Я стоял посреди обширного подворья и с интересом крутил нашей одной на двоих головой — жизнь вокруг била ключом. Возводились новые срубы, иные уже перекрывались, а на одном завершали кровлю. Ватага бурлаков от берега возила на тачках мешки в амбар, разгружая причаленную барку. Питер придирчиво осматривал брёвна, по которым мы будем вытаскивать на берег суда. Только рядом с небольшой постройкой из не слишком толстых древесных стволов было несуетно. Туда я и направился.

Забавно. Это перегонная. Посередине в паре метров от любой стены расположилась знакомая цельнометаллическая конструкция. Внизу чугунная печка, на ней чугунный же котёл с плоским дном, поверх которого установлен бак-конденсатор почему-то со снятой крышкой. Рядом подросток из местных следит за показаниями термометра. Простенького, биметаллического, показывающего температуру немного больше ста градусов. Это на нижнем баке, который, если на глаз, имеет объем около четверти кубометра.

— Это что это такое сейчас происходит? — спрашиваю заинтересованно.

— Досушиваю, — отвечает парнишка. — Ужо целое деление крышка в баке не звякала, — и показывает на часы, прибитые к стене. Целое деление на них это пятнадцать минут, потому что стрелка на циферблате единственная. Точнее по ней не угадаешь. Нашей школы продукция — узнаю стиль. Иван показал как, а парни, разложив работу на операции, быстренько сделали для всех и ещё про запас. Наверняка шестерни из листа штамповали. Или вырубали как зубья на пилах. Они быстро делают оснастку для повторяющихся операций.

Парнишка гнутой железякой лезет в бак и, судя по звуку, приподнимает тарелку, препятствующую обратному ходу конденсата. Вверх устремляется пар, который быстро втягивается в раструб, привешенный сверху. Молодец Иван, наладил вентиляцию, использовав поток горячего воздуха из топки для поддержания вытяжки — чувствуется комплексный подход. Так вот — пар достаточно быстро весь вышел, звякнула о дно вернувшаяся на место тарелка, а поверх распахнутого кверху зева бака-конденсатора встал другой бак, вроде тазика. Паренек поелозил его кромкой, явно притирая поверхности, что-то почувствовав наощупь, потом ковшом начерпал воды из кадки и залил её в "тазик". Приоткрыл поддувало и уставился на термометр — стрелка, приделанная к биметаллической пластинке отчётливо поползла по шкале, указывая на рост температуры.

Мы с Сонькой этот процесс во всех подробностях наблюдали впервые, поэтому следили с интересом. Паренёк подбрасывал в топку древесный уголь, изредка подкачивал понемногу ручным мехом, приободряя горение, и довёл температуру бака где-то градусов до четырёхсот, но сильнее нагревать не стал. Слышно было, как позвякивает тарелка-клапан, выпуская пары из нижнего бака в верхний.

Подождав, пока это брякание прекратится, паренёк закрыл поддувало и железным совком на рукоятке, вроде как от лопаты, перенёс жар из топки в глиняную корчагу, которую накрыл керамической же крышкой.

— А всё. Дальше кина не будет, — сказал он глядя на Софочку. — Пока не охолонёт, скипидар сливать нельзя — полыхнёт, — и аккуратно закрыл топку. Долил в верхний тазик пару ковшиков воды и с интересом взглянул на мою реципиентку. — Так я всё правильно сделал? По фэншую?

Понятно, что словечек моих он нахватался от Ивана. Но тот-то когда успел? Думаю, парни его просветили — год ведь "воспитывали" в школьных традициях. Похоже, провели интенсивный курс.

В разговорах с учениками я невольно вякаю лишнего. Скажем, чугун нынче называют свиным железом. Или бросовым. Или сырым. А я его упоминал, как помнил из своего времени по-русски — чугуном, а иногда чугунием. В результате воздушно-конверторную сталь теперь называют "ведёрным чугуном", поскольку выплавляют в керамическом ведре. А другой тип сильно углеродистой хрупкой стали, который получается после длительной выдержи расплавленного чугуна в глиняном тазу, называют "тазиковым чугуном".

