Тот открыл глаза. Посмотрел в лицо Эйвери. Встретил горящий, влюблённый, радостный взгляд — и понял, что не сможет уйти. Сегодня не сможет. Не сегодня. И никогда. Потому что хочет, чтобы кто-то смотрел на него именно так. Хочет целоваться не осторожничая, не думая, не боясь оскорбить желанием. Хочет быть свободным в выражении чувств. Хочет быть частью чего-то большего, чем он сам. Хочет слышать, как Эйвери стонет, если взять его за волосы. Хочет видеть его призывно открытый рот, хочет его поцелуи, его руки, его жаркие взгляды, его шутливое и кокетливое внимание, хлопать его по заду и слышать, как он хихикает, многозначительно переглядываться с Грейвзом, быть с ними — заодно, быть — одним из них.

Талиесин положил руку ему на ширинку, сжал пальцы на округлом и твёрдом стволе. Такой бесстыжий. Игривый. Пылкий.

Тесей заметил краем глаза движение рядом, повернул голову. Криденс, соскользнув на пол с коленей Грейвза, обнял его бёдра, потёрся о них щекой — и решительно потянулся к ширинке. Тесей даже не чувствовал себя шокированным. Он наблюдал. Эти двое — смотрели лишь друг на друга, будто никого в мире больше не было, и то, что они делали, было естественно. И красиво. Они никуда не спешили. Грейвз расставил колени, Криденс встал между ними, опёрся на них. Освободил из белья напряжённый прямой член с потемневшей головкой, сдвинул тонкую кожу, полностью обнажая её. Аккуратно взял её в рот, тщательно и сосредоточенно облизал, смачивая слюной, проходясь языком по широкой части и под ней, по верхушке с узким отверстием, по уздечке и набухшим голубоватым венам. Грейвз, откинув голову на спинку дивана, наблюдал за ним, сквозь ресницы у него блестели глаза. Грудь неравномерно вздымалась, замирая, задерживая дыхание, и Тесей понял, что дышит в такт с ней — взволнованно, так же сдерживая в горле первые стоны, сглатывая их, чтобы они разливались внутри истомой и возбуждением.

— Я умею не хуже, — прошептал Талиесин ему на ухо, прикусил мягкую мочку горячим ртом, облизал её.

Тесей почувствовал, как от сладкого спазма дёрнулся член. Он уклонился от Эйвери, глянул ему в глаза. Тот смотрел с ожиданием, с вожделением. Тесей положил ему руку на голову, надавил. И у Эйвери вспыхнул взгляд — торжеством и алчностью. Он стёк на пол, встал на колени, торопливо расстегнул брюки Тесея. Он был совсем не таким размеренным и внимательным, каким был Криденс — он взял сразу, глубоко, жадно. У него были умелые сильные губы, быстрый мокрый язык, он торопился. Тесей уронил голову на спинку дивана, закрыл глаза. Он не хотел ни на кого смотреть, он не хотел ничего чувствовать, кроме восторга от горячих сосущих губ, от жара в груди, от напряжения, от тесного, плотного обхвата. Он невольно подавался вверх бёдрами, заставляя Эйвери ускоряться, кусал губы, чтобы не стонать слишком позорно. Гул крови в ушах гремел, как набат. Он почти не верил, что делает это. Он вцепился ногтями в обивку дивана, чтобы не хрипеть и не умолять Эйвери быть быстрее.

Чужая горячая, чуть влажная ладонь схватила его за запястье. Он вздрогнул, распахивая глаза. Грейвз.

Одной рукой твёрдо удерживая за затылок голову Криденса, погрузившись в его рот целиком, доставая ему до глотки — Грейвз держал за запястье Тесея. Сжимал, будто хотел сломать. Громко выдохнул, запрокинув голову, плотно закрыв глаза. Криденс втянул щёки, его губ, растянутых на члене, было почти не видно. У Грейвза раскраснелось лицо и шея. Он порывисто двинул бёдрами. Он…

Тесей невольно качнулся вперёд, когда почти болезненно-горячий спазм скрутился в паху, чтобы короткими, частыми толчками выстрелить Эйвери в рот. Тот явно был готов к этому лучше Тесея — плотно сомкнул губы, чтобы не упустить ни капли, качнул головой, надеваясь глубже, и дождался, пока Тесей не откинется назад, прикрыв глаза рукой. Только тогда Талиесин выпустил его член.

