— Нет.

— А если список похищен?..

— Нет.

— Ладно, оставим пока эту тему, — Гриндевальд постучал себя пальцем по губам. — Скажи мне вот что… Кто метит на твоё место?.. Три первые кандидатуры.

— Нокс Валентайн, Диана Кимберли, Джонатан Аредондо.

Гриндевальд глубоко вздохнул.

— Ладно. Пожалуй, хорошенького понемножку, Перси. Можешь прекратить дозволенные речи.

Грейвз молчал, чувствуя себя измождённым.

— Кстати, чтоб ты знал, — Гриндевальд поднялся на ноги. — Учитывая твоё живое воображение, в твоём-то возрасте… Чары запрещают только колдовать. Дрочить они не запрещают.

— Сегодня хочу что-нибудь трогательное, — сказал Гриндевальд, взмахом палочки создавая в облупленной стене камин и устраиваясь у огня с чашкой кофе. — Что-нибудь… — он взмахнул в воздухе печеньем, макнул его в кофе, отгрыз кусочек и облизнул крошки с коротких усов. — В общем, трогательное. Про твоего этого мальчика. Расскажи про свои добрые намерения, Перси, — предложил он. — Есть же в тебе что-то человеческое? Или ты думаешь только про то, как ебать сиротинку?..

Грейвз сидел, сцепив руки на коленях, бездумно смотрел в огонь. Бежать он пытался несколько раз — не вышло. Пытался наколдовать лодку, думая, что перетерпит боль, но терпеть не получалось — он отключался от болевого шока до того, как успевал завершить заклинание. Теперь приходилось следить за собой и вести себя, как не-маг, чтобы не отрубиться на полдня, по привычке призвав к себе какую-то мелочь.

Он пытался молчать, но Гриндевальд под Империо заставлял его пить Веритасерум, и молчать как-то не выходило. Он пытался управлять тем, что говорит, но сила воли против зелья была бессильна — он выбалтывал всё, будто они с Гриндевальдом были случайными попутчиками, а Грейвзу нестерпимо хотелось излить кому-нибудь душу.

Гриндевальд вскрыл его, как консервную банку, Грейвзу негде было спрятаться от его жадных вопросов, даже в самом себе ему некуда было пойти и укрыться в мыслях — покров молчания сдёргивался с него без особенного труда, и он говорил, говорил, говорил — всеми мыслями, чувствами выворачивался наизнанку. Он думал, что это может быть навсегда — и надеялся, что сойдёт с ума раньше, чем проживёт так несколько лет.

У него оставался только один путь, который он ещё не пробовал. Сотрудничество. Если он будет разговаривать с Гриндевальдом по своей воле — что-то изменится?.. Сможет ли он притвориться покорным, усыпить его бдительность, дождаться шанса… на что-нибудь?

Ему не давала покоя мысль, что до сих пор никто не заметил подмены. Почему?.. Неужели сыграть его было так просто?.. И он не приходил к Криденсу уже две недели. Мальчик, наверное, волнуется. Гадает, куда он пропал. Ждёт… Не знает, что Грейвз, может быть, никогда больше не придёт.

— Был холодный день, — сказал Грейвз. Гриндевальд жевал своё печенье и с интересом смотрел в лицо. — Я пришёл навестить Криденса. Он стоял у выхода из большого универмага. Как всегда, опустив голову, не глядя в лица людей. Протягивал листовку и ждал, пока кто-то возьмёт её. Иногда десять минут… полчаса. Потом протягивал новую.

— Бедный мальтчщик, — с гнусным акцентом сказал Гриндевальд и шумно отхлебнул кофе. — Дальше.

— Я подошёл к нему, позвал за собой. Он всегда следовал за мной, будто я вёл его на верёвке. Мы остановились в проулке, подальше от оживлённых улиц. Я забирал у него листовки, одну за одной. Он машинально протягивал мне новые. У него были красные окоченевшие пальцы.

— Да-да, морозный день, я помню, — кивнул Гриндевальд.

Заглядевшись на огонь, Грейвз скрестил руки на груди. Их как будто ломило от холода, хотелось погреть их у камина, но он знал, что это ему не поможет.

— Ну?.. — Гриндевальд поднял брови. — Перси, Веритасерум у меня в кармане, если тебе надоело говорить самому.

Был холодный день, Криденс продрог и ёжился даже под согревающими чарами. Грейвзу хотелось взять его руки в свои и согреть под своей мантией. Обнять его крепче, закутать, увести в тепло… Домой. Увести домой, сунуть в горячую воду, сесть на бортик ванны и смотреть, смотреть на него… На колени, торчащие из воды, на широкие плечи — наверняка они все в родинках — на ступни с длинными пальцами, на чёрные волоски на руках… Смотреть, пока сердце не перестанет биться, а потом протянуть руку, подцепить подбородок пальцем, поднять ему лицо, встретить губами…

— Я превратил листовки в стаю белых бабочек, — сказал Грейвз.

