Тобиасу грустно. Противник не Ривайен, но тот говорит и думает почти как Сэм, почти ничем от последнего не отличается. Наверное поэтому Тобиасу так спокойно было рядом с Сэмом. Как будто и не покидал дома. Наверное, он так был предан Сэму, потому что они с Ривайеном похожи - внешне красивые и нежные, но никогда нельзя до конца понять их целей. К ним привязываешься всей душой, ищешь их любви. Потому что они уже позаботились, чтобы тебе было с ними хорошо, чтобы ты получил удовольствие, но только в контролируемых условиях. Вот только контроль определяли они.
— Прекращай геройствовать. Ты можешь уложить его в кровать без проблем. Хватит его жалеть. Если, как ты говоришь, что Рин понемногу возвращает себе Тингар, этого вполне должно хватить, чтобы выжить. И тебе, и ему. Я хочу, чтобы ты вернулся. С ним, если хочешь. Во вторник я выведу тебя из-под удара дирекции ивентов. Ты будешь в безопасности. Он будет в безопасности. Но до вторника надо продержаться. Что молчишь?
Тобиас молчит, потому что для него это никогда не было игрой. Потому, что он устал. Потому, что он еще чувствует запах волос Рина и его вкус губ. Потому, что его единственное желание никогда не сбудется. Потому, что Рин никогда не был для него разменной монетой. Он мог бы заставить переспать его сразу поле ивента. Тот был готов. Но что-то во взгляде мальчишки его остановило. А потом Рин стал значимым. И Тобиас захотел быть значимым в ответ. Разве это не самое главное? Разве не это надо защищать? Переспать было слишком легко. То, что дается легко ничего не стоит. И ничего не значит. Очарование момента проходит, манипуляции рассеиваются, и остается пустота и боль. Он не хотел и никогда не захочет для Рина боли и пустоты. И уж тем более не захочет сохранять свою жизнь ценой чужой привязанности. Детской, наивной привязанности. Так правильно. Но как это объяснить Ривайену? Скорее всего никак. И незачем. И уже некогда.
Ривайен где-то там громко и быстро думает.
— Ты знаешь, кто за всем этим стоит?
— Думаю, что Сэмюэль. Думаю, что он сталкивает тебя, «пиджаков» и меня. Он всегда был хорош в стратегии. Думаю, Рин будет в игре козырной картой.
— Опять ты за свое! Какой Сэм? Это более чем маловероятно. Сэм умер и кремирован. Ты просто зациклился на нем. И даже если ты прав, зачем ему расходовать столько сил и играть такую многоходовку? Зачем делать очень сложно, если достаточно сделать сложно?
Тобиас снова молчит. Он знает, что стратегии Сэмюэль учился у Ривайена. Все уже сказано. Колин стоит рядом и боится дышать. Через некоторое время Ривайен продолжает уже сухим и деловым тоном:
— Но, допустим, ты прав. Что мы получаем в итоге? Теперь, когда я отбил школу, я вне досягаемости. В понедельник я приму на Совете новый регламент работы со спонсорами, ивенты лишатся своей основы. Так что я выиграл. Что Сэм получит в итоге? Место в Совете? Оно у него и так есть по праву рождения. А что потеряет? Тебя. Ивент спонсировали «Chemical&Spirit Corporation». Они сорвут на тебе злость. Вот и все. Это проигрыш. Самюэль начинал все это, не для того, чтобы проигрывать. Я тебя ему отдавал не для … — Ривайен вдруг обрывает предложение, слова и воспоминания встают поперек горла, от них невыносимо саднит. Он начинает нервно и зло кашлять, понимая, как все не вовремя и не к месту. Потом добавляет осипшим голосом, — Зачем ему еще втягивать сюда брата?
— Ты меня не слушал, отец, — как Тобиасу дается это слово, знает только он. Но он произносит его легко и убедительно, как в детстве. Будто и не было между ними того страшного вечера и того серого утра. Он знает, что слово зацепит Ривайена и уколет там, где тот думает у него камень и тщеславие. Сделает больно и заставит быть очень внимательным. — Если у Сэма получится канализировать брата, пробудить Тингар окончательно, то я ему буду больше не нужен. Ему никто больше не будет нужен. Он объединит Силу. Он выиграет. И ни ты, ни Совет, ни новый регламент — никто и ничто не сможет ему противостоять.
— Это только предположения. Никто и никогда не мог объединить силу.
— Ты хочешь рискнуть и проверить?
— Ну, а что ты предлагаешь?
— Я с этого начал, отец. Колин привезет тебе Рина. И Иннокентиев. Защитите его.
— Мне бы не хотелось тебя терять.
Тобиас вздергивает брови вверх. Ривайен снова проявляет эмоции.
