– Ну что, малой? – спросил знакомый голос. – Что делать будем?

– Что делать?..

Леся сейчас переполняла сила, каким то образом “занятая” им у изможденных людей вокруг. У каждого понемногу, с миру по нитке. Он резко поднялся, но сразу одернул себя: нельзя было казаться окружающим здоровым. Понятно было, что это подарок того, кого звали Лесником. Пользоваться этим подарком он пока не очень умел, но на заданный вопрос мог ответить уже сейчас.

– Поднимайте его и пошли.

– Куда?

– На выход.

Те переглянулись и повиновались.

Мимо навесов, под которыми прятались от солнца люди, мимо кухонь, которые охранялись немецкими автоматчиками, мимо забора из колючей проволоки они вышли к караульным. Немец за колючкой поднял карабин и что-то крикнул. Лесь в ответ поднял в вытянутой руке свой комсомольский билет, который прятал в обмотке и закричал, показывая на труп, лежащий на шинели:

– Герр офицер! Битте! Комиссар!

Немец заинтересовался и вытянул шею, пытаясь разглядеть, что там ему показывают., Сам к колючке не пошел, а вытащил из кармана свисток и издал громкую трель. Вскоре появился еще один фашист, с какими то нашивками, явно не рядовой. Выслушал часового, повернулся к Лесю, сделал знак рукой: “Несите, мол, к проходу” – и сам пошел вдоль проволоки.

В большом сарае, из которого немцы сделали пропускник, они встретились. Немец требовательно протянул руку, щелкнул пальцами. Лесь протянул ему красную книжечку и… нанес удар. Не рукой конечно, рукой он эту орясину и в лучшие времена не смог бы с ног сбить, а доставшейся ему силой. Глаза фашиста округлились и сошлись, как будто он хотел разглядеть кончик носа. Немец весь побледнел, но сразу пришел в себя и, держа в руке комсомольский билет, пошел к выходу из сарая.

Лесь и пограничники двинулись за ним. Стоявший за перегородкой часовой направил было на них автомат, но тот, что с нашивками рявкнул на него и замахал рукой, чтобы они быстрее шли следом. Странно, но на этот раз Лесь почти понял его фразу. Что бы ему не досталось в наследство, сейчас оно крепло в нем, набирая силу. “Вот и чужой язык разбирать научился…” – подумал он.

По дороге они поднялись к домикам, в которых жила администрация лагеря, прошли между ними и вошли в крайний. Теперь все было совсем просто. Здесь, в караулке, нашлась немецкая форма и через десять минут пятеро рядовых вермахта, возглавляемые фельдфебелем, промаршировали колонной по два мимо не обратившего на них никакого внимания часового.

…

Через три часа после того, как они скрылись за лесом, с другой стороны к лагерю вырулили две машины. Одна легковая, вторая – грузовик с охраной. Из легковой вышел подтянутый офицер в полевой форме вермахта. К нему из домика выскочил комендант и они вместе пошли к ограждению. Приехавший долго смотрел на толпу пленных, потом повернулся, не говоря ни слова сел в машину и уехал.

Собирать было нечего. Сила ушла отсюда. Ничего, наступит день, когда он встретится с ее нынешним обладателем. Тот не скроется. Найти его – лишь вопрос времени, но сейчас его ждал фронт.

– …кашель так со мной так с тех пор и остался. То ли он у меня уже был тогда, в концлагере, то ли от учителя достался, вместе с судьбой. Вот и приходится… Выкуришь парочку – полегчает.

Лесь выбил трубку, достал уже знакомый Ирине кисет и снова набил ее.

– Вылечить нельзя?

– Ты знаешь, что такое рычаг? “Дайте мне точку опоры и я сдвину землю” – это про нас и есть. Точка опоры – ты сам. Весь мир может знающий сдвинуть, но только не себя.

– Кто-нибудь другой может.

– Не может, рыжая. Мы часть этого мира. Его ось, если хочешь. Изменишь себя – и мир начнет вращаться по-другому. Поэтому себя менять сложнее всего.

– А как же тогда спортсмены? Они тренируются, становятся сильнее.

