На зеленоватой стене с обоями в золотых цветах висела пустая рама. Огромная старинная рама, такая подошла бы ростовому зеркалу или парадному портрету. Внутри была стеклянная чернота. Гладкий прямоугольник тьмы. Грейвз подолгу вглядывался и вслушивался в неё. Иногда ему мерещилось, что там, в черноте, что-то движется. Иногда он вроде бы слышал голос — но он бы не поручился, что чувства его не обманывают.

Пройти сквозь эту темноту он не мог. Вызванный Патронус — тоже. Дымная серебристо-голубая рысь покрутилась по комнате, поскреблась в дверь и в окно, обнюхала пустую раму, запрыгнула на шкаф и улеглась там, щуря светящиеся глаза и свесив широкие лапы.

Чтобы чем-то занять себя, Грейвз ещё раз обследовал комнату. Заглянул под зеленоватый ковёр на полу, нашёл там немного сора и сушёную дохлую муху. Из-под дивана достал клубок пыли. Трансфигурировал его в тенисный мяч. Простучал мячом все стены, пол, потолок, окно, пустую картинную раму — звук везде был одинаково ровный, глухой. Ему не хотелось спать, есть, он не чувствовал усталости или естественных позывов организма.

Он поиграл с Патронусом, словно с котёнком. Почитал вслух стихи. Поупражнялся в магии, вспоминая недавно заученные заклинания… Занятий было так мало, а времени здесь — так много. Сколько его прошло? Сколько ещё впереди? Белая мгла за окном, чёрная мгла в старой раме не двигались, не менялись.

Подложив диванную подушку, чтобы твёрдый деревянный подлокотник не врезался в спину, Грейвз с ногами устроился на диване. Патронус растёкся по спинке дивана рядом и тихо утробно мурчал, время от времени взрыкивая и дёргая ушами с кисточками. Грейвз поглядывал на рысь, монотонно стучал мячиком в пол. Тот отскакивал в стену и возвращался ему точно в руку, будто Грейвз использовал Акцио.

— Тебе нужно имя, — внезапно сказал Грейвз. — Если я застрял здесь надолго, мне нужно будет как-то к тебе обращаться, чтобы не свихнуться от одиночества раньше времени.

Рысь мурчала, не переставая. Патронус не обладал собственной волей — он, строго говоря, вообще не был живым существом.

— Интересно, чем сейчас занят Криденс, — сказал Грейвз. — И где наша дипломатическая миссия. Сдаётся мне, я многое пропускаю, сидя здесь. Хорошо ещё, не лежу в хрустальном гробу… пока другие отдуваются.

Грейвз ненавидел беспомощность, но сейчас других вариантов просто не было. Он знал, на что шёл. Гнал от себя мысли, что Гриндевальд нашёл способ спрятать его так хорошо, что его никогда не найдут. Что он останется здесь, в этой комнате, навсегда. До самой смерти. Если смерть вообще наступит… Если Гриндевальд, остановив время, не подарил ему бессмертие, которое Грейвз не сможет ни на что употребить. Потому что никогда отсюда не выберется.

— Криденс упрямый, — сказал он себе вслух, запустив мячик в стену. — Он не отступится. Он будет искать. А я терпеливый… Я подожду. Мне некуда торопиться.

Криденс упрямый. Он никогда не оставит попыток найти его. Рано или поздно, сколько бы ни прошло дней, недель… месяцев или лет, каким бы хитроумным способом Гриндевальд ни заточил его в этой уютной тюрьме, Криденс отыщет своего мистера Грейвза. А Грейвз будет ждать.

Ему оставалось только верить, что так всё и будет. И он верил. Он ждал.

— Перси, Перси, Перси… Проснись, Перси, поговори со мной.

Грейвз распахнул глаза, повернулся на голос. В раме на стене, там, где раньше была чернота, виднелся чей-то рабочий кабинет. Там стоял Гриндевальд — беловолосый, аккуратно одетый, со злой ухмылкой. Грейвз даже испытал некоторое воодушевление: Гриндевальд пришёл поговорить с ним. Конечно, не для того, чтобы развеять апатичную скуку своего пленника, но это было хоть какое-то разнообразие, а в данных обстоятельствах разнообразие было для Грейвза особенно ценным. Однако выдавать свою радость он не стал. Не торопясь, спустил ноги с дивана, встал. Провёл руками по волосам, зачёсывая назад выбившиеся пряди. Он по-прежнему не испытывал физических неудобств, и это его здорово беспокоило.

— Как твои дела, Перси?.. — спросил Гриндевальд, внимательно разглядывая его лицо.