Изучение русского языка приехавшими вторым заходом школярами началось с уроков, которые ещё в пути вела Мэри — как-то она уж очень сильно в этом продвинулась. А здесь в Соломбали началось погружение в языковую среду — парни в общении с местными жителями достаточно успешно совершенствовались. Попутно налаживая кузницу в привычном нам понимании этого слова, монтируя лесопилку, которая со знакомыми мне пилорамами имела не много общего. Вникать в хозяйственные или технические вопросы не позволяла мама, занятая подготовкой гардероба для визита к государю. Или его нынче замещающей царевне Софье? Тут ведь сразу и не скажешь, кому нас представят. И для визита к высочайшим особам шились наряды, проводились примерки и обсуждались фасоны.

Уделять внимание действительно серьёзным вопросам приходилось урывками, выхватывая только самые важные моменты — технический прогресс не должен замирать даже если у его инициатора совершенно другие заботы. Есть уже, кому его подвигать.

Первым откровением для меня стало заметно обросшее днище шхуны — традиционная древесная смола, которой мы столь ровненько покрыли его в Амстердаме, превосходно сохранилась. Но она не выделяла в воду отравы для водорослей и моллюсков, которые к ней и прицепились. Хорошо хоть, что в относительно небольшом количестве, потому что плавали мы не в самых тропических водах. Пришлось отмывать, тратя на это летучий конденсат от перегонки сорного леса, привезённый из поместья, и пропитывать машинным маслом наружные поверхности.

Изготовление капсюлей и переделка под них револьверов потребовала нешуточных усилий. Сначала прокатали латунную жесть, потом навыдавливали колпачков, а уже под них наточили пробок-затычек для стволов. Капсюль у нас не вставлялся в донце, а надевался на патрубок, чтобы упростить перезарядку. Ударно-спусковой механизм потребовался совершенно другой, и освободившиеся кристаллы горного хрусталя были извлечены и сложены в шкатулку. В условиях, когда вокруг проходит стройка, когда парни ломают головы над устройством корабельного сортира и обеспечением герметичности палубы, работы продвигались медленно.

Невольно стали всё чаще привлекать к серьёзным производственным делам мужиков и парней из местных, посвящая их в тонкости многих операций. То есть, в нормальном формате школа пока не заработала, но её фабрично-заводская компонента уже начала дышать. Тут понемногу выяснилось, что письмо и счёт многим поморам известны. Не Эйлеры, конечно, но складывать и вычитать умеют. То есть азам обучены. Не все подряд, но нередко. А ведь нам и здесь потребуются квалифицированные кадры. Жаль, что заняться этим как следует пока некогда, потому что поспешно строятся сани-кибитка из установленного на полозья каретного кузова, выбираются лошади в упряжку, укладывается санный же возок с припасами. В ноябре Северная Двина замёрзла, снег укрыл землю и наступила зима.

Настало время отправляться в столицу и хлопотать о виде на жительство.

Старинная загадка про то, то за штука такая — если встанет, до неба достанет — это про дорогу. Как-то мне припоминается, что от Архангельска до Москвы порядка тысячи километров, что по укатанному зимнику и на санях займёт не меньше десяти дней, хотя как-то не верится, что лошадь способна за сутки преодолеть дистанцию в сотню вёрст.

Выяснилось, что не может — по подорожной грамотке, выданной воеводой нам их меняли на постоялых дворах, каждый раз меняя и возниц — у нас кроме саней для пассажиров ещё и возок с собой — две упряжки. Нынешняя трасса Москва- Архангельск это ведь нынче путь от столицы до единственного морского порта, а не просёлок какой-нибудь районного значения. Встречные обозы попадались каждый день, да и обгонять попутные вереницы саней иногда приходилось. Трафик здесь, конечно, не самый напряжённый, но движение, определённо, наблюдается. А вокруг одни сплошные леса, прорезанные речками и речушками — через большинство из них мы переезжали по уже окрепшему льду.

Меня, как нетрудно догадаться, интересовало наличие мостов. Так через совсем малюсенькие ручьи бревенчатые настилы встречаются, а, скажем, через серьёзную реку Онегу — нет. Видимо, летом тут действует перевоз. Скользили сани хорошо, лошадки трусили бодро, а мои прикидки покрытого расстояния давали оптимистические прогнозы.