Сэм умело заставляет тело Тобиаса отвечать на ласку рваными, механическими движениями, пускает вход пальцы, засовывает их глубоко, сгибает и водит кругами, играет ими там, где нащупывается простата, другой рукой тискает член. Тобиас больше не владеет собой, он презирает свою оболочку, но контролировать ее не в состоянии — метка исключает даже малейшее неповиновение. Сэм не дает ему кончить. На самом пике возбуждения убирает пальцы, выпускает член. Поворачивается спиной. Тобиас смотрит на эту спину глазами цвета высветленного кислотой металла. У самой двери Ришар лениво бросает:

— Не трогать себя. Сейчас приведут твоего нового Целителя. Инициируешь его. И проследи, чтобы он пережил пробуждение Наследия. На все про все — ночь. Смотри не запори мне все дело в очередной раз. Он не из наших. Еле смог вывезти пацана из Вильнюса. Завтра у вас бой. Официальный. Занесен в латвийский регистрационный журнал. Если подведешь — убью.

Тоби стискивает зубы, чтобы не завыть, послушно ждет, изнемогает от судорог внизу живота и ломоты в яичках. От него не требуется согласие. От него требуется безотказность.

***

Пара напротив с почти первобытной жестокостью бросает заклинания, но Тингар нового напарника дает столько энергии, что удары пульверизуются, не пролетев и половины пути до цели. Как зовут парнишку с рыжими, мелким бесом вьющимися волосами, Тобиас не запомнил. За все это время таких сменилось столько, что ему уже не то, что запоминать их имена, — давать им номера стало неинтересно.

Может имя этого надо было запомнить? С этим все получается. Система снова поет и принимает. Может быть потому, что волосы парня вьются и пахнут морем, как у Рина. И ростом он не вышел, как Рин, — едва достает Тоби до груди. И рука, которая сейчас обнимает за талию, один в один как у Рина.

Тобиас кладет свою ладонь поверх веснушчатой кожи и прижимает. Позабытое ощущение мощи и вседозволенности наполняет тело и мутит разум. Он едва произносит несколько слов, как Заклинатель противников обмякает бесформенным кульком на бетонном полу. Целитель противников — почти ребенок — еще стоит на ногах, делает неловкую попытку касанием передать остатки Тингара и привести в сознание отключившегося партнера. Но второпях не рассчитывает силу передачи. Раздается хлопок, в ноздри забивается запах горело мяса. Их жаль. Тобиас видит как мальчик-Целитель делает еще пару безнадежных дерганных движений, без прежней грации, падает лицом вниз и не шевелится. Победа. Интересно, какой у них сейчас рейтинг в реестре поединков? И какое у его новой пары имя? Наверное уже не Амэтотадин.

— Добей! — доносится до него, как с другого конца пустого трубопровода. Это Сэм. Связь с ним за это время превратилась в гангренозную пуповину, смердящую, болезненную для них обоих. Но Сэм ее не перерезает.

Тобиас поворачивает голову в его сторону. После боя и смещения реальности все кажется ненастоящим — Сэм словно парит высоко над землей. Или правда наблюдает за поединком с возвышения? Тобиасу трудно понять из-за искажений Системы.

— Что? — переспрашивает автоматически.

— Добей! — эти слова втекают в ухо Тоби сдавленным сладострастным шепотом. Так же, как втекали ночью прерывистые и искренние «твой», «только твой». То же придыхание, та же отработанная интонация.

Тобиас разжимает пальцы, тонкая ладонь рыжего Целителя медленно скользит вниз, остается в одиночестве. Форсайт мрачно и отчетливо отвечает в повисшей тишине:

— Они уже достаточно ослаблены, они уже мертвы для Наследия, их тела больше не пригодны для Тингара.

— Тоби, не перечь мне. Мне нужна внешняя метка, черт тебя побери, не победа, а метка. А у вас ее до сих пор нет. Эмоциональное единение не достигнуто! Вы не сместили Точку Сборки! Вам надо превзойти себя. Переступить через себя. Что ты творишь! Сделайте, то что я приказываю! Тоби, сукин сын, если ты не… Прикажи ему, ты! Как тебя там! Прикажи!

Тобиас помнит, что должен остаться таким, каким хочет его видеть Рин, а не каким хочет его иметь Сэмюэль. «Делай только то, после чего ты сможешь вернуться». Рину не нужен убийца. Если он сейчас выполнит приказ — он предаст Рина, и тогда уже некуда будет возвращаться, некого будет ждать. Тобиас оглядывается и удивленно смотрит в яркие, как пластиковая бирюза, глаза мальчишки-Целителя. Как он мог принять его за Рина? Как хорошо, что не запомнил его имени. Не надо будет забывать.

