Тобиас вздрагивает как от удара, делает от двери один шаг вперед. Когда Бэка протягивает руку, чтобы остановить, он говорит бесстрастно, не поворачивая головы, так, словно Бэка совершенно чужой человек:

— Не стоит. Он прикажет мне драться.

И Бэка убирает руку.

Тобиас проходит мимо, даже не взглянув на Рина, но сам Рин замечает, как лицо Заклинателя осунулось, кожа стала сухой и пористой, похожей на грубую дешевую бумагу, на которой теперь можно писать все, что взбредет в голову. У сетки Тобиас ведет рукой по нитям Натали. Они тянутся за ним, будто привязанные, и падают на пол, как только он брезгливо стряхивает их с пальцев.

Видеть Тобиаса таким обреченно-послушным и раздавленным больно. Видеть холодное и пренебрежительное лицо Сэма — тоже. Это больше не Тобиас, которого знал Рин. Это больше не Сэм, который его растил.

Вдруг Тобиас поворачивается, и Рин ловит его прежний взгляд, видит расширенную шафрановую радужку, видит связь ясно, как мост, по которому туда-сюда пробегают то раскаяние, то воспоминая про волшебный круг зеркал и про рассказ Рина о том, что значит правильно смотреть на человека, то ярость, то вина, то нежность, от которой ломит сердце. Тобиас держит связь из последних сил, всего одно мгновение, а потом мост рушится. Но этого мгновения достаточно, чтобы Рин пришел в себя, чтобы его плохо отлаженный, постоянно дающий сбои рассудок обрел ясность и равновесие посреди ужасной сцены, как посреди своей комнаты с зеркалами. Словно по связи Тоби переправил ему часть силы, поместил ее в Рина, как в ларец — последний подарок. Рин смаргивает и все видит по-другому, видит, как в зеркалах, скрытое. В его памяти остается красивый и правильный Сэм, рядом с ним Сэм некрасивый и неправильный.

Между тем Сэм довольно потирает руки, стреляет глазами в сторону сидящего на полу Николаса в паутине еще не снятых стальных нитей, в сторону готовых его отбивать Инокентиев, в сторону Рина. Подходит, встает к младшему брату вплотную, отгораживая его от остальных.

— Отлично, — бросает через плечо Тобиасу, не отводя от Рина пристального взгляда. — Теперь освободи Николаса и мы уходим. Ринсвальд! Можешь меня обнять, мальчик мой. Наконец-то мы снова вместе.

Тобиас замирает только на долю секунды, а потом быстро направляется к дивану, перед которым Колин сгрузил Ника. Леруа пытается его удержать, но встречает пустой холодный взгляд марионетки. Связь со старшим Ришаром работает на полную силу, и того Тобиаса, который был с ними все это время, больше нет. Колин отступает.

Сэм еще раз довольно обводит взглядом всю компанию, но обращается только к брату:

— Пойдем!

Рин чувствует себя заложником, который должен выбрать сторону. Он не готов. Это нечестно. Он пытается отсрочить принятие решение:

— Что происходит, Сэм?! Вы все сошли с ума? Тоби! Подожди…

Его голос блеет и кажется до такой степени незначительным, что Сэм на него даже не обращают внимание. Рин собирается с духом. Не для этого Тоби передал ему часть себя. Не затем, чтобы он ныл и жаловался:

— И ты разве забыл, Сэм, я не Ринсвальд. Я — Рин! И… И я… я, кажется, не смогу пойти с тобой.

Сэмюэль хмурится. На сопротивление Рина нет времени, надо уходить. Тупость младшего начинают раздражать — его всегда раздражают неожиданности. Он еще не считает Рина предателем, — наверняка Ривайен промыл ему наскоро мозги — решает, что достаточно надавить, и все опять будет по-старому:

— Или ты идешь со мной, или ты остаешься один.

Рин берет паузу и потом выпаливает, поражаясь собственной смелости:

— Не один. Я останусь с Тоби. Он тоже не пойдет с тобой!

Сэм смотрит угрожающе. Его лицо так близко, что Рин видит черные волоски в носу и капельки, которые на них дрожат, и тонкую сеточку полопавшихся капилляров на глазном белке. Рин готов поклясться что сейчас знает, о чем брат думает. Он читает в его голове, как в книге. Он почти видит, как в мозгах у того, что-то переклинивает, в голове брата появляется желание решить проблему быстро и силой. Убить всех, кто настроил Рина против. Тобиаса в первую очередь. А потом Сэмюэль тянется к запястью, словно у него там браслет, но там нет ничего, только глубокий след и расцарапанная кожа. Пальцы бегают по ссадине, ногти впиваются в мясо до крови, а на губах возникает очаровательная улыбка. Прекрасная и неуместная. Рин пугается ее так, как ничего не пугался в своей жизни:

— Сэм, пожалуйста, перестань так делать!

