— Кто отец?

— Я… мы… он… в смысле, отец я… он — дядя… Опекун! — Колян пересадил малыша на другую руку. — А это сейчас так важно, простите? Их кормить пора, доктор, можно, мы кровь побыстрее сдадим?

— Извините нас! — мягко встрял Митя. — Но режим есть режим.

— Я понимаю! Что режим — похвально, но с кем из вас мне всё-таки разговаривать?

— Со мной, пожалуйста! — юноша коснулся губами прохладной с мороза Данькиной щеки.

— Тогда я быстро их осматриваю и идём на забор крови. Остальные анализы собрали?

— Да! Коль, возьми Дана! — засуетился Митя.

Врач по селектору вызвала лаборанта, которой Дима передал аккуратно подписанные пластиковые баночки. Педиатр улыбнулась, мальчик ей определённо нравился. Такого бы её Светке! Вежливый, мягкий, неиспорченный и вон как за племяшками ухаживает. А что худенький — так откормить: это, вообще-то, испокон веков бабушкина или тёщина работа!

От приятных мыслей Лауру Эдуардовну отвлекло покашливание Фролова:

— Доктор, время!

Грубиян! Хоть и красавец! Педиатр поджала губы. Почему бабы на таких вешаются? То ли дело этот мальчик!

Кровь брали в условиях, приближённых к боевым. Выгнать Митю из процедурной не удалось. Поэтому Кит орал и извивался на пеленальном столе, а его держали едва не рыдающий Дима и Лаура Эдуардовна. Медсестра очень профессионально нашла венку, но силы в детском тельце утроились прямо пропорционально проколу. Истеричный резкий плач малыша заставил Коляна в коридоре подпрыгнуть. Пока кровушкой наполнялись пробирки, Митя губу изнутри прокусил. Как это перенесёт слабенький Данечка?! Никита жевал неоднократно выплюнутую соску, сопли и подвывал. Юноша гладил его по головке, хвалил одобряюще, но внутри просто всё обмирало. Наконец Никиту можно было забирать. Передавая мальчика Коляну и принимая второго близнеца, Митька спрятал покрасневшие расстроенные глаза.

— Дай-ка я сам! А ты с Никотосом на креслице вон посиди! — вдруг безапелляционно прорычал Фролов. — Можно?

Медсестра и педиатр вытянулись по стойке смирно и переглянулись.

— Что делать?

— Кладём ребёнка на пеленальный столик, кофточку с правой ручки снимаем… — залепетала лаборант, но педиатр остановила её движением руки: — Лен, сейчас всё сделаем!

Даниил посмотрел на тётю в очках и сунул в рот пальчик, видимо, решив сразу папу до инфаркта не доводить.

Просто Колян не знал, что будет дальше. Нет, то, КАК берут кровь из вены, он знал, но что это тяжело наблюдать у детей… Данька дико завизжал. У медсёстры едва рука не дёрнулась, сердце Фролова заплясало какой-то безумный танец с саблями, аж в висках застучало. Это ж какие надо иметь нервы, чтобы в такую тоненькую ручку… под такой аккомпанемент…

— Молодой человек, приём? — врач повысила громкость голоса. — Вы же нас не собираетесь временно покинуть? Вы… как себя чувствуете? Может… нашатырь?

— Нормально! Не дождётесь! — прохрипел Колян, встряхивая головой. — А пятая пробирка — это не перебор? В нём крови меньше, чем вы скачиваете. Это ж не нефтяная скважина, а малыш!

— Нет! Успокойтесь, папочка! — мягко ответила Лаура Эдуардовна. Наверное, мальчишкам с заботой повезло. Какая у них, интересно, мамочка? И почему не пришла?

Всё! Колян может выдохнуть, стряхнуть с пальцев мандраж и дать «по газам» из процедурной с икающим Даней в охапку. Врач спешит следом, приглашает снова в кабинет. Митя достаточно бледен, чтобы Фролов начал переживать. Ведь позавчера пацану досталось нелёгкое испытание, а сегодня такие нервы. В коридоре людей немного, поэтому Колян просит педиатра подождать в кабинете и садится на диван рядом с Димой, склоняется к его плечу, легонько целуя в висок.

— Мелкий… ну потерпи… приедем домой… поспишь. Я повожусь с детьми. — Митька кивает, ему очень хочется, чтобы Николай обнял именно сейчас, когда слабость находится в самой верхней точке. Парень уже смирился, что не может больше без этих больших сильных рук и будоражащего низкого голоса. Он очень сильно любит.

