Эрик чувствует возбуждение и понимает, что, наверное, если очень постараться, он сможет вернуть часть силы и отбросить охранника одним движением мизинца, но он помнит, почему дал себе обещание отказаться от магнетизма. Он может сковырнуть ворота и выйти, но что потом? Опять оставлять за собой дурную славу и ненависть? Сейчас он просто больной невзрачный человек с маленькой девочкой на руках, но через минуту после картинного ухода о нем опять заговорит весь мир. Травля, бега, тюрьма и светлый упрекающий взгляд Чарльза. Всезнающий и ничего не понимающий взгляд. И что станет с Ниной? Приют — в лучшем случае. Больница, наблюдение и опыты — в худшем. Эрик сжимает кулак, опускает глаза, чтобы скрыть холодное бешенство и, сглотнув, предпринимает еще одну попытку.

— Я просто хочу пройтись, навестить друга. Разве я в заключении? — делает он недоуменное лицо. — Мне надо ему сказать, где я, спросить о семье, рассказать новости, Нина любит быть в его компании, а здесь она уходит в себя больше обычного.

Эрик говорит спокойно, монотонно, гипнотизируя свой собственный гнев и усыпляя тревогу охранника. Он просто пациент, он недалекий и простоватый, он чокнутый и наивный. Вот так. Не конфликтовать, но и не сдаваться.

Охранник ловит посланный сигнал, перестает давить, рука становится не такой наряженной, но с места не двигается. Взгляд светлеет, но он не уходит в сторону. Тоже сигнал. Ничего личного. Просто такой порядок. Без обид, чувак.

В этот момент за спиной слышатся быстрые шаги множества ног. Перед Эриком возникают две молодухи и мужчина в белом халате. Эрик почти уверен, что парочка охранников стоит вне зоны прямой видимости, ожидая развития ситуации.

— Я хочу уйти.

Эрик произносит это тихо, почти безразлично. Он почти заставляет себя улыбнуться, почти посмотреть на окружающие его лица.

Две медсестры стараются его переубедить, просят убрать руку от двери калитки, они улыбаются, говорят на почти правильном американском. Они просят его успокоиться и вернуться в палату.

Эрик может уговорить себя не сопротивляться, но он не может заставить себя добровольно вернуться назад. Это выше его сил. Он дает себя уколоть в плечо, и спокойно ждет наступления эффекта от транквилизатора. Чувствуя нарастающую слабость он передает Нину охраннику. «Надеюсь на тебя». Это последний осознанный сигнал, который отбивают его слабеющие пальцы, скользнув по запястью человека в форме.

Ему становится жарко, лица начинают вертеться каруселью перед его глазами, удлиняться и деформироваться. В ушах откуда ни возьмись появляются ватные тампоны, звук голосов перестет долетать до сознания. Старый добрый барбитурат. Гравий дорожки оказывается на уровне его глаз и радует приятным розоватым блеском. До того как окончательно потерять сознание Эрик замечает растерянное лицо охранника, который бережно держит Нину на руках.

Успокоенный, Эрик разрешает себе окончательно скатиться в искусственный сон.

***

Искусственная ночь длится необычно долго, но ее плотность не напрягает и не давит. Наверняка не рассчитали с дозой. Где-то на периферии сознания Эрика веселит это заключение. Они дилетанты. Наивные гражданские дилетанты. Они не опасны. Эта мысль заставляет его расслабиться. Он дает себе разрешение отдохнуть и поблуждать немного в приятной прохладе сумерек.

Сначала ему кажется, что он попал в грот с летучими мышами, откуда он выходит на свет. Свет сначала кажется нестерпимым, но потом глаза привыкают, и Эрик видит перед собой широкую реку, рисовые поля и высокие пальмы. Это не похоже ни на сад Чарльза, ни на леса Польши. Он смотрится в мутную красную воду реки, потом неожиданно для себя наклоняется и плещет водой на лицо, глаза, волосы. Словно камень спадает с его души. Он чувствует, как мышцы наливаются силой, как магнитные поля откликаются и вибрируют под его ладонями, оставляя невидимые узоры на подушечках пальцев. Он оглушен красками и звуками, оглушен невыразимым счастьем и радостью.

