Мы зашли в старый пятиэтажный дом, хрущевку.

— А стиралка? — спросил я.

— Погоди с этим, — ответил батя.

Учитывая, сколько раз в неделю я ссорился с родителями, или им просто не нравилось то, что я срываюсь, я говорил, чтобы они дали мне пожить самостоятельно в этой старой однушке, где мы жили несколько лет назад. Но они отказывали, продолжали сдавать неокрепшим ячейкам общества.

Вышли на улицу, мороз колет щеки, а яркое солнце слепит глаза.

Во дворе тихо, все засыпано снегом, выпавшим ночью. Детские качели утонули в сугробе, карусель в центре детской площадки не крутится, только скрипит под напором детски ручонок двух ребятишек.

Батя открыл багажник, там лежала разобранная стиральная машина. Очень старая.

— А она точно выстирает одежду? — с недоверием спрашиваю я.

Папа берет низ стиралки и говорит мне сделать то же самое, со своей стороны.

Вытащили.

— Если б не стирала, — сказал батя, — клал бы я на этот аппарат.

— Где ты ее вообще достал?

— На распродаже, — усмехнувшись, ответил батя. — Держишь? — спрашивал батя каждый раз, когда мы поднимались на один этаж выше. А подниматься надо было на пятый этаж. — Силы есть?

— Поднимай, — говорю я, чувствуя, как мышцы зудят на руках, сейчас лопнут. — Пошли, я выдержу!

Занесли. Пальцы, словно тупым, самым тупым из всех ножей прошлись.

— А теперь? — спросил я.

— Иди в зал, — сказал батя. — Дальше я сам.

— Помочь ничем не надо? — было неудобно перед батей.

— Нет, — сухо ответил он.

Я сел на старый диван, который был моим ровесником. Помню, что, когда наша семья жила здесь, мы спали на этом самом диване. Я помнил это, потому что видел на фотографиях себя мелкого, играющего с игрушкой красного рейнджера. Столько радости в лице мальчика, а сейчас…

— Выбор не велик, девчонки, — сказал Костя. — Я все понимаю, но предел…

— Мы тоже все понимаем, Коль, — оборвала Герда. — Мы съедем утром понедельника.

— И куда же? — спросила Алина.

Все четверо сидели на кухне, пили чай.

— Да хоть дешевую квартиру возьмите, — сказал Леня. — У вас сейчас есть деньги, но бросать их на хоромы не надо.

— Но и в дыре жить не хочется, Леня, — сказала Алина.

— Герда? — обратился к ней Костя.

Герда задумалась, смотрела в темную жидкость в стакане, слабый пар прикасается к лицу и испаряется. Куда деваться? Ведь за любую квартиру придется платить, а за деньгами Герда больше не поедет. Во второй раз слабину она давать не станет. У Алины тоже были деньги, а сложив все в общую сумму, то можно было обустроиться в хорошей квартире. Только, как сказал Леня, сейчас нет мотивов выделываться и бросаться на хорошую квартиру. Хорошие — всегда дорогие. А плохие — плохие давно приучились сдавать на пару дней, тут не поживешь даже месяц.

— Леня прав, — сказала она, наконец. — Лучше так, чем иммигрировать из-под одной крыши под другую. В понедельник мы уйдем отсюда, и в этот же день заселимся в квартиру, где и будем жить ближайшие месяцы.

Так и случилось, что краем уха я услышал разговор одногруппников насчет поиска квартиры. Их вещи остались у Кости в машине, он сказал, что отвезет их, куда им надо. Его родители вернулись в начале дня, позвонили ему и сказали об этом.

Я сидел впереди, а Герда и Алина, Костя и Леня, сидели сзади. В аудитории было шумно, но я почему-то заинтересовался разговором.

— Так, я нашла неплохой вариант, — сказала Герда, — но надо бы встретиться с хозяином квартиры.

— Сколько он берет за месяц? — спросила Алина.

Герда скривила губы.

— Две трети от всех наших денег. Но так все берут. А то и больше. У нас нет выбора, никакого.

— Почему же нет? — возник я из неоткуда.

