Когда дом был плотно оцеплен, один из русских бойцов по приказанию Чжай Юн-тана прокричал:

— Эй, там, в доме, слушайте! Вы окружены. Хотите жить — выходите и сдавайтесь. Будете сопротивляться — пощады не ждите! Выходите!

Но дверь не раскрывалась. Прошло несколько минут. Никакого движения. Чжай Юн-тан приказал крикнуть еще раз. Снова безрезультатно. Он разозлился, подошел к двери и ногой распахнул ее:

— Быстрее выходите, а то хуже будет. Товарищи, приготовиться!

Подождал минуту. В доме — ни звука. И никто не появляется. Не иначе, как уже удрали. Неужели мы пришли напрасно? А вдруг враг подготовил ловушку? Ведь тогда живыми из дома не уйдешь.

— Подождите, — обратился он к бойцам, — я сначала сам войду. В крайнем случае погибнет один.

Сжимая маузер, он одним прыжком очутился в прихожей. Обернулся — а белобандит, спрятавшийся за дверью, уже подскочил к нему и приставил к его виску наган. Решение пришло мгновенно: сделав резкое движение головой вбок, Чжай Юн-тан одновременно схватил левой рукой дуло вражеского нагана. Выстрелы прозвучали почти одновременно. Но пуля Чжай Юн-тана угодила врагу прямо в висок, а вражеская пуля прошла через левую ладонь Чжай Юн-тана.

Бойцы, оставшиеся снаружи, при звуке выстрелов ринулись внутрь. Начался обыск помещения. Однако, обыскав оба этажа здания, не обнаружили ни души. Еще раз просмотрели все уголки дома — опять безрезультатно.

— Товарищ командир взвода, — говорит один из русских красноармейцев, — на небо они унестись, конечно, не могли. А вот здесь… — И он указал на пол.

Чжай Юн-тана вдруг словно осенило. В самом деле, не могли же они под землю уйти! Он постучал каблуком в пол.

По звуку слышно, что внизу пусто, — значит подполье есть.

— А ну-ка, товарищи, отдерем доски да бросим туда парочку гранат для пробы!

Поднатужились, отодрали три доски. Но гранаты бросать не пришлось: из-под пола запросили о пощаде. Затем поднялись люки, скрытые под столами в углах комнаты, и наверх один за другим выбрались семь человек, которых тут же связали.

А потом из погреба достали пять пулеметов, десятка полтора револьверов, несколько ящиков патронов и пачки контрреволюционных листовок, которые враги не успели разбросать.

Так была ликвидирована подпольная контрреволюционная группа.

Шесть лет, которые провел Чжай Юн-тан в Советской России, были самыми бурными в жизни советского народа. Чжай Юн-тан дрался плечом к плечу вместе с советскими людьми, и его боевая жизнь была богата событиями.

Я собирался при следующей встрече с Чжай Юн-таном записать его рассказ об участии китайцев в обороне Царицына, но случилось непоправимое несчастье: через восемь дней после нашей первой беседы Чжай Юн-тан, последнее время чувствовавший себя плохо, навсегда ушел от нас.

Завербовавшись в 1916 году на работу, я вместе с другими китайскими рабочими приехал на север России и попал в город Мурманск на строительство железной дороги. Мы очутились в каком-то не виданном доселе мире, закованном во льды и снега, где круглый год стоит хмурая, пасмурная погода. Зимой здесь по нескольку месяцев подряд не увидишь солнца. Часто люди умирали от плохой воды. В Мурманске никогда не было свежих овощей, приходилось питаться сушеными, и у многих людей выпадали зубы. Через некоторое время нас, партию китайских рабочих, отправили в Армению на рытье оросительных каналов. Климат на Кавказе очень хороший. Проработал я там три месяца, но получил только каких-то пятьдесят копеек: большую часть заработка присвоил себе подрядчик. В апреле 1917 года я остался совсем без работы. Чтобы как-нибудь существовать, пришлось вступить в отряд Красного Креста, созданный Временным правительством, и я попал на турецкий фронт.

