— Я ненормальный, Коля. Я на твоё лицо любуюсь.
— Только на лицо? — хрипло шепнул Колян, ему и самому было невмоготу оторваться от светлого разрумянившегося лика этого мальчишки.
— Ты… такой большой! — мальчишка зачарованно не отводит глаз, и это убеждает Фролова, что он не ошибся ни на йоту. — Я едва тебя увидел, сразу почему-то решил, что ты не можешь быть плохим человеком.
— Это почему, мелкий? — Колян играет бровями, дразня и подстёгивая. — Я разве не заставил тебя делать со мной плохие вещи?
В кроватке тревожно вскрикнул Данька: интим тут же, как ветром, развеялся. Митька слетел с постели и тщательно осмотрел ребёнка, ощупал не полон ли памперс, погладил по спинке и голове, и, наконец, поняв, что потревожило сон, убрал из-под щеки соску. Колян обнял юношу сзади, целуя в плечо, не удержавшись от нежности и благодарности.
— Ты и есть для них родная мать, уж прости, Дим!
— Нет. Как я могу заменить самого важного человека в жизни детей?! Я… могу лишь помочь.
— Ты ими живёшь и дышишь. Уверен, что ты лучше самой Ксюхи знаешь их привычки и предпочтения. Поэтому не рассказывай мне, чего ты якобы не можешь! — Колян говорил очень тихо, но серьёзно.
Митька потупился, и Фролову показалось, что повисшая пауза какая-то безрадостная, несмотря на то, что несколько минут назад им было слишком сильно хорошо. Колян развернул юношу лицом к себе и сомкнул руки в кольцо вокруг его тела. Говорить мужчине не хотелось. Он ощущал сильное смятение Димы и не мог понять природы этого чувства. Когда Митя бесконтрольно начинал покусывать губу, значит, переживал внутреннюю тревогу и испытывал неуверенность. Дурное предположение, которое всегда не вовремя втемяшивается в голову, вдруг взвело невидимый курок. А… если вся эта ответная нежность юноши только для того, чтобы он, Дима, снова не остался один?
«Да ты реально бредишь, Фрол, от недотраха! — выдал в мозгу виртуальный друг Сёма. — А если и так… ты парня в чём-то хочешь обвинить? Ты же у нас добрый джинн, исполняющий три реальных желания! Вспомни, хоть одна чикса ещё соскочила? Нет! Ты — их, они — тебя! Всё, брат, по-честному!»
С Димкой Колян не мог такого допустить!
— Ты мне веришь? — глухой шепот Фролова вызывает дрожь тонкого Митиного тела.
— Да.
— А почему? Что я делаю такого, что ты мне так доверяешь? Может, я, как Кир тот из больницы, хочу поиметь секс с красивым нежным мальчиком? Поматросить и отправить тебя с выводком на все четыре стороны, как сеструха твоя?
Глаза Митьки медленно расширились, оплыли влажной поволокой, он чуть отстранился от Коляна. На лице юноши читались укор и спокойствие.
— Зачем ты такое говоришь, Коль? Но даже если и так… Я разве отталкиваю? Я тянусь к тебе… Я уже не маленький, чтобы не понимать: ты всегда можешь уйти. Я не смогу удержать… если ты решишь, что пора найти себе жену…
Колян как-то нехорошо задохнулся и впился губами в этот несносный глупый рот. Как будто до этого мало было ласк и поцелуев! Подстёгнутый своей непонятной досадой, Фролов резко поднимает Митьку на руки и уносит на кровать.
Парень в шоке. Это видно. Он напряжён настолько, что тут же садится и отползает к стене. У Фролова всё сжимается внутри. Это он, самчина блудливый, а не Митя, должен переживать, как удержать в руках нечаянно свалившееся счастье. Ведь раньше всё в эти руки плыло, как по мановению. Баб менял, как перчатки, и не понимал, что просто «звездочки» за взятие новой пассии на крыльях рисовал. Не любил, не дорожил. Желания выполнял! Кем себя считал?! Кем мнил?!
Митька видит, как меняется выражение лица сильного взбудораженного человека, которого он на пару минут перестал узнавать. Руки Коляна, как подрезанные, падают вдоль тела, голова опускается.
— Я не завоеватель, Дим! Налётчик-осеменитель! Прости… я с тобой никогда не буду груб. Это не тебе надо сомневаться в себе, а мне беспокоиться, чтобы ты не исчез из… моей жизни.
