— Привет, Фрол! Соизволил не прокатить меня на пятый раз? То есть почему тебя Сёма так долго долбит, тебя не долбит?
— Лимонов, будь проще, и люди к тебе потянутся! — ответил Колян, давая понять, что на конфликт не пойдёт, и мозг себе выставлять не даст. — Какое имя у твоей вселенской печали на этот раз?
— Алиев.
— О? Потянуло на восточную экзотику? — язвительно говорит Колян.
— Фи, Фрол! Он мне пятнадцать тысяч обещал вернуть до Нового года и ушёл в подполье.
— А я тут при чём? Я Алиева видел чёрт знает когда это было! Погоди, у него же в «Рондо» брат в джаз-бенде работает!
— Точно! Спасиб! — повисла любимая Сёмина пауза, но Колян не отключался и терпеливо ждал, прижав айфон ухом к плечу, а свободными руками готовя пакет и…
Сёма ничего сказать не успел, потому что в ухо ему прилетел забористый славянский мат. Фролов понял преимущества подгузников-трусиков перед обычными памперсами. Восьмимесячные вундеркинды трусы ещё снимать не умели, но отлепить шаловливой ручонкой застёжки — провернули, как нефиг делать. После словесного выплеска Колян просто схватился за голову, ибо оба перемазанных — догадайтесь чем — красавца ждали оперативных действий от родителя. Фролов отобрал у детей объект исследования, понимая, что теперь и сам попал в команду не слабо пахнущих. Руки бежать мыть было некогда, и чтобы Митькин плед не пострадал ещё больше, Колян подхватил засранцев под мышки и потащил в ванную.
Всё это время Сёма слушал свирепое учащённое дыхание мастера бурильных установок. Внезапно Фролов сказал:
— Маркович, могу я задать тебе чисто теоретический вопрос?
— Валяй! — довольно вякнул Сёма.
— Представь себе, чисто теоретически, обезьяну, которая держит в руках двух обделавшихся детёнышей, которых нужно как-то помыть. Но задача обезьяны усложняется тем, что её руки… как бы тоже… ну… в этом.
— Пусть использует голову и хвост! — хохотнул этот юморист, очевидно, уже представляя ту ещё картинку.
— Сема, это бесхвостая обезьяна. Это горилла! Самец! — прорычал Колян, крутя головой в поисках хоть какого-то решения.
— Слушай ты, самец бесхвостой гориллы, у тебя не только хвоста нет, а и мозгов, похоже, тоже! Ты когда успел детьми обзавестись, не сказав мне?!
— В прошлый четверг! Сёма, давай ты меня позлишь завтра, когда я смогу до тебя дотянуться, а сейчас перед тем, как я позорно позвоню маме… Нет! Не позвоню! Руки заняты и… чёо-о-орт! — стонет Колян, а дети уже начинают возмущаться тем, насколько их бесцеремонно долго держат.
Фролов уже плохо слышит колкие ядовитые остроты любимого друга в свой адрес, как вдруг дверь ванной распахивается, и на пороге появляется разрумянившийся от быстрого бега пепельноволосый ангел-хранитель. Теперь Сёма слышит практически «Отче наш», правда, в очень произвольной форме и, давясь хохотом, шипит в трубку:
— Что, хвост отрос или третья не испачканная рука?
— Дурак ты! — спокойно отвечает Колян и начинает широко улыбаться. — Просто пришла наша мама!
========== Глава 9. ==========
— Митьк, ну вот и ты, наконец! Спасай! — выдохнул Колян, так, наверное, радовалась только Ассоль, когда увидела на горизонте алые паруса, или, как минимум, Кот Матроскин, когда дядя Фёдор приехал.
— Дай разденусь! — Дима в считанные секунды остался в одной футболке и трусах, Фролову на радость.
До боли в паху любимые острые плечи, белая тонкая шея, хрупкие точёные ключицы, длинные изящные руки, такие сильные и слабые… Поэзия с ароматом… детской неожиданности. Митя даже носом не повёл, настроил воду нужной температуры, набрал огромный таз, взял старшего засранчика и начал купание. Приятный запах детского мыла с ромашкой наполнил ванную комнату, Никита, уже чистенький и довольный, плюхал ладошками по водице, пока парень намывал попу Даньки. Как-то хватало Митьке двух рук на обоих племянников, не было усталости и раздражения, не было желания просто поплыть по течению, смиряясь с судьбой. Кит обдавал дядю каскадом брызг, а Дима улыбался, вытирая лицо о рукав футболки. Даже Данечка не пищал и не ныл.
— Теперь сам руки вымой хорошо! — Митя смотрел на Коляна немного строго. — Ты как умудрился им обоим снять подгузники?!
