Локи протер лицо, надавив на закрытые веки до цветных искр, и поднялся, одним движением бросив тело вверх. Не долго думая, он стянул с шеи скрутившийся жгутом галстук, накинул поверх помятой рубашки халат и вышел из комнаты.

В гостиной царил приятный сумрак. Гости действительно разошлись, только Одинсон и Валькириятти расположились у бара, в теплом свете единственной зажженной лампы. Одинсон с понурым видом вертел в руках давешний кинжал и вполголоса рассказывал что-то, впрочем, не особо заботясь тем, слушает ли его собеседница. На низкой столешнице между ними Локи приметил очередную гордость домашней коллекции крепких напитков, но доподлинно опознать не успел: Валькириятти, заметив его первой, по-лисьи ему улыбнулась и закрыла бутылку грудью:

— А вы крепче, чем кажетесь, — Одинсон замолк и поднял глаза, тут же с виноватым видом отложив кинжал в сторону.

— Признаться, я уже и сам не знаю, чем кажусь, — ответил чуть повеселевший Локи с непривычной искренностью. Сил после сна прибавилось не так много, чтобы растрачивать их на ненужное лукавство.

— Вам лучше? — поинтересовался Одинсон. Забота в его голосе приободрила Локи еще сильней — не зря он, выходит, спускался. Вечер определенно таил массу нераскрытого потенциала, и упускать столь заманчивую возможность было бы преступлением.

— Тор? Ты можешь взглянуть, Брюсу нужно… — в проходе стояла Романофф, подкравшаяся опять неслышно и опять совершенно некстати. Локи досадливо скривился, но в глубине души не смог не восхититься этой женщиной — в его собственном доме, где ему была известная каждая скрипящая половица, ей удавалось возникать неожиданно и повсюду, а особенно там, где ее меньше всего хотели видеть.

Романофф тоже, видимо, не ожидавшая застать Локи в гостиной, осеклась на полуслове и воззрилась на него с исступленным неодобрением. Плевать. Ее одобрение, как и чье-либо еще, сдалось Локи настолько же, насколько кубикам льда — жаркий день. А вот кое-что другое ему сегодня было необходимо точно.

Он украдкой покосился на Одинсона и почувствовал, как расцветает в груди почти ревностная решимость не упускать то, что причиталось ему по праву — как милостивому владельцу поместья и как тяжело пострадавшему мученику. Локи взглянул на Романофф, слегка прищурив глаза, и попытался вложить во взгляд свою единственную, но настоятельную просьбу — освободить помещение как можно быстрее и, желательно, по сложившейся уже традиции, бесшумно. В ответ ему вернули столько чистой, брезгливой ненависти, что Локи даже посчитал это по-своему лестным. Однако, оставалось неясным, чем именно он был обязан такой чести и, что было сейчас куда важнее, как избежать готового разразиться конфликта.

Помощь подоспела оттуда, откуда Локи ее совершенно не ждал.

— Дай-ка я взгляну, — объявила Валькириятти с торжественностью профессионально нетрезвого человека. — Его Величество грустен и пьян, да и вообще сомнительно полезен в тесных помещениях, — она грубовато хохотнула и, не забыв прихватить бутылку, почти ровным шагом направилась к Романофф, увлекая ее прочь из гостиной.

— Да подойдет он, Хугин подери тебя, женщина, развейся… — было последним, что удалось расслышать Локи.

С уходом Валькириятти гостиная, казалось, приобрела в объеме. Неяркий свет вокруг Одинсона сгустился и потяжелел, воротником опустился на плечи, придал волосам почти неестественный цвет — словно то тут, то там вплетались нити настоящего золота. Одинсон казался уставшим, но в этой усталости не было ничего ни от сонной утомленности Брюса, ни от снедающей Стрэнджа скуки — это была глубинная, нечеловеческая изнуренность — такая подошла бы столетнему дубу, а не молодому верзиле.

Локи придвинулся ближе, одним боком облокачиваясь на высокую спинку кожаного кресла рядом с нависшим над опустевшим бокалом Одинсоном.

— Позволите?

— Это же ваш дом, — Одинсон безрадостно ухмыльнулся бокалу, но на Локи глаза не поднял. У его локтя, там, куда не дотягивалось мягкое пятно света, Локи заметил рукоятку кинжала.