В санитарном отряде я познакомился с прапорщиком Петровым — ветеринарным фельдшером. Мы очень подружились; всегда вместе работали, не разлучались и в свободное время. При Временном правительстве офицеры старой армии по-прежнему пользовались особыми привилегиями, и Петров занимал небольшую отдельную комнату. А мы, солдаты, жили все вместе в страшной тесноте. Петров отличался большой скромностью и мягким отношением к людям. Ему совсем не были свойственны замашки царских офицеров. Он часто приглашал меня к себе в гости и всегда старался поделиться своими продуктами, угощал хлебом, галетами. А время было тяжелое. Каждую свободную минуту он учил меня грамоте. В то время солдаты на фронте получали ежемесячно по сорок рублей жалованья, и Петров не разрешал мне тратить деньги попусту. Боясь, как бы я не потерял свои сбережения, он взялся хранить их. У нас установились такие дружеские отношения, какие бывают, пожалуй, только между родными братьями.

Однажды я пришел к Петрову и застал его за чтением какой-то маленькой книжонки. Увидев меня, он очень обрадовался, пригласил сесть и положил передо мной начатую пачку галет.

— Кушай, кушай, не стесняйся! — улыбался он, усаживаясь рядом со мной на койку. — В России началась революция, — произнес он, задумавшись на мгновение. — Надо и нам участвовать в ней!

Слово «революция» я услышал впервые и совершенно не представлял себе, что это такое. Петров, словно угадав мои мысли, положил мне руку на плечо и стал неторопливо объяснять:

— Революция поможет беднякам встать на ноги. Она означает, что все равны и свободны. Она передает заводы рабочим, а землю — крестьянам. Надо уничтожить всех белых офицеров и чиновников и создать нашу собственную армию…

Поглощенный словами Петрова, я совсем забыл про галеты, а он продолжал:

— Эта армия должна совершить революцию и завоевать весь мир беднякам. Если мы хотим жить хорошо, надо участвовать в революции.

Тогда я еще не знал, что существует Коммунистическая партия, и Петров никогда не говорил мне об этом.

На турецком фронте начались беспорядки. Солдаты, услышав о революции в России, стали настойчиво требовать возвращения на родину. Офицеры знали о настроении солдат, но вмешиваться боялись и делали вид, что их это не касается. Участились случаи массового дезертирства. В ноябре месяце взбунтовавшиеся части были отозваны с фронта и переброшены в Россию. Наш санитарный отряд оказался в Тифлисе (ныне Тбилиси), простоял там около месяца и в конце концов был расформирован.

— Как нам теперь быть? — озабоченный, обратился я к Петрову.

Но того, как видно, совершенно не беспокоило случившееся. Он взял листик курительной бумаги, насыпал туда табаку и стал не спеша скручивать папироску.

— Надо искать работу, не подыхать же с голоду, — продолжал я.

В ответ он не проронил ни слова. Только протянул листок курительной — бумаги, достал из кармана табак и отсыпал мне немного в руку. Но я так сильно волновался, что было не до курева. Я терпеливо стал ждать, пока Петров что-нибудь скажет, я очень надеялся на него.

Покурив, он, наконец, заговорил:

— Ну, где ты тут найдешь работу? По-моему, единственное, что нам остается, — это отправляться на поиски революционной армии.

А где революционная армия — этого не знал и сам Петров.

— Надо пробираться на север, — говорил он. — Рано или поздно мы найдем ее.

Итак, мы решили включиться в революцию. Сговорились еще с несколькими солдатами и с пожитками за спиной отправились из Тифлиса на север. В пути мы все время пытались выяснить, где находится революционная армия. К нам присоединялись все новые и новые люди. Когда мы добрались до Владикавказа (ныне Орджоникидзе), в нашей группе насчитывалось уже более ста человек. Но нам пока не удавалось разыскать революционную армию. Люди устали и начали отчаиваться.

— У нас есть винтовки, — сказал тогда Петров. — Чем же мы не революционный отряд?

Посовещавшись, мы тут же создали красный партизанский отряд. А в конце марта 1918 года в схватке с белогвардейцами он получил первое боевое крещение. Вначале бой шел успешно, но потом на помощь белогвардейцам подошли части немецких интервентов, и, потерпев поражение, наш отряд отошел в горы.