– Это другое. Они только внешне меняются, все на это направлено. Но смотри сама: даже так, даже если меняешься только внешне, все равно у тебя и поклонники появляются, и последователи, а потом ты и сам учить начинаешь. След за тобой остается и след глубокий. То есть даже так человек может за собой других людей вести. А такому, как я, меняться – страшное дело. Тебе бы понравилось, если бы здесь, вокруг нас, была пустыня и кактусы? Хотя кактус – тоже растение полезное, но пусть лучше здесь у нас растет то, что растет.

– Расскажи.

– Это показывать надо. Что толку рассказывать, если человек сам не видел? Пойдем на обход – тогда. Хотя…

Он приподнялся и взял с окна лежавшую на подоконнике сухую травку. Потер ее в пальцах. Терпкий, сильный запах ударил в нос, Ирина чихнула.

– Болиголов, – сказал Лесь. – Еще багульником называют.

– И что с ним делают?

– Кто?

– В каком смысле “кто”? – удивилась Ирина. – Люди конечно.

Лесь улыбнулся.

– Люди… Кроме людей есть еще пчелы, лоси, кабаны, бобры, Солнце, Луна, нечисть разная. И каждый с ним что-то делает. Ну а он что-то делает с ними. Мир немножко сложнее, чем тебе казался. Ведь вроде бы травка простая, болотная. Растет на торфе. И вдруг на тебе: кому он только не нужен… Ты про вересковый мед слышала?

– “Из вереска напиток забыт давным-давно…”

– Да, это самое и есть.

– Из него делали?

– Не из него. Но это тоже вереск и свойства у него те же самые. Если пчелы с болиголова мед соберут, то он получается особенным. Видения может вызвать, или приступ злобы Отсюда и все рассказы о том, как в старину медом допьяна напаивали. Берсерки тоже такой мед ценили.

– Надо же…

– Крупинка знаний, крупинка силы. Но просто узнать что-то мало. Нужно понять. Попробуй послушать его, попросить рассказать о себе. Сама ему о себе расскажи. Может быть, он и отзовется, как знать? Сам тебе объяснит, для чего он и чем помочь может. Я ведь и сотой доли не знаю о нем. А еще можно у местных жителей спросить.

– Тут же болото. Здесь что, люди живут?

– Я не про людей говорил. Послушай-ка сказку…

…

Балда – это такой кузнечный молот. Тяжелая, здоровенная железяка. Махать ею – ума много не нужно, зато нужно немеряно силы и выносливости. Вот Емелю за силу, к которой Бог не добавил при рождении ума, Балдой на деревне и звали. Отец пытался его пристроить. В кузню деревенскую ходил, управителю помещичьему кланялся, но никому его сын не был нужен. Так и мазнул рукой.

“Подвигами” своими Балда был прославлен на всю округу. Лошадь, было дело, на себе таскал, подковы гнул… Его кузнец и выгнал за то, что он с подначки разогнул все, что были в кузне, лошадь же перепугалась и стала беситься. Дурак – он и есть дурак, хоть и не юродивый, но даже землю пахать не годился. Идет за плугом, идет, а потом встанет и давай на птичек смотреть. Выпить, опять же, любил. Пьяным становился буен и гонял корчмаря по деревне. В общем одно слово: Балда.

А потом Емеля влюбился. В поповскую дочку, девку на выданье. Парень загрустил. Отец заметил, что с сыном не так что-то, вызнал, посмеялся, да мало того: язык за зубами не удержал. Вскоре о его кручине знала вся деревня. Посыпались шуточки, а хуже всего пришлось поповне. Ее совсем задразнили, все спрашивали: скоро ли ей за дурака замуж идти? Девке это надоело и она высказала Балде все, как есть, прямо при людях. И убежала. А Балда взял в сарае веревку подлиннее и пошел в лес, вешаться.

Он выбрал на берегу реки подходящий вяз, растущий на обрыве и закинул на ветку веревку. Потянул, прикинул, не прогнется ли та, скрутил петлю.

– Что, паря, жизнь не мила, раз любовь подвела?

Он обернулся. Сзади стоял незнакомый старик с суковатой палкой в руках и, несмотря на начало осени, в теплой шубе. Балда тоже стоял и смотрел на него. Вешаться при свидетелях было как-то стыдно.

– Чего остановился? – спросил старикашка.

– А ты чего?