Вместе с тем, г. Ёжиков остроумно и аргументированно вскрывает скрытые механизмы мировой политики, где алчные финансовые воротилы «ставят над людьми эксперименты, как над крысами», по выражению нашего президента.

Эстетические воззрения г. Ёжикова тоже парадоксальны, он ратует за открытость формы, защищает современные выставки и галерею «Винзавод» против «глупых патриотов», причем ополчается на последних довольно жестко, и тут же, как Савонарола, клеймит современных «бесов» от кинематографа – Феллини, Лео Каракса или других признанных классиков. В жюри фестивалей его бы точно не взяли с подобными взглядами.

Вместе с тем в Дневниках г. Ёжикова есть полные мудрости и лиризма фрагменты, которые сами по себе могут быть самостоятельными эссе, образцом хорошей лирической прозы, как «Исцеление в родительском доме» или та же «Тишина вселенной». Особо хочется отметить тему мощи, здоровья, нравственной и физической нормы, которой привержен г. Ёжиков. Неслучайно он вспоминает «Пастырь Ермы», исключенный из христианского канона, где эта тема мощи и нравственной силы особо подчеркивалась. На этой почве у него претензии как к декадансу в нашей «новой волне» кинематографа, так и к неправильно понимаемому православию.

Я не сомневаюсь в том, что читатели оценят по достоинству эти Дневники не меньше, чем дневниковую прозу и мемуары мировых деятелей культуры. Тем более, что это не столько мемуары, сколько плод оригинальной мысли г. Ёжикова. Автор исключительно русский мыслитель, это видно в каждом его высказывании. Как бы он ни любил Запад, а думы-то его прежде всего о России, заметьте это, дорогой читатель! Гоголь, Достоевский, Тарковский… больше всего записей его именно о русской культуре, о нашей стране, политике. И ведь это действительно «Записки о нашем времени»! – так можно было бы их назвать. Пускай читатель сам рассудит, прав г. Ёжиков или нет, но г. Ёжиков много сказал того, что открыто не говорят, но многие думают. Это свободное высказывание свободного человека, напряженно следящего за ходом истории мира и своей страны. Каждый мыслящий читатель найдет что-то полезное для себя в этих «Записках».

С уважением,

Владимир Лившиц-Данильянц.

Одним из любимых занятий Иоселиани, с которым я поработал молодым ассистентом, когда он жил в Грузии, было выходить на площадь и стоять у фонарного столба сутки напролет, наблюдая протекающую мимо жизнь. Как– то независимо от великого режиссера, я полюбил этот род занятий – благо у меня под рукой первоклассная смотровая площадка – площадь трех вокзалов. Вообще я люблю вокзалы, потому что на них кишит жизнь, все продается, и видишь, что называется, гущу народа. На днях решил остановиться у входа в метро с той стороны, где универмаг «Московский».

Мое внимание привлекла очень красивая девушка лет 17—18, черноволосая, с уже открытым низом живота, что выдало в ней тоскующую по весне страстную кошку, и следами порока на безупречном личике Моники Беллуччи. В ней точно было что-то итальянское и сучье – магнетическими кругами вокруг ее сдобного тельца расходились энергетические поля сладострастия, в которых застряли три подзаборных ковбоя – какие-то «парни», или поцы, или шкеты, поплевывая по сторонам и покуривая цигарки, они мило беседовали с этой секс-бомбочкой. Я давно замечал, что, чем красивее девушка в столь юном возрасте, тем дебильнее выглядит ее «парень».

Ничего привлекательнее случайных красавиц, попадающихся в московском метро или на улицах, нет во всем мире, но почему-то под руку с ними обязательно следует какое-то чмо с коротко бритой неровной (!), причем, головой, в каком-нибудь кожаном пиджаке не по размеру, с прыщаво узколобой физиономией Шарикова. Видимо, этот устрашающий вид а ля Шрек придает им некий романтический ореол в глазах их тупоголовых подруг. Дело в том, что поскольку тело у прекрасной половины созревает несколько раньше, чем мозг, мы видим подобные диссонансы. Мозг красавицы находится на том же уровне, что внешние качества ее кавалера. А поскольку «красивость» в смысле славянской смазливости достигает своего апогея в каких-нибудь уличных оторвах, которые много слоняются по улицам, не думают о работе и поэтому сладко спят, их кавалеры кажутся им пределом совершенства.

