— И при чем здесь рубашка? — Тобиас пытается шутить, но Рин смотрит на него дикими глазами:

— Ты не знаешь, что там было? Там было… там было… меня просто вытошнило. В прямом смысле, Тоби. От себя самого и от того, что увидел. Рубашку выбросил, но все равно чувствую себя грязным. И вообще, рубашка тут ни при чем! Неужели ты не понимаешь, о чем я? Я не знаю, что думать. Я в себе сомневаюсь, я в тебе сомневаюсь! Меня просто использовали!

— Рин, нет! Не смей так думать! — Тобиас останавливается на полпути. — Если бы я только мог предположить, если бы я только знал, что записи не блеф, я бы… поговорил с тобой, предупредил, подготовил. Прости, — Тобиас делает голос еще более безразличным. — Я разочаровал тебя, — кулаки сжимаются сами собой, и ему стоит усилий их разжать, развернуться спиной и заставить себя отойти к шкафу, вынуть сумку, начать ее паковать. Что было на тех записях? Ривайен? Выпускной, когда Сэм вшивал в него свои нити? Что еще? Что так напугало и изменило Рина? Хотя уже не важно.

Тобиас старается держать лицо, отгородиться, но внутри все рвется в клочья. Прошлое настигает его ожидаемо и все равно неожиданно. Слишком мрачное и бесцеремонное. Тот Тобиас, которого видел Рин, которому он доверял, распадается на нескончаемое число цветных оригами. Тобиас аккуратно заворачивает фигурки в чистую тряпицу, как заворачивают испорченную драгоценность, чтобы однажды отнести ее мастеру на починку. Бережно прячет обрывки туда же, куда его память поместила потерянное лицо Рина. Когда будет особенно тяжело, он будет знать, где найти настоящего себя, чтобы выжить.

— Зачем он это хранил? — почти кричит ему в спину Рин. — Зачем хотел вернуть? Зачем он все это делал? Зачем ты ему позволял? Тоби! Как он мог! Как вы оба могли?!

От слов становится больно, но что на них ответить? Чем оправдаться? Тобиас сам еще не может найти ответы на все вопросы. И оправдания никогда не приносят пользы. Он такой, какой есть. Прошлое — его часть. И от этого тоже больно. Но совсем не так, как бывает больно в бою.

— Он что, это пересматривал? Из тщеславия? Для устрашения? Для шантажа? Как трофеи?

Голос Рина ломается от порывов гнева и унижения. Без связи Тобиасу трудно разобрать оттенки чувств, он слушает, как вибрируют связки, как звук мутирует, как мутирует реальность и боль. Эта боль больше не негативное подкрепление. Она сладкая и живая. Даже сейчас Рин беспокоится, даже после всего увиденного, он относится у нему, как к человеку.

— Я не должен был смотреть. Наверное не должен. Или должен был тебя разбудить. Или… я не знаю, Тоби. Я не сдержался. Надо было ее разбить сразу, эту флешку, или выкинуть. Прости. Теперь о ее существовании можно забыть. От нее остался один пластиковый мусор.

— От нее осталась зараза в твоей голове. И не надо извиняться, Рин, — за двадцать с небольшим лет своей жизни Тобиас впервые жалеет, что уже ничего нельзя исправить. — Не тебе надо просить прощения. Мне жаль, что так вышло.

— И все? И это все, что ты хочешь мне сказать?

— Нет. Бесследно такие вещи не проходят. Ты изменился… Это видно… Прячешь глаза… Боишься? Если еще не боишься, то скоро начнешь. А может быть и еще хуже. Я думаю, мне надо уйти.

— Может быть, — Рин почти не медлит с ответом, ему тоже уже приходила в голову мысль, что надо немного побыть одному, сделать паузу. — Не знаю, что думать. Мне надо разобраться самому. Я запутался.

— Ты уверен, что разберешься? - Тобиас смотрит внимательно, не отрываясь.

— Нет, - резко качает головой Рин

— Зато я уверен. Не переживай. И не бойся. Я позвонил Сэму. Он заберет меня.

— Что? Как позвонил? Зачем? Заберет? А как же я? Я быстро разберусь, не надо уходить совсем. Я не это имел ввиду.

— Рин, я не думаю, что нам не надо вообще видеться.