Они сидят какое-то время, пока девушка с ресепшена не подходит. Колян видит в её глазах откровенное смущение, но воспринимает это просто как должное. Нужно привыкнуть, что на них теперь часто будут засматриваться: с недоумением, с презрительной ухмылкой, с робким интересом и едва уловимой поддержкой.

Педиатр тщательно осмотрела близнецов, и если у Никитки оставила в анамнезе только подозрение на пупочную грыжу, то с Даней проблем оказалось больше. Лаура Эдуардовна сокрушалась, почему было упущено время, а Митька подавленно молчал в пол. Наконец Колян не выдержал и объяснил, что мать детей оставила на брата и уехала устраивать собственную жизнь. Женщина только рот открыла. Сама отвела на первичный приём к неврологу и за руку Диму держала, видя его состояние. Николай в коридоре кормил изголодавшегося Никитку. Потом бутылочка досталась измученному Дану, который так с ней во рту и уснул. Митя уже откровенно еле стоял на ногах.

Расквитавшись с врачами детского медицинского центра, молодые люди вернулись домой во фроловскую квартиру. Митька мужественно раздел детей, крепко спящего Данечку унёс в кроватку и сидел качал Кита, когда сверху накрыла большая тень. Колян присел у ног парня, обняв его колени:

— Давай малыша и ложись. Прямо тут. И глаза закрой.

— Мне уже легче.

— Даже если так! Ляг, пожалуйста.

Сквозь полузакрытые ресницы Митя смотрит на долговязую фигуру, скользящую в ритме вальса по комнате и напевающую сыну что-то похожее на Френка Синатру. Всё у Коляна с приключениями, всё в оригинальном исполнении. И этот человек… рядом с ним. Как… так вышло? И это ли не счастье? А заслужено ли оно? Митя закрывает лицо рукой: слабая боль и разбитость, как отголосок нежного безумства — это нормально… это терпимо. А вот страх потерять счастье… упустить… смотреть, как оно заканчивается.

— Только не это! — тихо шепча, юноша засыпает. А над ним склоняется Коля со спящим Никиткой, целует в светлую макушку.

Сделав себе бутерброд и крепкий кофе и проверив, всё ли стоит на «беззвучке», Фролов наконец-то роняет крепкий поджарый зад на стул. Время — полдень, а он измотан, как после полноценной смены, и не физически, а морально. Дети — это испытание на прочность, на мужественность, на терпение. Особенно для отца. Митьке нужно давать отдыхать, сейчас, когда Колян распробовал вкус тонкого гибкого тела. А он его распробовал! Теперь едва контролирует восстание в штанах всякий раз, когда парень появляется в поле зрения! Синдром молодожёнов, блин! Кофе приятно обжигает горло, а бутер какой-то безвкусный после Митькиных омлетиков и гренков. Почему из его рук Колян съедает всё и с добавкой? Фролов ловит себя на том, что улыбается, выходит, реально путь к сердцу мужчины лежит через…

Коля быстро возвращается в комнату, садится на пол у дивана и смотрит. Митька спит, как будто вот сейчас вскочет и понесётся к разревевшимся близнецам. Чуть дрожат веки, но губы плотно сомкнуты, по ним хочется провести пальцами, потом смять поцелуем. Раздразнить. Красивого такого, лёгкого… Глаза отдыхающего внезапно приоткрываются, и Коля бесконтрольно, предупреждая полусонный вопрос, смыкает рот парня своим. Рука обхватывает шелковистый затылок, ерошит волосы.

— Спи! — как приказ, и Митька покорно смежает веки.

***

— Да. Слушаю. Ксю?! Привет! — глаза Димы стали огромными. Парень отступил в спасительные звуки кухни, пока Колян в зале играл на полу с близнецами, изображая голосами животных. — Да, он со мной. Вернее, мы все в его квартире. В нашем доме был пожар. Нет… бабушкина квартира не сгорела. Ты… не хочешь спросить, как дети?

Молодая женщина на другом конце связи запнулась:

— Ты даром времени не теряешь.

— Это ты к чему? — Митя не был настроен ругаться с сестрой.

— Это ОН оплатил такую акулу-адвоката?

— Ямпольских уже у тебя?

— Да. И действует круто и крайне вежливо.

— Ксю… а как ты видишь ситуацию?

— Никак!

— Ты… вернёшься?

— Нет!