***
Город огромен, но это не необитаемая планета. Надо просто идти, и рано или поздно он увидит заветную скамейку.
И Эрик идет — быстро, стараясь не глядеть по сторонам. Против воли он замечает интерес к ним со стороны прохожих. Сначала редких, но чем дальше от пансионата, тем чаще он чувствует на себе косые любопытные взгляды. Эрик поджимает губы, в этот раз ему не удастся остаться незамеченным. Он торопится, нервничает, сбивается с шага, теряется на перекрестках. Только Нина остается невозмутимой, при каждом его шаге она то открывает, то закрывает глаза. Послушная и надежная.
Когда Леншерр наконец вливается в толпу центральных улиц, легче не становится. Здесь его напряжение и нервозность возрастают пропорционально количеству светофоров, толчков в спину, сирен и вони от людей и машин.
Эрик идет уже несколько часов, много часов; он начинает уставать, его уверенность в правильно выбранном направлении уменьшается с каждым шагом. Заблудился? Только не поддаваться панике!
Когда впереди показываются портовые краны, Эрик чувствует, как ледяная рука отпускает сердце. Если порт впереди, то парк — слева. Эрик сворачивает, но, на секунду потеряв бдительность, попадает шлепанцем в глубокую лужу, натекшую на тротуар из помойных баков. Шлепанец спадает с ноги и застревает где-то на дне, как подбитый боевой эсминец. Эрик наклоняется, шарит рукой, запустив ее в лужу почти по локоть, нащупывает застрявшую в трещине обувку и тянет на себя, сначала слегка, потом резче, потом со всей силы. То, что в конечном итоге оказывается у него в руке, уже нельзя назвать шлепанцем. Мокрый бесформенный кусок материи и резины вообще трудно как-то назвать. Чертыхнувшись, Эрик продолжает путь в одном тапке, прихрамывая и источая аромат нечистот. Со штанины и с левого рукава пижамной кофты падают на горячий асфальт мутные капли.
Солнце начинает печь, а усталость чувствоваться все сильнее. Эрик проводит губами по лобику Нины — холодный. Жара и жажда на нее не действуют.
С каждым кварталом Эрик идет все медленнее. Впервые ему кажется, что Нина весит целую тонну. Народу вокруг не убавляется, и он отмечает, что на него все больше обращают внимание, за спиной не умолкают то ли насмешливые, то ли растерянные голоса.
Леншерр останавливается у фонарного столба, чтобы перевести дух и достает из кармана кусок хлеба, пахнущего ванилью, старается накормить Нину и два три раза откусывает сам. Потом заставляет себя снова отправиться в путь. Он машинально переставляет ноги, как автомат, думая только о том, как бы не уронить Нину и не споткнуться, не ощущая жары, не видя людей вокруг, не обращая внимание на название улиц и номера домов. Если он не найдет ар Варна, то в кого он превратится? В бродягу?
Он уже совершенно теряет счет времени, когда вдруг упирается в чужое плотное и надушенное тело. Эрик поднимает голову и наталкивается на ясный взгляд серых глаз. В них нет ни злости, ни насмешки. Человек просто стоит перед ним и что-то говорит спокойным, приятным голосом. У Эрика нет даже смутного предположения, о чем может идти речь.
Вдруг человек берет Эрика за свободную руку, кладет ему в ладонь бумажку, потом деликатно сжимает пальцы, кивает, улыбается и отходит в сторону, освобождая дорогу.
Эрик разжимает пальцы, смотрит на банковский билет в своей ладони. Его приняли за нищего. Вот до чего он докатился. Слезы сами собой начинают течь по его щекам. Он сует деньги в тот же карман, где лежит недоеденный кусок бриоша, и делает следующий шаг вперед.
Нельзя останавливаться. Город — это не безлюдная планета. Это человеческие джунгли. Надо выбираться из них во что бы то ни стало.
Когда солнце начинает клониться к горизонту, Эрик замечает, что голова у него кружится, а лица перед глазами плывут, и он все чаще ловит себя на ощущении, что ему снится все тот же сон о долине, о Польше, о родных и друзьях. Он все чаще сам натыкается на прохожих, как будто натыкается на события из своей жизни, только вот из какой? Он уже не знает, где воспоминания, а где реальность. Ему чудится Чарльз за каждым углом.