— Не понимаю. Что это значит? Ты меня бросаешь? Одного? Ты же обещал, что мы будем вместе. Опять обманул?! Или просто хочешь, чтобы над тобой издевались? Не можешь без извращений? Какой ты настоящий, Тоби? Тот, что был все это время со мной, или тот, что на записях? А если ты ничуть не лучше брата?! — у Рина перед глазами возникает безжалостное лицо Сэма с мертвой улыбкой сумасшедшего. Он взмахивает рукой, разрубая видение. — Такой ты мне не нужен!

Рин, такой хрупкий и юный, смотрит сверху вниз, как равный и старший. Эти незамысловатые фразы, сказанные в запале, ранят. Но еще больше радуют. В них нет равнодушия. Тобиас заставляет себя убрать улыбку с лица, но оставляет ее в голосе:

— Рин, я не обманывал. Быть вместе и быть рядом — это не всегда одно и то же. Ты никуда отсюда не денешься, — Тобиас кладет ладонь на грудь. — Я обещал, и я свое обещание сдержу. Но тебе быть рядом со мной не надо. Может быть потом, однажды, но не сейчас. Я так понимаю, теперь ты знаешь практически все об… Особенностях связи и… Обо мне… Можешь сам решишь, нужен тебе Тингар или нет.

— Я уже решил. Не нужен. Я ненавижу его. Ненавижу все, что с ним связано.

— Именно поэтому мне лучше уйти, — слабая улыбка пропадает из голоса, он становится апатичным. — Останусь — и ты будешь меня ненавидеть. И еще одно. Меня растили для боев. Я привык жить на грани. Драться и выигрывать — это в моей крови. Я никогда не стану нормальным. Я - радиоактивные отходы. Ты не сможешь прятать меня в платяном шкафу. Я отравлю тебе жизнь. Я хуже, чем эти проклятые записи. Мне нужно оставаться там, где мое место. Без тренировок я потеряю сноровку. Моя воля отсыреет. Я стану бесполезным. Ни тебе, ни мне это будет неинтересно.

— Но ты же жил без Наследия до нашей встречи, и Колин говорит, что все было хорошо.

— Да, было хорошо. Но все изменилось. Нельзя просто так забыть этот год и отмотать время назад. Надо все начинать с нуля. Пойти совершенно иной дорогой. К тому, к чему лежит душа. Я понял, к чему лежит моя. Тебе надо определиться со своей.

Рин вскидывает голову. Хотя связи Тобиас уже не чувствует, мысли Рина ощущаются, почти имеют форму, мечутся от надежды понять к отчаянию непонимания:

— Ты принял решение за меня?! Без меня?! Я для тебя пустое место?! А мне еще вчера вечером казалось, что мы пара!

— Утро вечера мудренее. Ты тоже принял решение посмотреть записи сам, без меня. — Тобиас впервые позволяет себе разозлиться. Не на Рина. На себя. Почему он все это не предотвратил? Почему позволил мальчишке повзрослеть за одну ночь?

Тобиас с удовольствием схватил бы сейчас его в охапку и сбежал на край света, он бы вырвал из груди и отдал бы ему свое сердце. Если бы это помогло. Если бы это могло вернуть прежнего Рина. Но его сердце Рину больше не нужно. Рин не даст своего в обмен. Сбежать вместе не получится. Рин просочится между пальцами, как вода через решето. Рин смотрит холодными глазами. В них нет любви. В них только желание сохранить статус кво.

А Рин захлебывается воздухом и не знает, что отвечать. Тобиас сказал чистую правду. Но от этого еще обиднее. Тоби видит его насквозь, и это нечестно. Рин не может сделать также. Тоби все это время был в слепой зоне. Рин смотрел на его поступки, на вязь слов, на записи эти проклятые, но не видел главного — причин. Да и не хотел ни смотреть, ни думать о них. Он был занят Сэмом, Системой, тайнами Наследия, Иннокентиями, про события в Риме и говорить не стоит. Ему все это время было не до понимания Тобиаса, да тот и не казался сложным. А сейчас уже нет на это сил и времени. Одно Рин знает точно — Тобиас позволяет делать с собой все, что заблагорассудится. Он сломанный человек. Быть с ним рядом — сломаться самому. И от этого знания становится беспросветно. Больше им делать вместе нечего. Наконец он говорит то, что Тобиас уже прочитал в его глазах:

— Тогда уходи. Так проще. Не надо со мной нянчиться. Уходи. Но если ты уйдешь — я сделаю все, чтобы тебя забыть. И тебя и брата. Ты хочешь, чтобы я пошел своей дорогой? Отлично! На этой дороге не будет тебе места, Тоби, — голос Рина крепнет, становится ярким и острым, как битое стекло. Он перестает колебаться.