухе с каждым новым толчков вперед.

Герда давно не качалась на качелях, ей казалось, что она переросла их в буквальном смысле, — что она не уместится в них. Девушка остановилась, посмотрела на понурого Леню.

— Что такой грустный, Леня? — спросила она.

— Да так, — промолвил он. — Почему мы пришли сюда?

— А… а что не так-то? — Герда осмотрелась. Ничего особенного. Двор — как двор, — опустевший в такое время суток, грязный от слякоти и просто всякими отходами, которыми люди щедро разбрасывались после использования.

— Это двор Яны.

— Да ладно, серьезно, что ли?

Леня кивнул.

Герда понимала, что ему было неприятно находиться здесь. Мало ли, вдруг Яна пройдет мимо, а рядом с ней какой-нибудь симпатичный мальчик, которому Леня захочет набить лицо. Кулаки Лёни чесались уже давно, она знала о стрелке, но не стала препятствовать. Это не ее дело, и она не хотела ввязываться в него. Однако переживания за Лени всплывали каждый раз, когда в колледже обсуждали стрелку. Сейчас еще не хватало стенка на стенку биться, как почти два десятка лет назад. Или чуть больше, плюс-минус.

— Где она живет? — спросила Герда.

— Да вот в этом доме, — показал Леня на красно-белую хрущевку.

— Был у нее когда-то?

— Не, какой там? — отмахнулся Леня. — Ее родоки были каждый раз дома, а она почему-то решала, что не стоит пока знакомить меня с ними. Я, конечно, не возражал, но… Твою мать, в чем логика?!

— Смирись, Леня, у женщины свои тараканы в голове. Не многим дано понять их.

— Но я же понимаю тебя.

— Уверен? — усмехнулась Герда.

— Ты ж друг… я с тобой чаще, чем с остальными девчонками из группы разговариваю!

— Я практически единственная девушка, с которой ты говоришь и по сей день.