========== Глава 10 ==========

Герда знала, что мир не делится на черное и белое. Всегда и везде один цвет — серый. Ведь не может быть такого, чтобы человек был окончательно злой или до раздражения добрый. В каждом человеке с рождения всего понемногу, в каждом и черный, и белый, а вместе все — серый. Только одни выбирают оттенок более темного цвета, а другие более светлого, иногда не разобрать этот цвет, очень расплывается в глазах.

Девушка в первый же месяц учебы в колледже понимала, кто есть, кто. И только об одном нельзя было сказать ничего, потому что он никак себя не проявлял. Эта отстранённость, как барьер, не давала разглядеть лицо.

И для Герда, как и для остальных, было огромным удивлением, когда меломан сказал о квартире.

— Вам не нужно искать пристанище в какой-то жопе этого города, — продолжал он с безразличием на лице, словно ему нужно только выговориться, а тут как раз нашлась публика, объединённая общей проблемой. Он продолжал: — Я могу поговорить насчет вашего заселения. Сами родки не любители отдавать ключи молодым людям вроде нас с вами, — он обвел всех пальцем, — но я могу поручиться за вас. Следовательно, помочь.

Герда не знала, что сказать. Она вообще не знала своего одногруппника, как и все остальные. Может, Женя, что и мог рассказать, но он сидит в самом начале аудитории рядом со старостой.

— А че ты раньше об этом не говорил? — спросил Леня.

— Потому что я не знал, какие у вас проблемы, — ответил он. — Тем более, жильцы только недавно съехали, поэтому смысла мне не было рассказывать о квартире.

— Почему сейчас решил? — спросила Герда.

Юноша пожал плечами. По нему было видно, что он сам не понимает, зачем ему это. Ему просто хотелось внимания, но такого, чтобы от него не отвернулись через пару секунд.

— И сколько придется платить? — спросила Алина.

Герда повернулась к ней с таким взглядом, мол, серьезно, ты хочешь ухватиться за его помощь?

— С этим можно разобраться чуть погодя, — ответил одногруппник. — Сейчас мне нужен только один ответ, и вы знаете какой. Поэтому думайте, решайтесь. Только быстро.

— Мы уже решили, — неожиданно для себя сказала Герда. — Твои родители точно позволят снять квартиру?

— Рассчитывайте на это. Я же вас знаю, и знаю, что кутеж вы хрен устроите.

Одногруппник отвернулся.

Прозвенел звонок и в аудиторию зашла Лилия Борисовна, среди студентов — просто Смелова.

— Здравствуйте, фельдшера, — запыхаясь, сказала она. — Сегодня я долго с вами не смогу сидеть, поэтому записывайте тему лекции «Инъекционные осложнения».

Словно камень с души свалился, легче стало. Мне было боязно говорить с ними, у них своя компания, в которую меня не звали, а я взял и ворвался. До этого момента мне было безразлично, что там происходит в жизни одногруппников, кто с кем ходит, у кого какая группа внутри группы и так далее. Я сам по себе, но не лишаю себя возможности понаблюдать за людьми, подслушать разговоры, делая вид, что слушаю музыку в наушниках. Украдкой смотрю на студентов, слушаю, а им все равно, думают, что я в своем мирке. В какой-то степени так и было — мне не нравилась обстановка в колледже. При помощи музыки я мог раствориться, и это радовало.

Что насчет моей попытки помочь, то, похоже, она увенчалась успехом. Хотя я готов поспорить, что Герда и Алина только начинают узнавать меня. Зима скоро подойдет к концу, а я впервые с ними перебросился парой реплик, и то по делу, решению их проблемы.

Я не понимаю, но чувство тяжести, которое я испытывал при разговоре, не спадало до самого конца. А все из-за этих дурацких мыслей «что обо мне подумают?», «а может не стоит предлагать им свою помощь, может, они ее не ждут от меня?», и все в таком роде — волнения обычного труса.

Во время перемены я вышел в коридор, позвонил бате, сказал, что у меня есть два… друга, которые хотят снять квартиру на ближайшее время.

— Молодая семья, что ли? — спросил батя.

— Нет, — говорю. — Я учусь вместе с ними. У них… возникли кое-какие сложности, и я хочу им помочь.