— Вот так легко взял и нарушил Статут?.. Серьёзно, Перси?.. Какой ты после этого глава магической безопасности?..

— Он испугался, — продолжил Грейвз, будто не услышал его. — Они всё кружились над ним, не улетали, и он впервые поднял голову, чтобы посмотреть вверх. Смотрел на них… на небо в просвете между домами. Я попросил его не бояться. Взял за руки… Посадил бабочку ему на рукав. И он улыбнулся мне. В первый раз. Очень застенчиво, и так тихо… Я рассказал ему, что это магия.

— Перси, в тебе пропадает великолепный рассказчик, ты знаешь?.. Болтаешь мне тут о какой-то ерунде, а впечатление такое, будто сокровенные тайны души выворачиваешь. — Гриндевальд наклонился вперёд, поставил локти на колени. — Ну, и что было дальше с этим робким юношей?..

— Он забормотал, что ведьмы и колдуны забирают детей, совращают умы и весь прочий бред. Он говорил заученные фразы, повторял, что магия — это дьявольская сила, а я смотрел, как от холода у него дрожат руки. Мне хотелось что-то сделать для него, но мне ничего не приходило в голову. Тогда я снял перчатки и отдал ему. Он не хотел брать. Кажется, я здорово напугал его всем этим — бабочками, магией, ещё и подарком… Я разозлился. Мне хотелось, чтобы он был благодарен и рад, а он пятился от меня, будто я собирался его ударить. И я заставил его.

— Силой?.. — с интересом спросил Гриндевальд.

— Нет. Просто приказал. И он послушался.

— И всё?..

— И всё.

— Он тебя хотя бы поблагодарил?..

— Да.

— А ты?..

— Я обнял его, — сказал Грейвз. — Он был таким замёрзшим, что я не смог устоять. Я привлёк его к себе. От его волос и ушей пахло ладаном… и свечным воском. А одежда пропиталась автомобильным дымом, и ещё у неё был такой специфический запах старого дома… ветоши. Дешёвой еды. Потом я узнал, что он работает на благотворительной кухне для беспризорников. Я гладил его по спине и слышал, как он перестаёт дрожать. Мерлин… мне нравился его запах. Даже тот, что был неприятным — даже он возбуждал меня. Я стоял, обнимая его, и думал, что сейчас могу толкнуть к стене и поцеловать — грубо, пошло. Я гадал, понимает ли он, что будит во мне. Конечно, не понимал… Я хотел сделать с ним столько всего, но был уверен, что он испугается. А мне хотелось… чтобы он не боялся меня.

— Хватит, хватит, — Гриндевальд махнул рукой. — Поверить не могу, что ты такой сентиментальный, Перси. Так, значит, ты отдал ему свои перчатки. Тёплые, кожаные, дорогущие перчатки. Потом обнял несчастную сиротинку. А дальше что? Только не говори мне, что опять ушёл ни с чем.

— Я ушёл. Но сначала положил чары, — сказал Грейвз. — Чтобы перчатки сохраняли тепло даже в мороз.

Гриндевальд фыркнул, откинулся в кресле, побарабанил пальцами по подлокотнику.

— Знаешь, Перси, ты меня удивил. Я был уверен, что всё будет иначе. После твоих прошлых фантазий… — он усмехнулся. — Думаю, ты врёшь. На самом деле всё было не так… Ты, конечно, пожалел пацана. Все жалеют сирот, это естественно, — он взмахнул рукой. — Но! Но ты не просто так отдал ему перчатки.

У Гриндевальда зажглись глаза, он устроился в кресле удобнее.

— Вот как всё было. Ты стоял где-то поодаль, завернувшись в мантию. Смотрел, — он игриво подвигал бровями и облизнулся. — Смотрел на своего мальчика. А сам в это время — рукой в перчатке — залез себе в штаны и щупал свой член. Смотрел и щупал. Щупал и смотрел. — Гриндевальд весело улыбнулся. — Гляди-ка, краснеешь!.. Что, всё так и было?.. Ты смотрел на него и воображал, как потом он будет прикасаться этой перчаткой к своему лицу… А может, даже возьмёт её в зубы, чтобы стащить с руки, ммм?.. Ты надрачивал себя, глядя на него, и так увлёкся, что спустил себе в руку. И подумал — ведь так ещё лучше! Как следует растёр свой сюрприз по своим зачарованным кожаным перчаткам, чтоб впиталось и нежно пахло тобой — и пошёл дарить свой подарок с секретом… Так было дело, да?.. Что ты молчишь, персик мой?.. Так всё и было?..