— Они сами вообще-то… — начал было Фролов, но опустил глаза, — потому что я — самец бесхвостой гориллы, Димк, и ни хрена не справился!
Митя, округлив глаза, уставился на Коляна и вдруг звонко засмеялся, снимая напряжение этого дня. Они в четыре руки унесли детей, обтёрли и переодели. Едва малышей уложили в кроватку, чтобы проветрить большую комнату и поесть, Николай сгрёб юношу в жадные объятия. Митька всхлипнул и почти запрыгнул на большое тело. Его ноги были длинные, сильные и тонкие, с красиво округлыми бёдрами и икрами — не должно было быть у парней априори таких обалденных ног. И маленькой упругой задницы, на которую упрямо ложились ладони, чуть сжимая, быть не должно.
— Мить, я тебя хочу! — Колян водит губами по пушистым ореховым ресницам мальчишки, они забавно смаргивают.
Митька жмурится, как котёнок, смущение делает его таким милым и уютным. Но признание сорвано с губ и обжигает, и голубые глаза в одно мгновение отражают испуг.
— А я смогу? — шепчет юноша и обнимает широченные плечи. — Если… я тебя разочарую? Если я себя… разочарую?
— Как бы… мне тебя не разочаровать! — глухо рыкнул Колян в малиновое ушко и прижал Митьку спиной к стеночке, чуть приспуская, чтобы…
Дима покраснел, как рак, понимая, что именно в него сейчас упирается. Если бы можно было откинуть всё в сторону: воспитание, стыд и предрассудки! Те фильмы, что он успел посмотреть про такую любовь и несколько роликов порнографического содержания, причём основную их часть почти с закрытыми глазами, испугали больше, чем привлекли. На лицах тех, кого брали, была нескрываемая гримаса боли… Митька сглотнул комок в горле. Если и с ним будет так же? Если он ничего не почувствует, а лишь стерпит, чтобы не обидеть любимого человека…
Колян осторожно нацеловывал лицо юноши, пока не добрался до поджавшихся губ.
— Ты чего? — Митька вздрогнул.
— Я боюсь, Коля.
— Тогда давай бояться вместе! Тем более, что уже всё началось!
Колян ссадил парня на пол и двинулся было в туалет, разбираться с чёртовой физиологией, но Митя, не особо задумываясь, схватил за руку. Наверное, в таких случаях… можно и нужно было бы и… Предупреждая порывистое опускание мальчишки на колени, Фролов лишь покачал головой и пальцем погрозил.
— Твои губы созданы для того, чтобы их целовать, а не для… — Митька закрыл лицо ладонями, не понимая, как вообще смог решиться на такое.
Колян провёл большим пальцем по этим желанным губам и очень медленно припал к ним, словно тут же доказывая истинность своих слов. Но в этот раз поцелуй был другим: его чувственность и глубина подломили бедные Митины коленки. Не было сминающего страстного напора, как ночью, нетерпеливых покусываний и рычания. Сейчас Фролов уже не боялся, не успеть насытиться: ему нужно было сильнее раствориться в мальчике.
Когда Николай разорвал поцелуй, одуревший Митька так и остался у стеночки с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом. Фролов не удержался и легонько подул ему в лицо. Юноша вздрогнул и очнулся, понимая, что волшебство уже свершилось.
— Загадаешь третье желание? — тихо спросил Колян и чуть двинулся к нему.
Митька покачал головой и пошёл в спальню. Фролов не успел последовать за юношей, ибо Сёма, который едва не помер от любопытства, снова штурмовал номер друга. Пока Колян, огрызаясь и усмехаясь, пытался замять тему, Сёма выпуливал вопросы, как из адского пулемёта. Главное, что интересовало друга, это: почему Фрол сразу не отмазался от детей? Свободная холостяцкая жизнь ещё никому не вредила — эта формулировка в устах Сёмы стала главным козырем в разговоре. Услышав, что кореш не только не жалеет о своём безумстве храбрых, а ещё и рьяно погрузился во всё это с головой, Маркович обречённо поцокал языком. Потом Сёма поинтересовался: в силе остаётся завтрашнее «пьём»? Колян уже бы с удовольствием и свинтил с этого «вмерупринятия», но друг, словно предугадав его порыв, пообещал являться в страшных снах лысым и в голом виде. На сухое фроловское «что я там у тебя, обрезанного, ещё не видел?» Сёма заявил, что сделал татуху на плече в районе задницы. В общем, Колян ещё минут тридцать пикировался с приятелем, выясняя подробности этапов плана максимум. Совесть корябнула кошачьим когтем при поступившей на обдумывание фразе «приведу таких отпадных тёлок, что передумаешь жениться ещё лет двадцать».
