========== IX. ==========

«Стало казаться нам, что понимают друг друга

соединенные в пару дети без слов,

словно говорят друг с другом в своей голове.

Замечали мы еще, что стоит одному позвать,

другой оказывается рядом незамедлительно,

словно и не было его в поле на работах до этого момента,

или словно не сидел он на другой стороне монастыря в своей келье».

Из тетради Ривайена Форсайта. «Сказание о Нитях Тингара».

07.01.2018, понедельник

Они устраиваются на небольшой площади, среди голубей и газовых обогревателей, высоких, как фонари. Места за столиками исчезают со скоростью бутербродов с икрой на халявных презентациях. Ребятам стоит немалых усилий отстоять два лишних стула и тяжелое меню с золочеными, под цвет куполов и статуй, буквами. Они делают заказ. Две мега-пиццы исчезают, не оставив после себя в желудках сколько-нибудь внятной тяжести, зато развязывают языки. Забыв о времени, мальчишки наперебой спорят, уже не замечая, как вокруг лязгают сдвигаемые столики, роняются ножи, вытряхиваются карманы в поисках завалявшейся мелочи «на чай».

В пять часов Юрася спохватывается и набирает Колина:

— Вы скоро? Отлично тогда. Выходите по Санта-Анне до Корридоров, а там прямо до Пии, и мы прям на ней! Да, Колин, я тоже считаю, что мы классно приземлились. Давайте уже быстрее, мы тут есть хотим, нет, без вас не начинаем.

— Врун, — Бека поразительно лаконичен. После того, как молоденькая чернявенькая официантка поставила огромные тарелки перед их носами, он постоянно жует и говорит преимущественно междометиями.

— Это почему врун? — Юра зажимает трубу ладонью. — Просто не хочу никого травмировать. Они же голодные. Обидятся еще. Нет, ничего, — орет он уже в трубу. — Это Бека спрашивает, что заказать. Да козе понятно, что пиццу, я про пироженки… Амаретто? Спиртное сами закажите. Я потом пробу сниму. Все, поняли. Ждем. Будут через двадцать минут. Время пошло.

***

Вечереет по-зимнему рано, стволы деревьев и силуэты домов преграждают путь солнечным лучам, разбивая их на мелкую светящуюся морось. Это как раз те полчаса, когда туристки всех возрастов покидают магазины, как саранча покидает опустошенные поля. Все вокруг суетится, повизгивает и привлекает к себе внимание. Тобиас и Колин приходят, окруженные возбужденной толпой. На фоне всеобщего нескромного энтузиазма друзья смотрятся какими-то потухшими и уставшими. Даже вчерашняя дорога их так не измотала, как первый день в стенах Ватикана. Тобиас предлагает идти сразу в боулинг, пока еще есть силы. Пожевать можно и там. И вернуться до полуночи.

— Нам за сегодня надо еще сделать кое-какие наброски, — грустно поясняет Колин. — Завтра будет распределение по закрытым залам. Всех не пустят. Только тех, кого куратор посчитает перспективными. Мать вашу. Ну почему все так сложно?

Что можно на такое ответить? Все молчат. Но тут Юрася начинает мутиться:

— Что? В шесть часов в боулинг? — он всеми доступными способами показывает, что оскорблен до глубины души. — Кто ходит развлекаться в шесть часов? И кто заканчивает развлекаться в одиннадцать? Золушки, блядь! Это кощунство!

И они не идут. Идут только через два дня. Когда тот же Юра находит зал, относительно недалеко от их съемных комнат, в районе Корсо Франция. Огромный и дорогой. Но зато там только новые дорожки, хоть и ламинированные, и сервис работает до последнего клиента. Бека жмется. Рин показывает ему рекламу. «За каждые триста очков приз — бесплатная пинта. Вы можете выбрать в нашем баре любой из двенадцати сортов нашего лучшего разливного пива».

Бека читает. Потом еще раз.

— Не наебут?

— Не должны.

Этот довод окончателен.

— Вам пиво, а мне баранка? Отлично придумано, — Колин явно не в восторге.

— Такси вызовем, не унывай.

