Тобиас чертыхается. Николас стал за этот неполный год намного сильнее и техничнее. Тобиас на всякий случай ищет взглядом вшитые нити Силы, но плотный костюм закрывает тело основного Заклинателя Сэма полностью, не оставляя ни одного открытого места.

Николас оправлялся от удара быстро, намного быстрее самого Тобиаса. У Николаса не было ни изнурительной дуэли в Риме, ни дороги, ни изматывающего разговорами Ривайена. Тобиас прикидывает, сколько у него есть до фронтальной атаки и пытается тоже встать. В голове бьет молотом и пульсирует.

Николас уже на ногах, но его еще штормит, и он балансирует, стараясь ухватиться руками за воздух. Тобиас улавливает слабый запах разложения или воспаления. Такой бывает в больничных палатах после неудачно проведенной операции, когда тело не принимает вмешательства. Неужели нити не прижились?

***

Рин даже не знает движется ли он сам, или движется все остальное. Стены, окна, воздух, свет, ночь, время. Его собственное искаженное отражение мелькает в зрачках Колина, стеклах Ривайена, в окнах, пуговицах, кафеле. Все быстрее и быстрее. С ускорением. Будто в каждом из этих крохотных зеркал существует собственная гравитация и она притягивает его к себе и протаскивает через, куда-то туда и до тех пор, пока все изображения ни схлопнутся в одно и пока в его собственных глазах не отразится Тобиас. И он знает, как знают о неизбежном, что он вот-вот попадет туда, куда должен и хочет. Боль захватывает голову все сильнее, как в Риме, но Рин из последних сил борется и с ней, и со своей привычкой слабого, двигаться, бежать от боли, а не к ней. Он старается держать глаза открытыми, хотя так тратится больше сил. Но так он видит, что за ним, как в зеркале, проносятся разломанными остатками целые куски недавнего прошлого. Он представляет себя летучей мышью, несущейся на эхо в зеркалах.

Рин не может четко слышать слова — в ушах белый шум и кровь, дыхание сорвано.

— … Коллапс, — выплывает из волны перемещений знакомое.

— Тоби!

— Вот незадача. Тебя, пацан, мне приказано не трогать. Выйди из системы и не путайся под ногами.

— Тоби! — Рин даже не удивляется ни крови, ни бледности, ни тому, что Тобиас ввязался в бой без него. Все не важно. Важно, что в этот раз он успел, и значит должен сказать как положено, если хочет, чтобы незнакомый и наглый парень, чем-то напоминающий ему голодного медведя из цирка, прекратил атаку. А что он ее уже начал, Рин тоже знает, как знает, что она будет злая и беспощадная. Рину надо сказать Тобиасу формулу, надо принять на себя ответственность, но внутри все сопротивляется. Он не готов. — Я люблю тебя, Тоби. — И Рин дотягивается до губ, плотно сжатых, собранных.

— Спасибо, Рин. Теперь не смотри и постарайся не дышать. Я не хочу, чтобы ты это видел. Мертвые слова — это неприятно и дурно пахнет.

Холодная, сильная и такая чужая рука прижимает Рина к раскаленному досуха телу, напряженному и неживому. Рин не узнает ощущения. Но все так быстро, что он не успевает отстраниться. И глаз не закрывает.

Другой рукой Тобиас мочит пальцы в собравшейся в ключицах крови, подносит их к самым губам и сквозь них выдувает: «Свободы нет, Николас». Тогда Рин зажмуривается, но даже с закрытыми глазами видит, как кровь откликается и срывается с пальцев. А в ушах у Рина стоит звон еще не разбившегося огромного, как во дворцах, окна, сдавленный вскрик, мат, глухой стук коленей о пол, шуршание нейлоновых нитей и звук бьющегося в них тела.

— Что это было?

— Новая техника, в Риме подсмотрел, — и Тоби оседает на землю, прислоняется спиной к стене, тянет Рина на себя, прижимает и целует в волосы. Долго. Рину кажется, что он так и заснет с губами на его темечке. Пусть, лишь бы он стал прежним Тоби, а не тем железным истуканом, что сказал ему спасибо. Это был не Тоби. Это было чудовище. Но пока он так думает, незнакомый ему Тоби проскальзывает между его мыслями, как талая вода, и исчезает. Рядом — прежний, знакомый, немного удивленный и встревоженный Тоби.

— Как ты сумел? Мальчик мой! Как ты сумел пройти по связи? Как ты себя чувствуешь?

Рин осторожно отстраняется.