— Тебе не впервой. Переживешь. Сбереги Рина. Я установил первый уровень связи. Если он захочет — и только если он захочет — этого хватит, чтобы ты начал обучение. С нуля. И найди ему пару. Ту, которую он захочет принять. Остальное не важно. Удачи.
Тобиас нажимает на «сбросить» и посмотрит на Колина:
— Ну вот. Ты все понял? Если все пойдет не очень хорошо — отвези Рина к отцу. Теперь он поможет.
У Колина возникает совершенно четкое ощущение тяжести и неудобства в желудке. Черт побери. Это страх. Или подозрение, что не все пойдет хорошо, и что почти никогда все хорошо не шло.
========== XI. ==========
«Я сделаю так, чтобы брат принадлежал только мне,
любил только меня и признавал только мое слово.
Тогда никто не сможет его у меня забрать.
Связь между мной и Ринсвальдом прочнее любых цепей
и крепче любых замков.
Ринсвальд для меня — смысл жизни.
И он будет смотреть на мир глазами моей души».
Из дневника Самюэля Ришара
12.01.2018, пятница
Колин уходит пораньше. Пятница. В воскресенье — домой, а он еще без подарков. Тобиас задерживается. Остается на подольше, чтобы сделать копию спящего мальчика Греза — прорисовка волос и фактура его поражают, он готов поклясться, что Грез рисовал с Рина. Пока резкими и точными движениями переносит в блокнот линии и штрихи, думает вскользь, что раньше ему никогда не приходило в голову искать сходства с Сэмом ни на одной из картин.
Из Ватикана он выходит вместе со служащими почти сразу после закрытия. Теперь он спешит. Ужасно хочется проверить ощущения. Он уверен, что все уже дома, и что это будет очередной ненапряжный вечер, с прогулками, смехом, пиццей и выкрутасами Юраси. А потом будут разговоры и отросшие кудри Рина на его коленях. Пятый день подряд. Кажется, им обоим нравится, что Тобиас, читая, перебирает его вихры.
Первый раз это случилось в понедельник после Капитолия. Рин заснул у него на кровати, а потом, когда Тобиас сел рядом, не решаясь его будить, переполз к нему поближе, положил голову на живот, поворочился, пристроил ее пониже. Тобиаса тогда накрыло чувство нереальности. Он нерешительно запустил руку в черные непослушные пряди. Отчасти, чтобы проверить, не мерещится ли. Пряди были теплыми и настоящими. Как корешки книг, как ватман, как ветер в переулке, как засохший акрил на холсте. Тобиас пропускал их через пальцы и не мог остановиться. Они струились как нити, искрились в темноте и тишине, в самом сердце сердца старого мира. И Рин, свернувшийся калачиком, был такой… родной.
Тобиас прогоняет воспоминание, а то оно слишком реальное — висит перед глазами и мешает проталкиваться по муравейнику улиц. Рин. Кто-бы мог подумать. Тобиас подносит к глазам ладонь, сжимает-разжимает пальцы. Как новая. Месяц прошел. Месяц и одна неделя. И никаких следов. Как почти никаких следов не осталось от того Рина, которого он встретил в начале осени — напуганного зверька и настороженного зануду. Все так быстро изменяется. А после того, как в его доме обосновались Иннокентии, все изменяется стремительно.
Несмотря на то, что они с Рином слишком разные, что слишком много Тобиас скрывает от него из своего прошлого, Тобиас вместо того, чтобы отгораживаться, подходит все ближе и молится неизвестным богам, чтобы никогда не предать доверия. Для Рина доверие — это главное. Для него пропущенные ужины, невыполненные обещания, замолкания Тобиаса на полуслове — уже предательство. Когда он узнает правду, расставание не будет хорошим. Но Тобиас не хочет расставаться и не хочет чтобы Рин узнал. Не сегодня. А лучше — никогда. Ему хочется, чтобы время остановилось, чтобы мальчишка остался маленьким зверьком или птенцом, не замочившим носа в крови и разочаровании. Но Рин время торопит — делает все наперекор. Все что говорит Колин, все что показывают Иннокентии, все что видит на тренировках — все он смешивает, как краски, и выдает иногда как само собой разумеющееся: «Я думаю, что все вещи хотят быть названными. Надо просто почувствовать, что они говорят, и позвать. Тогда заклинание родится само. Я правильно понял, а Тоби?» Или в другой раз: «Если система — это особый пространственно-временной карман, то в нем можно превращать слова в материю, и перемещаться в пространстве, то можно и время перемещать. Двигаться во времени. Правда?» Тоби не показывал ему перемещения во времени, только в пространстве. Потому что никогда не делал ничего подобного. Никто не делал. Но Рин уже заглядывает со своей непосредственностью новичка туда, куда никто ходить не решается. Он думает не по правилам.