— Делать как?! Что ты имеешь ввиду? Делать так, что я могу уложить вас здесь всех? Делать так, что никто из вас не решается мне слово поперек сказать? Ты думаешь, что ты можешь заставить Тоби остаться с тобой? Тингара не хватит! Я это знаю, и Тоби это знает. Здесь всем понятно, кроме тебя, что это Тобиас тебя удерживал, а не ты его. И исключительно по моему приказу, слышишь! Не добровольно, дурак, а по моему приказу, — Сэм продолжает быстро, скороговоркой, но делает небольшие паузы, чтобы Рин успевал осмыслить его слова, но не успевал реагировать. — Кроме меня, тебя никто не любит. И ты такой же. Ты никого не любишь, кроме меня. Мы с тобой семья, и должны держаться вместе. Все они — не имеют значения. Так что не строй иллюзий. Не криви губы — я говорю тебе правду, нравится она тебе, или нет! Ты ведь ее хотел услышать?! Не понимаешь? А я объясню. Что ты сделал ради Тобиаса? — Сэм тыкает рукой в сторону дивана. — Попытался его понять? Попытался пробудить в себе Наследие, чтобы быть ему парой? Пожертвовал своей невинностью ради связи с ним? Нет! Ты ничего не сделал. А за «ничего» получаешь «ничего». Не морочь всем мозги, Ринсвальд. Пойдем со мной, иначе не видать тебе ни меня, ни Тобиаса.

— Как ты можешь так говорить? Ты про меня не вспоминал весь год! И про Тобиаса не вспоминал! А теперь ты судишь нас? Приказываешь? Что с тобой стало? Сэм, неужели ты не видишь, что ты все портишь? Если даже правда, что ты говоришь, теперь я точно никуда с тобой не пойду, и Тобиас не пойдет. Ты нас бросил.

— Это было не по-настоящему. И Тобиас пойдет. Это дело принципа. Он мой. Он давал клятву, сознательно и от чистого сердца. Ты ничего с этим не можешь сделать. А вот Тобиас, он сделает, и сделает все, что я ему прикажу, да Тоби? Не слышу ответа!

— Да.

Это «да», глухое и пустое, еле долетает до Рина. И сразу же после слышится неприятный, скребущий смех. Николас поднимается с пола, упругий и гуттаперчевый, неторопливо разминает короткие манерные руки, как у танцора или опытного метателя ножей. Железная сетка оставила на его запястьях и ладонях глубокие следы, и кожа вокруг них начала отливать черным перламутром. Скорее всего такие следы скрыты под костюмом по всему телу, но Николас сосредоточен и не обращает на боль внимания. Хотя двигается косолапо и осторожно ставит стопу, медля перед каждым следующим шагом. Подходит.

Сэм берет обе руки Николаса в свои, кладет большие пальцы на взбухшие вены. Они пульсируют, выдавая те усилия, которые парень потратил на то, чтобы легко и беззаботно подняться. Рин знает, что сейчас в подушечках у брата начнет покалывать, наблюдает за тем, как следы пленения стираются с кожи практически на глазах.

— Вот и мой Первый, Рин. Прошу любить и жаловать. Почему у тебя такие глаза? Тобиас разве тебе не говорил? Николаса Наследие выбрало для меня, а Тобиаса я выбрал сам. Поэтому Тобиас даже не партнер, он — мое оружие. Он сам не может ни любить, ни хотеть, ни принимать решения. Его воля — моя воля. Сейчас я тебе покажу. Ник, отойди пока к двери, последи, чтобы нас не беспокоили, пока я не закончил.

Николас вразвалочку направляется в коридов. Ему никто не мешает. Сэм пристально следит за ним, а потом переключается на Тобиаса, смотрит на него с ненавистью и похотью одновременно. В какой-то момент взгляд его делается таким непроницаемым и жестким, что под его давлением бинты на шее намокают алым, словно это не просто взгляд, а наказание. Потом старший Ришар по-хозяйски подходит к Тобиасу, берет его цепкими и сильными пальцами за подбородок, притягивает и кусает в губы, засасывает, опять кусает, проводит рукой по паху: