И вот теперь беда пришла и на порог её дома. Белоголовый тоненький мальчик, вероломно захвативший сердце её Коленьки… Глаза Веры Анатольевны сузились:

— Молчишь? Не помнишь? Так вот, Митенька: семья — это ячейка общества, надёжный высокоморальный оплот. Папа, мама и их дети. Женщина и мужчина в гармонии и равноправии воспитывают будущих достойных членов общества. Так?

Юноша кивнул и поднял глаза: в них плескались тоска и грусть. Женщине стало не по себе: с самого начала Митя не вёл себя нагло или жеманно, не давал понять, что Коля — его собственность или что-то подобное. Юноша постоянно возился с малышами и действительно очень хорошо знал их привычки и характеры. Для чего были такие жертвы? Почему молодой, интересный парнишка добровольно вверг себя в непроглядную бытовуху, напрочь лишив всех мирских радостей? Неужели только ради детей?

— Тебе ведь нравится мой сын, Дима? — вдруг жёстко и напрямик спросила Вера Анатольевна. — Да?

Митька отчаянно быстро вскинул на женщину свои голубые очи, словно больше не в силах был терпеть и прогибаться под всю эту ужасно неловкую ситуацию.

— Да, мне он очень нравится! — ответил парень, невольно заалев в области скул, но всё-таки сказав несомненно очень важную фразу.

— Конечно, — в голосе женщины почувствовалась горечь, — по-другому ты не мог мне сказать. Я знаю своего сына, знаю, когда он увлечён — он просто обнимает глазами. Но ты — не девушка, чтобы вызывать такие нежные чувства. Ты — очень хороший, запутавшийся мальчик.

Вера Анатольевна быстро накрыла руку Мити своей ладонью.

— Зачем тебе это? Неправильные отношения разрушат не только твою репутацию и жизнь, но и жизнь Коли. Если он тебе нравится, не веди себя эгоистично… Пожалуйста! Я — мать, я не могу орать и истерить по этому поводу! Иначе…

— В каком месте… я веду себя эгоистично? — тихо произнёс Дима, пальцы его дрогнули. — Я… не забираю его у вас. Я… не совращаю его…

— Ты этого даже не осознаёшь! — Вера Анатольевна резко встала. — Это путь в никуда! Нет у таких отношений нормального будущего, Митя. Смотреть будут косо и осуждающе! Органы по опеке не позволят двум мужчинам в сомнительном родстве воспитывать детей! Люди не настолько великодушны, мальчик.

— Я всё это знаю, но… мы постараемся… — Женщина уставилась на Митю ошарашенно.

— У тебя сейчас появился шанс начать нормальную жизнь, Дима! Учись, подрабатывай, развлекайся! Веди себя как молодой человек твоего возраста. Найди нежную красивую девочку! Она влюбится в тебя, потому что ты славный, добрый и заботливый. О малышах мы с Колей позаботимся, пока… их мама не вернётся. Она же вернётся? Много глупостей мы делаем по молодости, пугаясь ответственности. Сама была молодой дурочкой!

Митя сник, словно увял разом, просто смотрел на Веру Анатольевну и молчал, понимая, что каждое отчаянно резкое слово — это чистая правда. Сожалел ли он, что взял на себя детей? Нет. Что нашёл Николая и всё ему выложил? Нет. Что открыл своё сердце огромному сильному человеку и начал это невыносимое падение вверх?! Нет. Но сейчас на Митю смотрели глаза матери, которая очень боялась за своего сына.

— Вы… очень хорошая мама, Вера Анатольевна! — сказал Дима, обнимая себя рукой, ведь за него самого некому было переживать.

— Ну, раз ты понимаешь… — женщина вдруг положила руку на грудь, жестом абсолютно обезоруживающим и таким беспомощным. — Останови сам этот маховик, который в конечном итоге разметает вас обоих по ветру!

Митя тоже встал: просто взять и уйти. Оставить детей добрым надёжным людям, которым даже не важен анализ ДНК, и уйти. Нужно заняться выхоложенной, пропахшей гарью квартирой. Сделать ремонт, рассчитаться с долгами и начать нормально учиться, вернувшись на очное отделение. Ведь Дима очень устал. Устал… Вера Анатольевна ждала слёз, почему-то ей так показалось, что она немного пережала и подвела ранимого юношу к пределу. Митя смотрел странно, и женщина вдруг поняла, насколько разом опустел лучистый взгляд парня. В нём не было обиды или попытки вызвать жалость, Вера Анатольевна увидела человека, которого лишили… мечты… что ли… иллюзии, которая волшебным образом подпитывала уверенность в завтрашнем дне, в правильности выбора и…

— Митя? — осторожно спросила женщина. — Я не хочу, чтобы ты исчезал из жизни детей. Нет! Малыши тебя очень любят, но Николай должен очнуться от своего заблуждения. Если ты будешь рядом сейчас, он не сможет, не поймёт! Он ведь такой упрямый, если это касается слова «нравится».