Эрик решает оглядеться получше и замечает ссутулившуюся фигуру, несуразную и мощную, неуклюже сидящую на валуне к нему спиной. Богатырь, не обращая на него внимание, курит, медленно поднося сигарету, зажатую между негнущихся натруженных пальцев, ко рту, и выпускает изо рта струйки серого дыма. Эрику очень нужно спросить у этого незнакомца дорогу. Он делает шаг в его направлении, но сухие ветки ломаются под его ногой, и гигант не спеша поворачивает голову в направлении шума, улыбается и радостно качает головой. Эрик тоже улыбается. Он узнает в богатыре господина ар Варна.

— Ну вы и копаетесь, Эрик, — чуть укоризненно произносит он. — Я уже выкурил несколько пачек, пока вас дожидался.

Эрик не удивляется. Он просто знает, что это нормально.

— Я уже начал немного сомневаться, что вы придёте, — продолжает великан.

— Дорога оказалась длиннее, чем я рассчитывал, — качает головой Эрик. — Я уже и не надеялся, что вы меня дождетесь.

— Вы шутите! До встречи с вами я почти перестал чувствовать жизнь. Я бы ждал вас днями, неделями, годами, если бы это было необходимо. Я не хотел вас торопить, я не хотел вам навязывать себя. Я не хотел вас направлять и показывать дорогу. Я просто доверился чувствам.

Эти слова трогают Эрика больше всего. Поддавшись порыву, он обнимает великана.

— В путь?

В уголке своего сознания Эрик понимает, что это все галлюцинации: запахи тропического леса, кричащие закатные цвета и карамельный привкус происходящего — все это последствия наркотического опьянения от барбитурата. Но понимает он также и то, что никто посторонний эти галлюцинации не навязывал, не вскрывал его сознания, не подсовывал доброжелательной рукой нужный и полезный образ. Наркотик просто открыл то, что Эрику не хватало сил открыть самому. За этой галлюцинацией не стоит никто, кроме самого Эрика. Именно поэтому ему так спокойно. Именно поэтому у него все подушечки пальцев в следах от магнитных узоров, а в душе нет ни вины, ни сожаления.

Эрик чувствует, что может в любой момент прервать сон, но не хочет этого делать. Он продолжает идти вперед, оглядывается, указывая ар Варну на корень, пересекающий тропику, припорошенную мясистыми листьями и белыми цветами франжипана. Беспечный гигант может растянуться во всю длину на сырой земле.

Внезапно тропинка обрывается, и перед ними расстилается равнина. Обычная европейская равнина с домами, огнями, палисадами, дорогами и машинами, людьми и мутантами, котами и петухами.

— Мой мир.

Эрику внезапно все равно, кто заправляет в этом мире. Главное, что это его мир.

Они спускаются до дома на отшибе. Магда встречает их на пороге, стол накрыт, словно жена знала, когда они придут, Нина прибегает вся в запахе леса и росы, Чарльз уже сидит за столом и лучится своими гипнотическими глазами, с кухни приходит мать с жеберкой на широком деревянном подносе. Их ждут, им рады, их любят. Они давно уже так не сидели, не говорили, не были счастливы все вместе. Да никогда они не были вместе. Что им мешало? Чего им не хватало, чтобы вот так собраться и погулять?

Уже под вечер Эрик ведет ар Варна к ручью. В их семье только мужчины знают о его местонахождении.

«Увянут все цветы, снегом их занесет, снегом их занесет… И ты ко мне вернешься — мне сердце говорит. Мне сердце говорит». Эрик напевает по дороге. Это человеческая песня. Придуманная людьми и для людей. Но Нине она нравится, а сейчас она нравится и ему. Вскоре она сменяется в его голове другой песней, в которой вода без устали хлестко бьется о камни, падая с высоты детского роста.

Ар Варн становится первым, кому Эрик доверяет тайну Леншерров.

— Когда мужчины в нашем роду чувствуют приближение смерти, они идут сюда. Если выпить из этого ручья, то все плохие воспоминания уйдут из твоей головы. Перед смертью у тебя не будет ни раскаяния, ни вины, ни печали. Теперь ты знаешь, куда приходить.

— Спасибо, Эрик, — улыбается ар Варн. — Но я думаю, что у нас есть еще время. А сейчас надо возвращаться.