— Слышь, Женя, ты че такой серьезный? — спросил Руслан.

Женя сидел на ступенях в подвал, слушал своих друзей, дышал этим горьким смогом. Время подходила к концу, скоро стрелка. Женя все чаще начинал чувствовать застоявшуюся желчь в пищеводе, боль травмированной ноге. Потеря чувствительности, конечно, не пропадала, и это пугало. Он не обойдет драку стороной, не может этого сделать. А как начнется бой, и нога отключится, что дальше? Если в драке с Павлом один на один, шанс проиграть был из-за ноги, то и сейчас это не стоит исключать. Он проиграет, такая мысль возникала каждый вечер, каждое мгновение, когда он сидел в колледже.

Мысль о стрелке разгорелась с приходом нового дня и разговора Кости по поводу этого.

Они сидели в столовой во время большой перемены, обедали.

— Ты же не станешь идти туда? — спросил Костя, вернее, сказал, будто просил Женю сделать ему одолжение.

— Я бы не пошел, но должен, — сказал Женя.

— А Пелагея? — Костя уже был в отношениях с Миланой и прикидывал себя на месте Жени, думал, как бы он поступил. Он бы на месте снес с ног обидчика, выбил из него все мысли вперемешку с кровью.

— Я сказал ей, что это случайно, меня спутали с кем-то.

— И она поверила? — Костя принял это за шутку.

Женя слабо кивнул.

— Чтоб тебя… ты понимаешь, что ты натворил?!

— Что я натворил? — не понял Женя.

— Хорошие отношения — это, в первую очередь, доверие, честность. Ты должен был знать это. А теперь, когда тебе угрожают какие-то сволочи, ты решаешь об этом молчать со своей девушкой. Не надо так.

— А как надо было? Признаться на месте?

— Да и сейчас не поздно, если подумать. Тебе нужно сказать правду, иначе, когда придет время, и истина всплывет сама собой, ты ничего не исправишь. Ты потеряешь ее, Женька.

— А если я расскажу правду, то ничего не будет?!

— Будет, но это вряд ли станет разлукой.

Женя молчал, он не знал, что сказать. Всегда думал, что подобные проблемы будут обходить его, словно вода камень.

— Женек, — прервал тишину Костя, — что ты намерен делать, когда придешь на встречу с ними?

Лицо Жени побледнело, он не мог смотреть в лицо Коле.

— Скорее всего, пойду один, — ответил Женя, — прихвачу чего потяжелее, может, прокатит. У меня еще собака есть — гибрид волка и овчарки.

— Пфф… Тобi пизда, ты понимаешь это? Ты против четверых, если не пятерых или десятерых, с одной какой-то бандурой и собакой. Если тебе все равно на себя, то пса пожалей.

— Не веришь, что я справлюсь?

— Справишься ты только в том случае, если в живых останешься. А так, — тебе конец. И я не преувеличиваю. Я знаю, на что способны такие сволочи, как они. Таких бы в армейку в качестве рабочей силы запрячь и отправить сортиры вылизывать. А здесь не так, тут — срали они, что да как. Им бы набить морду, а повод, к счастью, у них есть. Поэтому, — Костя приблизился к Жене, — не иди туда один.

— Значит, ты предлагаешь бросить все, сидеть на жопе ровно?

— Не совсем. Я предлагаю тебе свою помощь.

На том и сошлись…

— Не очкуй, Женьдос, — похлопал того Руслик. — Мы же будем рядом с тобой. Страху нагоним на всю их свору!

Костя сказал, что все парни будут стоять горой за Женю, если он пойдет драться. Не мешкая, Леня тут же согласился. Алексей просто кивнул в знак того, что будет биться. Костя и Руслик… если сказать, что они идут на стрелку, значит не сказать ничего. Через день о проблеме Жени, которая стала общей в компании парней группы, стало известно и другим юношам из параллельных групп. Парни из групп «ФЕ» и «ФД» состояли в основном из тех, кто отслужил в армии (ко второму семестру парней стало гораздо больше на курсе фельдшеров). Костя и Руслан поговорили с ними, те согласились, но не все. Многие отказались по простой причине: с чего вдруг драться за того, кого толком не знают. Голова у всех на плечах, просто многим захотелось об этом забыть. Так и появилась небольшая компания людей, которые собрались идти бить морды другой компании таких же людей.