Нравится… Юноша облизнул пересохшие губы. Разве то, что происходило между ними, можно было назвать этим словом? То безумие чувств, та неистовость горячих тел, прижимающихся друг к другу, та нежность в тёмно-серых глазах напротив, жадные поцелуи и руки… большие сильные руки везде… по всему телу… Всё это было «нравится». Митя растерянно посмотрел на уже волнующихся малышей, и дело было не в опустевших поильниках, а в том, что дети, похоже, чувствовали смятение молодого дяди.

Дима погладил светло-льняные головёнки, спросил в «никуда», даже не глядя на Веру Анатольевну:

— Мне… уйти до возвращения Николая? Или дождаться и сказать, что…

— А что ты ему скажешь? И надо ли вообще что-то говорить? — женщина в пятый раз вытирала руки полотенцем, выдавая свое нервное напряжение. — Я скажу, что тебе позвонили соседи и предупредили о чём-то. А потом… ты останешься убирать квартиру на выходные, а потом…

— Я исчезну из жизни Коли и детей, так? Ведь если я буду появляться, то обязательно столкнусь с ним.

— Это можно делать по прошествии какого-то времени, Митя. Когда всё уляжется! — Вера Анатольевна уже сама была не уверена в том, что задуманное ею даст нужный результат.

Если Дима уедет, не сказав ни слова на прощание, то Коля сочтёт это предательством и легкомыслием. Но беда в том, что Митя не такой, и отношения между мальчиком и её сыном достигли определенной точки невозврата. Дожать ещё чуть-чуть, чтобы…

— Если Николай будет тебе звонить, ты должен запретить ему приходить. Тогда он задумается о том, что тебе, может быть, неловко или стыдно. — Вера Анатольевна попыталась улыбнуться.

***

Митька не помнил, как ушёл из Колиного дома, на губах у него остался лишь сладковато-молочный вкус детской кожи, ведь он не мог не поцеловать на прощание малышей. Всё время, пока юноша одевался и собирал те немногие вещи, что успел прихватить, он ждал ЕГО. Мите казалось, что если провидение желало бы вмешаться, оно вернуло бы Колю домой на полчаса раньше.

Но чуда не случилось…

Юноша открыл дверь в пустой холодный дом, где никто не встречал, никто не ждал его. Стало настолько зябко и неуютно, что захотелось развернуться и убежать сломя голову к тому теплу, из которого его попросили уйти. Митьке послышался тихий детский всхлип, и он почему-то рванул, не разуваясь, в детскую… Там одиноко стояла пустая кроватка.

Юноша с остервенением сбросил верхнюю одежду и уличную обувь и начал убирать квартиру, надеясь в работе найти хоть малое спасение от раздирающей грудь тоски. Ему не хватало детей? Или… Николая? Или Митька вдруг разом утратил опору, уверенность и… семью?

Семья…

У Димы была семья, хрупкое тёплое счастье, которое он баюкал по ночам, кормил и пеленал. А потом к этому счастью вдруг прибавилось осознание первого сильного вспыхнувшего чувства.

Митька сидел на кухне, жадно глотая кипяточный чай, грея ледяные пальцы о горячую кружку, а ему виделся сидящий напротив Колян, пьющий размеренно, большими глотками. Юноша закрыл глаза, с силой сжимая веки, потом открыл, вскочил и снова устремился с ведром и тряпкой, протирать осевшую сажу… Боль нарастала, давила виски, выстукивала изнутри молоточками… Митя бросал взгляды на сотовый телефон, лежащий на журнальном столике. Он позвонит! Сейчас вернётся, хватится и позвонит! Сколько прошло времени? Час, два? Уборка уже походила на войну, только не с почерневшими наличниками и стенами, а с самим собой, с тоской, с горечью…

Парень сунул в уши плашки наушников, поискал любимый плейлист, музыка тут же буром вошла в мозг. Давай, давай же, заглушай этот голос, шепчущий в шею! И вдруг запредельный по эротизму голос, низкий, чуть хрипловатый начал читать горячим речитативом: ” Что так на раз… меняет нас…»