Тесей тихо пробормотал проклятие, не зная даже, в чей адрес: в свой, Эйвери или Грейвза. Вытер взмокший лоб дрожащей рукой. На запястье от пальцев остались красные пятна, щёки полыхали на всё лицо.

Криденс, выпрямившись с закрытым ртом, с явным лукавством покосился на Эйвери. Они потянулись друг к другу, встретились носами. Губами. Когда до Тесея дошло, что они делают и чем обмениваются в своём поцелуе, он закрыл руками лицо.

Грейвз тихо смеялся.

— Паршивцы, — ласково сказал он. — Какие же вы оба паршивцы.

Тесей отнял руки от лица, посмотрел на него.

— Я не знаю, как у вас принято… — начал он — но Грейвз остановил его, прижав палец к губам.

— У нас принято делать лишь то, что тебе хочется, — шёпотом сказал он. — И ничего больше.

И ничего больше.

И ничего меньше.

У Талиесина срывались с ресниц счастливые слёзы, когда он, измученный и охрипший, с искусанными губами, из последних сил насаживался на Тесея растянутым задом, а Тесей тянул его за спутанные, мокрые от пота волосы, заставляя открыть рот, чтобы принять член Грейвза, и Талиесин почти в полуобмороке кончал глубоко в рот Криденсу, распятый и растерзанный тремя мужчинами, каждый из которых легко мог бы его убить, но каждый из которых предпочитал его трахать. Он доходил до состояния, в котором не мог даже стонать. Он стонал потом, наутро, жалуясь на синяки на бёдрах и шее, повторяя, что никогда больше в это не ввяжется, что следующий раз он просто не сумеет пережить — но наступал следующий раз, и у Талиесина в глазах опять зажигалось жертвенное безумие.

Грейвз не мог устоять, он терялся в упоении властью, когда не две, а три головы склонялись над его членом и, помогая друг другу, вылизывали, зацеловывали, заласкивали его. Он никогда не просил Тесея принять в этом участие — тот однажды решил сам. Не сразу. Но когда он решился, когда опустился на колени третьим — увидел, как Грейвз закрывает лицо руками и прижимает пальцы к глазам, смущённый своим собственным волнением. Грейвз не скрывал ни стонов, ни благодарности — потом. Он всегда был щедр. И когда он целовал Тесея, уверенно и жарко, Криденс и Эйвери, кажется, встречали восхищённым стоном каждое движение губ. Уделяя друг другу внимание, они никогда не заходили слишком далеко. «Мне хватит того, что я вообще затащил тебя в свою постель, Скамандер, — говорил Грейвз, — посягать на твою задницу я не намерен — но мы можем по-дружески пожать друг другу… что-нибудь».

Криденс, успевая обернуться во все стороны, обнять каждого, поцеловать, потереться, коснуться, льнул то к одному, то к другому, то к третьему. Его трудно было насытить. Он был влюблённо-покорным, распластываясь под Грейвзом. Он был жёстким и резким, хватая за бёдра Эйвери и натягивая его на себя так, что тот вскрикивал, будто от ужаса. Он был ласковым и весёлым, обнимая Тесея. А после, когда они падали без сил, засыпая на взбаламученных простынях, он ужом вползал в самый центр сплетённых тел, дотягивался до каждого, зацеплялся рукой ли, ногой ли — неважно. И засыпал первым, свернувшись, с полудетской улыбкой на вспухших от поцелуев губах.

А Тесей.

Тесей засыпал последним. Он слушал сонное дыхание. В голове мелькали — лица, голоса, стоны. Он сторожил свою стаю. Он слушал ночную тишину. Грейвз спал беззвучно. Зато говорил во сне. Раздавал приказы. Спрашивал. Требовал. Тесей улыбался, сдерживая смех, чтобы никого не разбудить. Криденс вздыхал и ворчал во сне. Иногда ворочался, устраиваясь уютнее. Перекидывал руку, ногу. Талиесин, его Талиесин, у которого он поселился, бросив свою комнатёнку, с которым у них вдвоём всё началось всерьёз — спал крепко. Не шевелясь, иногда так тихо, что едва дышал. Тесей слушал. Смотрел в темноту. Это было его священное право. Сторожить спящих. Оберегать. Скалить клыки.

И ничего больше не ждать.

И никуда не спешить.