Вдруг острая боль в боку вырывает его из полубредового состояния. Он снова оказывается посреди улицы, на него налетел молодой человек с огромной коробкой в руках. Эрик рад, что не потерял равновесие от столкновения и не уронил Нину. Она открыла глаза: серые, холодные, безмятежные, словно стеклянные.
— У тебя все хорошо, родная?
Эрик ждет ответа, хотя уже должен привыкнуть к тому, что ответа не будет.
Эрик поднимает голову и видит прямо перед собой, по другую сторону автострады, чугунную решетку, за которой вдалеке просматриваются клетки. Клетки? Они же видели и эти клетки, и тигров, и львов, и гиббонов.
Эрик чувствует внезапный прилив надежды и адреналина. Он забывает об усталости, о босой кровоточащей ноге, о голоде и жажде. Это парк! Он перед входом в парк! Только с другой его стороны. Там в парке стоит лавочка, а на лавочке его ждет ар Варн. Эрик чувствует, как в его пальцах начинает покалывать, а узоры на подушечках становятся рельефными и пульсирующими. Впервые после трагических событий в лесу Эрик отчетливо ощущает, как много железа вокруг, но также отчетливо понимает, что у него нет ни сил, ни желания взять это железо под свой контроль. После смерти Магды все металлическое кажется ему враждебным.
Но теперь все уже в прошлом. Он нашел, он дошел, и теперь осталось только перейти дорогу. Он же ее уже переходил, и не один раз, только всегда вместе с неуклюжим датчанином. Но разве сегодня не самый чудесный день? Разве сегодня не самый красивый закат? Разве сегодня он наконец не увидит своего настоящего друга? Разве его счастливая карта наконец не выпадет из гадальной колоды?
Словно в подтверждение его мыслей, на уровне распахнутых ворот парка показывается гигантская, крепко скроенная фигура. Это, без сомнения, он. Его друг ар Варн. Эрик перехватывает Нину поудобнее, машет рукой и шагает на дорогу.
***
Апокалипсис остановился на полпути между скамейкой, на которой он проводил с Эриком столько времени за разговорами, и выходом из парка. Он крутил в руках зажигалку в виде королевы, подаренную Леншерром, и не решался закурить очередную сигарету.
Нерешительность никогда не была его отличительной чертой. Сколько он себя знал, все решения он принимал быстро и никогда от них не отказывался. Сейчас же он не мог решиться ни на что. Уже давно было пора искать новых партнеров для выполнения грандиозного плана по сохранению человечества, как инкубатор спецвида необычайной редкости. Но он все еще колебался. Он не хотел бросать Эрика, отказываться от него, его помощи и его чудачеств. Уже давно надо было начать использовать потенциал Магнето, а он все надеялся, что Эрик сам вернется к нему, сам предложит свою помощь и дружбу, как было в том странном сне, что он видел несколько недель назад.
Все еще переминаясь с ноги на ногу и разминая сигарету между пальцами, Апокалипсис припомнил, что последний раз, когда он испытывал что-то подобное, его называли Эн Сабах Нур. В те времена он был еще просто мутантом, а не единственным в своем роде вариантом успешной трасгуманитарной трансформации живого в неживое.
Сейчас Апокалипсис уже был больше, чем простой человек. Он уже мог управлять этим маленьким миром и сам создавать события в нем, а не ожидать их. Так откуда же всплыло в нем это давно забытое человеческое? По-хорошему, надо было уже перестать притворяться господином ар Варном, принять свой настоящий облик, но он колебался и в этом, ловил себя на мысли, что ему было бы приятно, если бы Эрик сам разгадал тайну его истинной сущности, сопоставил намеки и факты, принял бы его таким, каков он есть на самом деле.
Зачем он затеял эту игру в случайную встречу с Эриком — это он знал. Ему надо было присмотреться, оценить, понять, как манипулировать. Но зачем он ее продолжил, когда после нескольких минут знакомства все стало ясно, как божий день? На эту дилемму Апокалипсис найти ответа не мог. Или не хотел. Он довольствовался тем, что всякий раз, когда надоедливый вопрос возвращался к нему в голову, отмахивался от него одним словом: из жалости. Но это было не всей правдой.