Хочешь увидеть, как я тут изнываю от бездействия? — внутренне усмехнулся Грейвз. — Не дождёшься.

Он шагнул вперёд, вытянул руку и встретил пальцами невидимую преграду. Это, конечно, было ожидаемо — обезопасить себя от опасного пленника. Стоило признать, Гриндевальд учился на своих ошибках. Грейвз сунул руки в карманы, ответил ему точно таким же изучающим взглядом.

— Согласись, в этот раз я к тебе милосерден. Никаких пут, никакой сырости — расположил тебя с полным комфортом. Ты тут не скучаешь?.. — с фальшивой заботой спросил Гриндевальд.

Грейвз постучал себя пальцем по виску.

— У меня с собой хорошая библиотека. Спасибо, что спросил, но мне есть чем заняться.

— Так ты занят? Я невовремя?.. — тот поднял белые брови, разыгрывая невинное беспокойство. — Прости, если отвлекаю. Зайти в другой раз? Скажем, лет через сто?..

Он жадно шарил глазами по лицу Грейвза, выискивая хотя бы намёк на слабость. Грейвз смотрел на него, видел его в опасной близости, будто своё отражение… и впервые не чувствовал страха. Там, где раньше всегда был страх, заполнявший холодную пустоту в груди, теперь было тепло.

Впервые за долгие годы он был не один. Кое-кто нуждался в нём так сильно, что был готов смести любые препятствия между собой и Грейвзом. И этот кое-кто был обскуром. Возможно, сильнейшим магическим существом в мире, не считая драконов. Этот кое-кто едва не убил самого Грейвза, когда поверил, что теряет его.

Сейчас, вспоминая ту сцену ревности на развалинах дома, Грейвз больше не чувствовал ужаса. Он чувствовал…

Давай признаем, — с какой-то добродушной язвительностью сказал внутренний голос. — Ты был впечатлён.

Да. Да, чёрт возьми, он был впечатлён. Восхищён. Поражён. Польщён, конечно же. Как это может не льстить — когда такая ужасающая мощь покоряется твоему слову, льнёт к твоей руке и заглядывает тебе в глаза?!.

А ведь Криденс не был таким. Жалкий, испуганный, злой — вот каким он был. И Грейвз чувствовал почти родительскую гордость, понимая, что это именно он развернул Криденса во всю его мощь, это он дал ему опору, он дал ему правила, он дал Криденсу… Криденса. Его труд не был напрасным. Каждый шаг, каждый выбор, который он делал, каждый разговор, каждое усилие над собой, каждая капля понимания, которую он выжимал из себя, каждая улыбка, когда уже не было сил улыбаться, каждое ласковое слово, каждая минута держания себя в руках, каждый тяжёлый вздох, каждый нежный поцелуй, каждая искра огня, полыхавшего между ними — всё это, собравшись вместе, в одно размазанное на месяцы нечеловеческое усилие, вернулось к Грейвзу отчётливым, ясным пониманием.

Криденс придёт.

И когда он придёт, никому не покажется мало.

Грейвз улыбнулся. Широко и свободно, будто совсем не был пленником. Легко. Гриндевальд сощурился, сузив глаза, сложил губы в неприятную скобку. Поди, не нравится, когда пленники выглядят такими счастливыми?..

— Сколько тебе лет, Геллерт? — неожиданно спросил Грейвз.

Гриндевальд насмешливо выгнул бровь. Кажется, он всегда так делал, когда не мог сходу ответить. Грейвз не стал ждать, пока тот придумает язвительную реплику.

— Выглядишь так, будто сто лет для тебя уже прошло. В нашу прошлую встречу был как-то посимпатичнее… Ах, да, прости, — Грейвз улыбнулся ещё шире. — В нашу прошлую встречу ты выглядел, как я.

— Как тебе жилось в деревенской глуши, Перси? — спросил Гриндевальд, прогнав с лица промелькнувшую ярость. — Без работы, без власти, вдали от настоящей жизни?.. Кошмары не мучали?

— Знаешь, не очень, — светским тоном ответил Грейвз. — Отдохнул от тебя, козла, выспался наконец, поправил нервы на свежем воздухе. Тебе бы тоже не помешало пожить в деревне, а то ты бледноват. Забот много?..

— Много, — согласился Гриндевальд. — Побольше, чем у тебя.

— Тяжёлая у тебя работа, — Грейвз покивал в знак согласия. — Результаты, правда, так себе, но хоть беготни много. Пока бегаешь, не чувствуешь себя жалким неудачником, да?