Но я отвлекся. Я засмотрелся на эту группу, потому что пожалел, как и пожалел бы всякий мужик на моем месте, что такая красивая плоть в лице девушки наверняка достается таким дебилам, как эти парни. Девушка им что-то говорила, видно было, что слегка презрительно, а парни внимали, поплевыая по сторонам. Вдруг один из них, небольшого росточка, подошел к ней ближе на шаг – и хрясть длинным хуком справа прямо ей по физиономии! Девушка закрыла лицо руками и отпрянула назад. Я несколько опешил. Похоже, кроме меня никто не наблюдал эту сцену. Недолго думая, парень подошел к ней еще раз и мощным ударом слева влепил ей в зубы уже с расстояния в полшага. Девушка села на корточки. Двое других спокойно наблюдали. Никто и не думал вступаться. Похоже было, что парень и на этом не остановится. Прохожие шли мимо с удвоенной скоростью. Милиционеры, наверное, болтали с проститутками на другой стороне вокзала.

Я не знаю, что на меня нашло, наверное, мне показалось, что он ее убьет. Воздух сотряс мой неслабый рык:

– Ты что, о… ел?!!

Похоже, слова дошли до адресата. Он повернулся в мою сторону. Надо сказать, что на вид я раза в два больше этого шкета и тяжелее тоже раза в два. Кажется, я произнес еще какую-то эпохальную тираду, так что это возымело действие. По-моему, приличных слов там не было. Паренек уже двигался ко мне, как нашкодивший школьник, а я – к нему. На его бледной физиономии я различил гримасу злобы, – видно, он еще не отошел от своей обиды, и по-настоящему не успел испугаться. По мере моего приближения, он начал что-то несвязно лопотать, типа:

– Вы не знаете, за что!

В следующий момент не без толчковых движений с моей стороны, сдобренных отборной русской лексикой, три парубка отскочили в сторону выхода метро. Причем двое других поначалу было приготовились смотреть, как будут бить их товарища. Они, наверное, уже нюхнули клея, и им было по большому счету все-равно, кто кого бьет, лишь бы было на что посмотреть, но я не доставил им этого удовольствия.

Девушка сидела на корточках и плакала. Она выплюнула зуб и сплевывала кровь на снег. Почувствовав себя Робин Гудом, я стал трясти ее за плечо и говорить какие-то дежурные фразы типа – «помощь нужна? тебя проводить? зубы целы?»

Прохожие уже стали посматривать в мою сторону, решив, очевидно, что это я во всем виноват. Наконец, она попросила платок. Платка у меня не было. Я уговорил ее подняться и пойти в ближайшую пиццерию умыть лицо. Надо ли говорить о том, что это было уже не лицо, а заплаканная задница. От былой красоты не осталось и следа. Метрдотель и официанты смотрели на нас, несколько вылупив зенки, когда мы спускались по лестнице близлежащего ресторана, дабы проследовать в туалет, где она считала зубы и смывала потекшую тушь.

В трамвае мы ехали без особого веселья. Общаться она не хотела, и я чувствовал себя идиотом, который зачем-то залез с ней в трамвай. Мы сидели напротив, я видел ее белые ноги в прорезях джинсов, схваченных шнуровкой, – эдакие модные разрезы. Ничего умнее не пришло мне в голову, чем спросить – «сама разрезала?» Правда, я еще узнал ее имя, и то, что ей 18. И еще то, что этот парень «сп… л у меня телефон, а мои друзья его за это отп… ли, вот он теперь и мстит, но ничего, я его достану. Ему теперь будет в два раза хуже, чем мне сейчас!» – последнее она произнесла с нескрываемой злобой. Я спросил – «часто ли стоишь у вокзала? А парень у тебя есть?»

В ответ последовала обычная болтовня, что я, мол, никому не подчиняюсь, да мой парень мне не указ, да я гуляю, где хочу, и прочая, и прочая. Что мне оставалось делать? По всему видать было, что на меня ей плевать и скорей надо было двигать свою аппетитную задницу к выходу. Волшебное слово «спасибо» не говорят теперь в столь юном возрасте. Я вышел на той же остановке… но пошел в другую сторону. А в душе все-таки сидел червячок сомнения – вот я, например, не могу ударить женщину – да еще так жестоко – сжатым кулаком, по-мужски, как в драке – все-таки для этого надо быть отпетым дегенератом, но иногда так хочется…