Они приезжают к восьми. Рин заходит с замирающим сердцем. Когда-то, теперь кажется, что в другой жизни, Сэм учил его играть. Он показывал, как брать, как разбегаться, как бросать. Показывал и объяснял. Только сейчас до Рина доходит, какими были тяжелыми слова, которые говорил ему брат. Тяжелые и точные. Они оставили в нем глубокие дорожки и теперь вернулись вместе с суетой вечера, стуком кеглей, криками игроков, запахом покрытия и резины. Словно всегда были рядом и ждали своего часа, чтобы проявиться. И Рин вспоминает, как выигрывал и как Сэм смеялся.

Дружеский удар по плечу выводит Рина из оцепенения, он нагоняет ребят у ресепшена, и все идет хорошо, пока Юрася не берет в руки шар.

— Что? Пластиковые? Да за такую цену, я думал, здесь реактивные будут.

— Юрочка, я удивляюсь, что ты думаешь иногда, — Колин стоит рядом и тоже осматривает шары. — Брось, тебе не идет. И потом, искусство кидать шары не зависит от материала. Пять тысяч лет назад египтяне каменные кидали и были довольны.

— Я не примитивный египтянин.

— Насчет первого я бы не был настолько уверен.

— Колин, я тебе убью.

— Не убьешь, мы в одной команде.

— Ну хоть обувь не вонючая, — Бека пинает ногой пол, подпрыгивает пару раз, разбегается и тормозит пяткой.

— А ты что, в тапки нос совал? Извращенец, — Колин морщит нос.

— Сам ты извращенец. Розовым болом запускать.

— А что я могу? Тут все шестнадцатые с широким распилом — розовые. Все претензии к администрации.

***

Они начинают не спеша. Рин с Тобиасом против Юрца и Беки. Колин катает шары между фреймами, разминается. Ни у тех, ни у других не получается выбить больше двухсот за партию. Рин чувствует себя в зоне к третьей игре. Но все равно пять кило его бола — это слишком маленький вес, чтобы разбить пирамиду. Он не дотягивает до страйков, бол не катится так, как он хочет, не набирает нужную скорость. Рин оставляет Тоби сплиты, недокручивает и понимает это: потерял хватку, почти потянул запястье.

Очередь Тоби бросать. Рин дышит и смотрит. Тот берет шар со стойки, прежде чем бросить, нежно пробегает подушечками пальцев по поверхности. Договаривается. И так каждый раз. И Рину от чего-то каждый раз становится неловко, он краснеет, но не может заставить себя не смотреть. Притяжение. Тоби запускает левой рукой, Рину сложно сказать, с какой скоростью. Шар мчится, как боб по ледяной дорожке. Может, сотку делает. Может, больше. Выбивает все одним махом. Рин продолжает смотреть, не отрываясь, Тоби еще в стойке и провожает шар, рубашка выбилась, пуговицы расстегнулись, ветер от климат-контроля поднял ее, распахнул. Отведенная в броске рука согнулась в локте. И локоть, и рубашка кажутся одним целым. Со спины — будто расправленное крыло.

Только к четвертой игре они с Тоби наконец делают хэмбоун, догоняют Иннокентиев и получают свою первую бесплатную пинту. Рин выпивает ее, как газировку, его никто не останавливает. Он ждет незамедлительного эффекта, но ничего не происходит. Ни хорошего, ни плохого. Но на пятой игре, после очередной пинты, ему кажется, что у Юраси темнеет один глаз и лицо приобретает такое выражение, как будто он что-то замышляет. Не к добру. Рин видит, как он что-то шепчет над шаром. Он готов дать руку на отсечение, что первый Иннокентиев тоже договаривается со своим болом. Только в системе. Дрессирует шары интонациями и передает Беке. А тот мечет, как норвежский бог молот, и выбивает очередной страйк, а вместе с ним и очередные триста очков. Иннокентии снова впереди. Но Бека больше радует пинта. Третья за вечер.

— Я тут отойду на минуточку, — говорит он загадочно. — Колин, подмени меня в новой партии, — и направляется в сторону бара.

Пока Шары возвращаются из ямы, а автомат расставляет кегли, он успевает вернуться, неся свои пинты. Девочка в фирменной футболке и кепке идет по пятам с еще тремя пинтами на подносе и огромной пиалой бесплатных крекеров и фисташек.

Колин вступает в игру вместо Беки. Зона разбега ему маловата, не хватает места, чтобы отступить влево на несколько половиц. Но он все равно выбивает, прямыми и четкими, как атомная бомба. Рин удивляется, как пинсеттер еще не разбился к чертовой матери и как это они еще идут ноздря в ноздрю.