Мысли о Рине тесно связаны теперь с мыслями о Ривайене. Разговор двухдневной давности опять прокручивается в голове. В понедельник на одну неприятность будет меньше. Сэм конечно не успокоится, не такой он человек. Но будет передышка. А пока… Рина ему возвращать рано, так что здесь он вряд ли появится. Вряд ли ему удастся сорвать подписание нового регламента. Он не знает ни места, ни времени. На членов совета до понедельника Сэм тоже напасть не успеет. Они слишком разбросаны, слишком хорошо защищены. На Ривайена — не решится. Они с Натали ему не по зубам. И там целая школа таких, как Иннокентии. Да и ключ к системе безопасности меняется каждые два дня.

Тобиас запускает руку в карман, перебирает связку ключей. Нащупывает тот, что дал ему Рин. Ключ оттягивает пальцы, царапает подушечку щербатыми зубцами. Тяжелый и холодящий. Пальцам хочется противоположного. Мягкого и теплого. Как волосы Рина на его коленях. Или как губы Рина на его губах. Чувственно. То, как он себя чувствует рядом с Рином, отличается от всего, что было в его жизни. Прекрасно. С Рином боль перестала быть обязательной гранью удовольствия. И ему совсем не хочется никому ничего доказывать, смывать вину кровью, очень часто не своей. С Рином Система перестала быть кладбищем, а Наследие повинностью. Рину вообще плевать на правила. Он как-то умудряется смотреть на Тобиаса по-особенному. Под таким взглядом Тобиас не чувствует себя оружием. Это совсем не так, как с Сэмом, или с Ривайеном. То, что он чувствует в присутствии Рина — да и в его отсутствии тоже — больше, чем просто выполнять приказ любить. Но он пока не решается подобрать для этого верное слово.

Тобиас так задумывается, что не замечает, как тени от домов становятся слишком длинными, а в ногах неприятно путается темнота. Он решает поспешить на солнечную сторону. До нее только рукой подать и дорогу перейти. Но в этот момент в воздухе что-то лопается. Незнакомый голос произносит приятным баритоном у самого уха:

— Тобиас?

Тоби резко оборачивается и только в этот момент обращает внимание на идущего вплотную к нему высокого, почти одного с ним роста, мужчину неопределенного возраста, где-то между сорока и пятьюдесятью. Мужчина аккуратно теснит его от дороги к невероятно высоким подъездным дверям. Тобиас смотрит в холодные расчетливые глаза, окидывает взглядом породистое лицо, дорого постриженные волосы с благородной проседью на висках, модный покрой пиджака. Ничего выдающегося. Такие лица мелькают на приемах и премьерах — моментально забывающиеся маски.

— Да. Добрый вечер. Я могу вам чем-то помочь? — Тобиас отмечает, что незнакомец удовлетворенно лыбится, и голова его вдруг кажется диспропорционально огромной по отношению к телу. Как в кривом зеркале. Тобиас сглатывает. Он уже в системе. Когда он в нее вошел и как? Он ничего не заметил. И система не та, что учат открывать в Школах. Очень интересно. Тобиас гладит пространство. Красиво. Очень красиво. Тоньше, элегантнее, сильнее, плотнее, непроницаемее. Карман Ришара-Форсайта кажется моделью прошлого века. Тобиас непроизвольно прячет левую руку за спину и прядет пальцами, пытаясь почувствовать, «найти общий язык» с чужой реальностью.

— Нам нужна флеш-карта, которую вы взяли в комнате вашего погибшего Целителя Самюэля Ришара.

— Простите? Я вас не совсем понял. Что вам нужно?

— Флешку. С тремя записями камер наблюдения школы на Нагорной.

— Не понимаю.

— Тогда давайте пройдемся. Надо поговорить так, чтобы вы поняли. Это неподалеку.

В голове мелькает мысль открыть свою систему и сбежать. Но где гарантии, что они не пойдут за ним, что он не приведет их к Рину? Если он не заметил, как за ним пришли, он может не отследить и как за ним пойдут.

Холеный тип, словно уличив его во лжи, хмурится. В тот же момент подходит второй. Значительно моложе, но с такими же холодными глазами. Оба одеты одинаково в безупречно-шуршащее в такт безупречным движениям, в мягкое, в темное. В тени трудно понять в какое: темно-синее, темно-красное, темно-коричневое, темно-зеленое. Тобиас всматривается, словно именно это сейчас важно. Понять, какого они цвета, внешне и внутренне. Надо же. Флешка. Могли бы придумать что-то пооригинальнее. Хотя зачем? Бадибэгер. Предатель. Нарушитель правил. Монстр. А теперь еще и вор. Оригинальность явно будет лишней.

Вместе они заходят в арку ворот. Тобиас поднимает глаза — какие они все-таки высокие. И сразу оказываются на античном форуме. В самой старой его части, там, где обычно закрыто.

— Давайте мы повторим вопрос, а вы, уважаемый Форсайт, попытаетесь на него ответить. Где флешка?