— На эти выходные он и ваш тоже, — Локи мягко оттолкнулся от спинки, обойдя Одинсона, завернул за барный стеллаж и открыл просторный шкаф-холодильник, встроенный в панели стенной обивки. — «Чертог» полностью в вашем распоряжении, — бросил он через плечо.

Вернувшись к креслу, Локи водрузил перед Одинсоном бутылку «Armageddon»*. Он припас несколько давным-давно, на случай крайней необходимости, однако не спешил разыгрывать все припрятанные в рукаве карты. Сам Локи такое пойло терпеть не мог, потому и задвинул в самые недра холодильника. Одинсон же при виде эля заметно оживился и следил за бутылкой долгим, сосредоточенным взглядом охотника, высматривающего в чаще дичь. Стоило Локи сделать приглашающий жест, как запотевший стеклянный бок тут же скрылся в огромной лапище. Локи даже не успел предложить нарезник, а Одинсон уже вливал в себя эль крупными глотками. «Ну не зубами же он ее открыл?» — успел поразиться Локи.

Он самозабвенно следил, как ходит вверх-вниз кадык на мощной длинной шее, как Одинсон блаженно жмурится и слегка сдвигает брови от удовольствия, не обращая никакого внимания на поставленный рядом стакан воды — Локи искренне считал, что неразбавленный «Armageddon» по вкусу и консистенции сравним разве что с подожженным машинным маслом.

— Я думал, тут такого не держат, — сыто икнув произнес Одинсон, удовлетворенно водружая полупустую бутылку рядом со стаканом.

Локи нарочито небрежно пожал плечами.

— Поместье большое, — он бросил на Одинсона игривый взгляд. — За всем не уследишь.

Собеседник, однако, ни игривость, ни намек не оценил. Более того, последние слова, кажется, напомнили ему о чем-то неприятном. Удовольствие талым снегом сошло с лица, искры в глазах моментально погасли, и Одинсон поспешно залил в себя новую порцию эля. Бутылка опустела в мгновение ока, а Варвар по-прежнему оставался удручающе трезв и далек от Локи и его амбициозных планов. Вместо беззаботного весельчака, сейчас он напоминал скорее шекспировского принца не у дел, на которого жизнь свалилась внезапно, но очень основательно. Но отступать было поздно, да Локи и не собирался: с улыбкой или без, но Одинсон определенно вызывал в нем массу самых разнообразных чувств, спектр которых Локи и самому было тяжело определить. Сквозь азарт и вожделение прорезалось почти ребяческое любопытство и, что удивляло больше всего, какая-то тихая, щемящая нежность.

— Так вы первый раз у нас? — Локи попробовал начать сначала.

— Да если бы! Сколько ж можно… — в сердцах заговорил Одинсон, но тут же замолк, глубоко задумался на пару мгновений и продолжил чуть осторожней. — В смысле, прямо тут? В этом… Да, тогда, пожалуй, первый.

— И как вам? — Локи, давно решивший не обращать внимания на чужие странности, подошел вплотную к креслу, слегка облокотился локтем на высокую спинку и изогнулся чуть более выразительно. Халат разошелся ровно настолько, чтобы открыть шею и ключицы. — Нравится?

К абсолютному восторгу Локи, Одинсон густо покраснел, уставившись ему куда-то в яремную впадину, да так и застыл, забыв про вопрос.

— Что? — опомнился он наконец, поднимая глаза.

— Страна, — смилостивился Локи, улыбнувшись. — Пейзажи. Виноградники. Люди.

— Много сюрпризов, — ответил Одинсон. Трудно было понять, растерян он или недоволен, но вид у него сделался по-детски обиженным: не хватало только поджатых губ. Локи искренне рассмеялся.

— С вашего позволения, я сочту это за комплимент, мистер Одинсон, — сказал он, заметив, что тот перестал дуться и снова уставился на Локи.

— Тор, — эхом откликнулся варвар.

— То-ор, — медленно потянул Локи, пробуя, как имя ложится на язык. — Я так и не поблагодарил вас за подарок, Тор. Он исключителен, — Локи взглядом указал на кинжал. Лицо Одинсона выразительно остекленело, уши комично сдвинулись назад, как у испуганного пса, и было видно, что он с трудом пересиливает себя, чтобы не схватить злополучный кинжал и не запрятать подальше.