— Это приказ! — мальчишка надрывается в самое ухо. Тоби широко улыбается в ответ. Нити ночной связи истлевают изнутри — только сохраняют видимость прочности. Приказ больше ничего не значит. Но Сэм этого не видит и не решается приказать сам — боится перебить новорожденную Связь старой. Тобиас улыбается шире:

— Не понял приказа, — он выговаривает каждое слово аккуратно, так чтобы вместе они превратились в глухую стену между ним и остальными. Ждет, когда окончательно рассыплется в прах ночной обман.

Когда Сэм наконец понимает, что происходит — уже поздно. Ему ничего не остается как вымещать свою беспомощность. Его накрывает самая опасная истерика — тихая, граничащая с безумием. Он подходит так спокойно, что становится не по себе:

— Ты прекрасно все понял, но не выполнил то, что я просил.

Тобиас отступает и упирается спиной в Николаса, чувствует, как ему заламывают руку и разводят пальцы, понимает, что сейчас произойдет, пробует сжать их в кулак, но у Николаса сильная хватка: резкое крутящее движение — щелчок. И ничего. Боль не оказывает никакого действия. Реакция Тобиаса сродни кататонии.

— Врешь. Ты все понял. Я ведь даже объяснил. Дело не в непонимании, даже этот сосунок понял, — Сэм тычет в рыжего мальчишку. — Дело в тебе. Ты сейчас сознательно игнорировал меня. Так не пойдет, Тобиас. И я тебе покажу, до какой степени я в тебе разочарован.

Николас держит крепко, Сэм хватает Форсайта за забранные в низкий хвост волосы, дергает на себя, разворачивая голову Тобиаса к себе — глаза в глаза — и спокойно продолжает:

— Мне нужен чистый Заклинатель не для прогулок под луной, а для создания боевой непобедимой пары. Непобедимой, значит устрашающей. Если ты не убиваешь, ты никому не страшен. Не боятся тебя — не боятся и меня. Ты что, сукин сын, думаешь я с тобой шутки шучу? Что если на тебе моя метка, то тебе все сойдет с рук? Что и кому ты хочешь доказать? Если ты не можешь выполнить простой приказ, ты мне больше не нужен. Ты перестаешь быть полезным, Тоби. Я предлагаю тебе это обдумать. Скажем, неделю-другую. Надеюсь «холодная» изменит твое поведение.

Сэм хочет сказать что-то еще, но вместо этого концентрирует свой взгляд на шраме. Тобиас заходится кашлем — сильным, судорожным, который долго не может побороть, задыхается все больше. Внезапно все резко прекращается.

— Николас, кнут, — голос Сэма наполнен неутоленной кровожадностью.

Это уже не наказание за непослушание — это экзекуция. Тобиас не защищается и не отбивается, прекрасно понимая, что будет только хуже — любая эмоциональная включенность будет только подпитывать метку и усиливать боль. Он закрывает лицо руками и подставляет спину, считает удары и ждет, когда мир погаснет. В мозгу что-то переключается, и он перестает понимать когда он и где. На вилле в Пиренеях или в кабинете Ривайена в свои шестнадцать лет.

Николас наклоняется над ним, смотрит и выносит вердикт:

— Хватит.

— Оттащи в подвал. Вода и сухари. Пусть хорошенько запомнит, что значит пытаться искать лазейку в моих приказах.

***

Дверь за Николасом и бугаем из ближнего круга Сэма закрывается. Тобиас прислушивается и насчитывает двадцать пять шагов прежде, чем шум и шарканье перестают доноситься из коридора. Он с трудом садится на каменном полу, поджав под себя ноги, и осторожно вправляет вывихнутые пальцы. Ждет, пока пройдет приступ боли, здоровой рукой нащупывает брошенный рядом плед, отрывает длинный лоскут, фиксирует суставы. Осматривается. Грязно, сумеречно, голо. Матрац, жестянка с сухарями в одном углу, ведро — в другом. Под самым потолком небольшое зарешеченное окно, под ним десятилитровая бутыль с водой. С той стороны окна доносится шум мотора. Он где-то под домом, ниже уровня гаража. В комнате, о существовании которой, он не догадывался. Не курорт, конечно, но ждать можно.