— А кто спрашивает?

Двое переглядываются, как переглядываются застигнутые врасплох разбойники. Полотно системы колеблется и изменяется. Вместо лоска на лицах появляется опасное, вместо темного проявляется рыжее и черное. Такое ощущение, что только что Тобиас стоял перед фреской Джотто, а теперь вместо Джотто у него перед глазами Караваджо. И вместо изысканности и благородства одного — кровь и распущенность другого. Он непроизвольно ежится и наконец перестает гладить воздух. Незнакомая система начинает давить на него, как на инородный элемент. Воздух становится спертым, и от всего идет запах прелого жасмина и молодой плесени, такой приторный, что невозможно удержать рвотный позыв. Так пахнет беспредел. Так пах сложенный вчетверо листок мелованной бумаги, который Рин вынул из кармана Ноунеймов. Но есть и еще один аромат. Откуда-то сверху меняющийся ветер приносит кислинку с нотой жестокости. Вот и ответ. Игры закончились.

— Мы хотели по-хорошему.

— Не понимаю о чем вы говорите.

— Но по-хорошему не получается.

— Что у вас за система?

Но они не слышат или делают вид, и отвечают вопросом на вопрос:

— Ты думаешь, что если ты научился терпеть боль — это поможет? Это даст тебе преимущества?

— Это атака?

— Ты думаешь, что главное — выдерживать сильные удары?

— Вас прислали Chemical&Spirit? Нет? Кто?

— Но это неверно. Чтобы было больно, необязательно бить сильно. Главное — знать, куда бить.

Ветер разносит слова между мертвыми камнями. Тобиас думает, что по Рину им ударить не удастся, а остальное неважно. Они же не достанут Рина, так ведь?

— Мы слышим твою неуверенность, — Старший рассматривает длинные крашенные перламутром ногти, потом резко отводит руку за спину. Яркий свет бьет по глазам. — Или отдаете нам флеш-карту, или мы забираем мальчика. Вернее не так. Вы отдаете нам флеш-карту, мы убиваем тебя быстро и забираем мальчика.

— Я буду сражаться. Я вызыва…

Метательный нож входит в бочину справа. Хорошо. В этом месте только мышцы и сосуды. Была бы у него реакция чуть хуже — нож торчал бы из солнечного сплетения. Тобиас рвет рукоятку на себя. На то чтобы реагировать на боль нет времени. Он просто знает, что она там, и очень вовремя, что она его главный союзник. Боль — это то, через что он понимает голос вещей. Но как же так? Он даже не видел атаки. Он даже не понял, когда и как. Это скверно и очень быстро. Черт, Иннокентии не справятся. Черт. Неизвестно откуда поднимается холодная ярость. Он готов запустить ее по второму, третьему, а если надо, то и по четвертому кругу, и так до тех пор пока от нее и от боли не родятся слова, нужные именно в этот момент.

Пара не спешит атаковать снова. Ждет? Что он сделает что? Скажет, где эта долбанная флеш-карта? Или им любопытно, как он ответит? Настолько самоуверенны? Надо собраться. Надо понять, как они это делают. Был бы Рин. Тобиас проводит рукой по рисунку за подкладкой куртки. Слева. Надо сохранить рисунок. Снимает куртку и кладет позади. Снова пробегает пальцами по плотной подвижной реальности чужой системы. Как там Рин говорил: «Если система это особый пространственно-временной карман, то в ней можно превращать не только слова в материю, но и время?» А если и правда можно подвинуть время. Если подвинуть время, они не заметят, как он ткет заклинание. Но как? И куда бить? «Чтобы было больно, необязательно бить сильно. Главное — знать, куда». И бить быстро. В его голове крутятся сомнения. Он дает им волю и время. Они бегут в разные стороны, а потом сходятся в одну точку. Он вдруг видит метку. Неприметное сечение слегка мерцающее темным за бархатными плечами. Из-за боли в боку трудно понять каким темным: темно-синим, темно-красным, темно-коричневым или темно-зеленым. Как интересно. Внешняя метка? Не на теле, а в пространстве и времени? Если ударить по ней? Выжечь в этом месте систему. Одним словом. Тем, что преодолеет все барьеры. Сильным словом. Тобиас набирает в легкие побольше воздуха, закрывает глаза и уходит в себя. Раз… Он чувствует красоту системы и ее дыхание. Его тонкие нервные пальцы впиваются в плечи. Его слегка качает. Он здесь и не здесь. Словно балансирует на цирковой лестнице, одной ногой в настоящем, другой в будущем, которого, если он ошибется, никогда не случится. Два… Его сердце замедляет ритм, и реальность Тингара тормозит. Да, именно так. Он уже чувствовал это. Именно так замедлялся мир, когда он целовал Рина. Еще медленнее. Три… И Тобиас делает шаг на одну секунду назад, отрывает руку от плеча, которое обнимал, бросает ее вперед и снова запускает время.