Еле слышный шелест… Подползает… Осторожно по-детски обнимает и заставляет поднять тяжёлую голову. Митька очень близко, и теперь он намного ближе, чем полчаса тому назад, когда их обручала тишина и одно дыхание на двоих. Мальчишка слегка дрожит, прижимается лбом ко лбу Фролова, словно проверяет: не поднялась ли температура. Теперь он и старше и мудрее в их паре.
— Коль… не надо так больше! Давай это будет последний разговор на подобную тему? Я понимаю и не делаю ничего против своей воли и желания. Давай поспим, а?
А тонкие руки действительно сильные. Они настойчиво укладывают Коляна на бок. Потом Митька ложится сам лицом к лицу, в его глазах поблескивает тревога. Ведь завтра ему с самого раннего утра надо бежать на занятия, а невыспавшийся Фролов останется дома «один на двоих» с детворой.
— Прости! — Колян просто сплёл пальцы их рук. — Мне, идиоту-параноику, показалось, что ты жертвуешь собой ради детей и вашего полного обеспечения… Я начал злиться и оправдывать тебя. А потом вспомнил о своих гусарских похождениях… и противно стало, на душе пусто, как в ненаполненном колодце. Вроде и хранилище крепкое и добротное, а ничего в нём нет, только пустой звук, эхо мнимого благополучия… Вот я и сорвался!
— Коль… конечно… это не жертва. И ты не колодец пустой. — Митька говорил медленно, чуть запинаясь от смущения, ему впервые приходилось не жаловаться, а успокаивать самому. — Ты… посмотри на меня… Мне так хорошо… никогда не было! И меня больше не пугает завтрашний день, потому, что ты… есть! У нас с малышами теперь есть ты!
Колян шумно выдохнул и поманил мальчишку к себе, уложил на широкое плечо, чмокнул в переносицу, успокоился. Ничего, Фролов, завтра тебе отольются все мышкины слёзки! Митя заснул неожиданно быстро, словно подтверждая полное доверие к человеку, которого он знал всего четвёртый день.
Когда парень убегал, тихо выскользнув из постели, Колян ощутил лишь лёгкий сухой поцелуй в краешек губ и улыбнулся, даже не открыв глаз. Фролов был спокоен, ибо поставил будильник на своём айфоне на семь сорок, чтобы встать и заранее приготовить смесь для малявочек, как это обычно делал Митька. Но неординарные «попандосы», похоже, прочно укоренились в непростой жизни мастера бурильного дела.
И почему утро должно было начаться по чёткому плану, если всё остальное до этого момента напоминало очередной выпуск «Ералаша»?!
Будильник не прозвенел. Почему-почему… потому, что тупо разрядился ночью и, сука, даже не пискнул. А подорвался Фролов, как медведь на гранате, от звонкого вопля Никиты. Добрый брат проснулся сам и заботливо разбудил меньшого. Вы видели, как испуганные лоси бегут через чащу по кустам можжевельника, высоко поднимая согнутые в коленках длинные ноги? Даже не представляйте, ибо в исполнении полусонного Коляна это выглядело правдоподобно и феерично. Промчавшись из спальни в гостиную и назад пару раз, мужчина встал, как статуя Ильича, указывая строгим родительским перстом на Никиту. Ребятёнок, сидя в кроватке, уже теребил пуговичку на костюмчике Даньки. Младший по утрам редко просыпался с улыбкой и уже был готов зареветь, но папа рванул пулей и взял на ручки.
— Привет! Утро доброе! А всё хорошо! Всё просто супер! Папа рядом! — затараторил Колян, подпрыгивая с сыном на руках и используя «разножку», как в боксе.
Со стороны, наверное, театр был ещё тот, ибо Никита перестал истерить, глядя на папины экзотические утренние пляски. Но для Фролова и без того экстремальное пробуждение усугублялось двумя крайне неприличными вещами одновременно: неопадающей проблемой проснувшихся здоровых мужчин и диким желанием сходить «до ветру». Причём второе уже становилось критичным. Дан вернулся в кроватку, а в спину метнувшемуся в ванную отцу прозвучал громкий, разложенный на два голоса рёв.
«Хана сладкому сну неработающих пенсионеров!» — подумалось Коляну.
Далее согласно маршруту была кухня. В чайнике, слава богу, вода была достаточно тёплая для смеси. Фролов схватил две бутылочки и чётко отмерил сначала воды, а потом порошка, закрутил, перевернул на предмет подтекания и начал встряхивать. В спальне надрывались дети. Но заявляться к ним без еды было заведомо провальной миссией.