— Ладонь страшно чешется, — Рин подносит ее поближе и видит радугу между пальцами. В этот момент из носа начинает хлестать кровь, уши закладывает, и он падает в подставленные Тобиасом руки.

***

Ривайен с удивлением смотрит на захлопнувшуюся за мальчишкой дверь и белеет от гнева. Он встает, чтобы найти Тобиаса и высказать ему все, что он думает о его никчемной паре, но не успевает.

— Здравствуйте, дорогой учитель, давно не виделись.

— Ты рано, Самюэль.

— Не делайте вид, что ждали. Вы даже не могли засечь мое присутствие.

— Тобиас тоже не мог. Так что мне простительно. Мастерство твое растет, но вот чванство не лечится, дорогой мой.

Комментарий к XII.

* французский аналог ЕГЭ

========== XIII. ==========

«Необходимо нам вернуть единство Наследия

и получить контроль над временем и пространством.

Думают наши старейшины,

что прячет Наследие разгадку о себе в ком-то из нас.

Из тетради Ривайена Форсайта «Сказание о Нитях Тингара».

Не повторяй за мною моих неверных шагов,

в тебе ещё мало горя,

страдания и грехов.

Смотри на меня как будто мы встретились первый раз

Мы будем друг другу чужими, с чувствами на заказ

Defin

14.01.2018, воскресенье

Ривайен с удивлением смотрит на захлопнувшуюся за мальчишкой дверь и поджимает губы. Какая же все-таки у Тобиаса никчемная пара. Покачав головой, Форсайт встает, чтобы плеснуть себе «Талескера», но не успевает. Между ним и небольшим баром у дальней стены из полумрака проступает фигура.

— Здравствуйте, дорогой учитель! Давно не виделись.

— Ты невовремя, Сэмюэль.

В голосе Ривайена нет удивления. В нем Сэмюэль слышит издевку и досаду. Как мэтр может вот так все испортить? Разве он не вломился в его святая святых, проявив и талант, и характер, и находчивость, а кое с кем и жестокость? И где же эмоции по этому поводу? Нет их. В один момент вместо чувства реванша у Сэмюэля возникает чувство, что он опять оплошал. Чувство, что он для Форсайта не противник, а назойливый комар. Точно так же Ривайен глумился над ним на заседаниях Совета Школ, когда Сэм доказывал, что единства Силы надо добиваться не созданием идеальных пар и тренировками, а опытами с метками и нитями. Демонстрировал свое пренебрежение, Сэмюэль ему никогда этот не простит. Как и сегодняшнего «ты невовремя». Но, черт возьми, как же это все его выводит из себя. Как не простит халатности в обучении Рина. Настало старому самодовольному болвану платить по счетам.

Сэмюэль дергает за резинку на запястье. Надо успокоиться. Кто там сказал, что месть — это блюдо, которое подают холодным? Да неважно кто. Главное — правильно. Резинка — верное средство охладить голову. Она всегда работает.

— Не делайте вид, что ждали, — Сэм делает шаг вперед. — Я знаю, как вы прощупываете темноту. Если бы ждали, я бы почувствовал. Но вы даже не пытались засечь мое остаточное присутствие. Так были уверены, что я мертв?!

В ответ Ривайен просто молчит. Сэмюэль помнит по заседаниям Совета эти его невозможные паузы. После них слова у Ривайена вылетают снарядами. Сэм напрягается. Дерьмо.

— Тобиас тоже был уверен. Как все. Считал, что ты погиб. Если уж он принял блокировку связи за ее стирание из реальности, мне и подавно простительно. Чисто было сработано. Молодец. Но Тобиас, в отличие от меня, полагался не только на Тингар, с которым — тебе ли не знать — у него сложные отношения, а еще и на свою голову. Он-то тебя и просчитал. Да, ты здорово прокачал техники. Мастерство твое растет, но ты не честен сам с собой. Ты переоцениваешь свои возможности и теряешь контроль. Амбиции сгрызут тебя, Сэмюэль, если ты не остановишься.

Губы у Сэмюэля белеют. Гребанный педагог. Сэм ищет вмиг похолодевшими пальцами резинку. Никак не может подцепить. Говно! Чертовы китайцы, даже в этом на них нельзя положиться. Резинка выворачивается, липнет к коже. Аккуратнее. Не хватает еще порвать. Ришар ногтем подцепляет каучук, сдирает кожу в кровь, натягивает резинку до предела, так чтобы ударило изо всех сил. Щелчок. И моментально успокаивается. Резинка всегда работает.