Я часто сидел впереди аудитории. Сидя в конце, голос преподавателя смешивался с хихиканьем, разговорами одногруппников. Впереди я получал знания, сзади — новости. Так получилось, что в тот момент, когда Костя уверял Женю, что за ним пойдут многие, я сидел рядом. Интересным было то, что Женя верил Косте, — что именно за ним пойдут парни из других групп. Не пошли бы, если бы Костя не завел об этом разговор. Никто, кроме Лени и Лёши, не дрался бы за Женю. А причина была та же, какой придерживались те, кто не собирался на стрелку. И я в том числе.

Я слушал разговоры о стрелке, и дня не проходило, чтобы об этом не понимали вопрос.

Очередной разговор состоялся во время практики, тогда, когда мы писали заключительную работу по патологии, чтобы получить доступ к экзамену. Я знал, что справлюсь, потому что мне везло сдавать работы на балл выше прежнего, на «4». Нам всем казалось, что работы становились легче одна за одной. А может, мы, сами того не замечая, взялись за ум. Однако я так не считал. Мы учились, как в первом семестре, не хорошо и не плохо. Средне.

Костя подсел к Жене и спросил:

— Я тут подсчитал, получилось, что за твоей спиной будет… семь человек.

Семь. Это мало, очень мало. Преимуществом можно лишь считать то, что Костя, Руслан и еще два парня — служивые. Но семь… а если друзей Петра будет больше?

— Сойдет, — сказал Женя. — Нам бы еще по-быстрому там разобраться. Мы будем драться на открытом пространстве, а там, глядишь, и ментов могут вызвать кто-то со стороны.

— Нам это будет на руку, — сказал Костя. — Если повезет, то в полицейскую тачку закинут тех дебилов, а не нас. Сбежим с поля боя по-быстрому. Ты лучше скажи, как драться будем? Стенка на стенку?

— Это очевидно. Но нам стоит брать врасплох.

— Что ты хочешь сделать?

— Камни. Нас восемь человек, так? Значит, встанем в два ряда. Второй ряд будет прикрывать нас. Как начнется представление — первые пригнутся, а вторые кинут по камню.

— Ха-ха… ну и стратегия. Прям в войнушку с тобой только играй!

Да, поиграть в войну было бы неплохо, вспомнить, заставить детству заиграть в жопе снова. Как сейчас помню, во дворе собирались, бежали в деревянный городок, где никто не играл, кроме нас. У меня PM-40, у других М-16 или какая другая пушка. И играли каждый день, в любое время погоды. Пока одну мальчику пулькой в глаз не зарядили. Ох и орал же он тогда.

Сейчас я представлял, как в заключительный день апреля, недалеко от торгового центра «Каскад» будут орать одногруппники и друзья Петра.

Мысли по этому поводу, что кого-то могут отправить в больницу сразу после драки, не уходила из головы, мешала думать над тестом. Это был зачет по патологии.

«Виды смертей: естественная, насильственная, вызванная болезнями…»

Парта вибрировала, и я вместе с ней. Щекочущая волна вибрации ползла по ногам, мешала концентрироваться.

— Прекрати, — сказал я Васе. У него часто, если не всегда, дрожала нога. Если не одна, то две. Стучал по полу толстой подошвой ботинок, склонялся над пустым листом, держал перьевую ручку, которой махал перед каждым студентом-фельдшером. Однажды он спросил, почему мне не нужна такая, ведь писатели пишут такими ручками, я сказал ему:

— А смысл тогда тебе иметь такую?

Наверное, никто не видел меня таким, как Виталя. Только он получал хорошую порцию моей агрессии, которую я коплю, как ребенок монеты, чтоб купить игрушку. И вот наступает момент, я освобождаюсь от накопленного, чувствую, что мне хорошо, и неважно, как себя будет чувствовать человек, который попал в диапазон моей злости. Иногда мне было стыдно, а иногда человеком, который принимал мою озлобленность, был Васей.

— Не могу, — ответил Виталя, теперь стуча ручкой по бумаге, — ничего не знаю. А когда не знаю, — всегда ноги дрожат.