— Ты это о чём? — спросил я.

— Что я — это временно. Ты не теряешь надежду дождаться своего принца на белом коне.

Услышав такое, я нестерпимо захотел тут же как-нибудь глупо пошутить на этот счёт, да так, чтобы ему стало обидно за свои слова. Но я прекрасно знал, что так я сделаю куда хуже и сам после буду жалеть о своём поступке. С трудом, но я удержался от колкой остроты на счёт коней и принцев, также отмёл и следующее пришедшее мне на ум — весело и необидно отшутиться, не сообщая ничего конкретного и серьёзного. И, только сдержав все свои легкомысленные порывы, я спокойно ответил:

— Я с тобой, — произнёс я, хоть все мои внутренности и ныли о нелепости подобной болтовни.

Но я велел внутренностям заткнуться и стиснул Ганнибала в объятьях чуть-чуть крепче.

— Мне нужен ты, — продолжил я, чтобы его успокоить. — Именно поэтому я здесь.

Разумеется, всё это было очевидно. Но против этих доводов трудно было спорить, даже такому хитрецу как Лектер.

Обычно после подобных слов я уже не мог ничем себя сдержать и принимался шутить напропалую, чтобы хоть отчасти усмирить восставшее против высокопарных словечек и плачущее от жгучего стыда чувство собственного достоинства. Но на этот раз я в прямом смысле прикусил язык. Запретил себе говорить что угодно. Никаких слов. Пусть думает, что я серьёзно. Только лишь бы прекратил обижаться. Лишь бы прекратил.

Ганнибал молча осознал мои слова, проверяя готовность блюда уголком своей деревянной лопатки. Он отложил её на кухонный столик. И, поворачиваясь ко мне, на ощупь выключил кухонную плиту.

Он чуть наклонился. Наши губы соприкоснулись. Мы стали целоваться.

Всё, что я сделал, было верно. Не исключено, что из возможных решений это единственное было верным. В глубине души я возликовал, но внешне продолжил оставаться серьёзным.

Ганнибал позволил мне поцеловать его шею. Не один раз, и я понемногу увлёкся, чувствуя, как он отзывается на прикосновения моих губ. Он запустил пальцы в мои волосы, ласково их поглаживая. И, в перерывах между поцелуями, я ласково шепнул:

— Вы готовы к соитию, доктор?..

Он потянул носом, внезапно шумно, словно собирался плакать.

— Что такое? — слегка очнувшись от дурмана близости.

— Кажется, насморк, — осторожно прикасаясь кончику носа, произнёс он.

— Насморк? В такую погоду? — удивился я.

Но слёз в его глазах не было и в помине, а нос, тем не менее, тёк, как полагается, так что, несмотря на странность, я вынужден был согласиться с постановкой диагноза.

— Я подожду тебя здесь? — осторожно спросил я, когда он отправился за салфетками.

— Честно говоря, мне давно уже нужно в уборную, — стыдливо признался он. — И, пожалуйста, переставишь пангасиуса на холодную конфорку?

— Да… — немного растерянно сказал я.

— И накрой крышкой, пожалуйста, — выходя из кухни, попросил он.

— Хорошо, — согласился я.

Спустя несколько минут он вернулся в кухню с салфеткой в руках. Я успел немного обрадоваться, но ненадолго — он целенаправленно подошёл к полке, на которой оставил накануне одну из своих книг.

— Ганнибал…

Он без каких-либо более намёков коротко приобнял меня.

— Я собирался почитать немного, — сказал он. — Так что я буду в спальне.

— А что насчёт обеда? — спросил я.

— Он готов, — согласился Лектер. — Если хочешь, поешь, конечно. В холодильнике отваренная брокколи, сыр. Если не хочешь рыбу, поешь ветчины.

— А ты?

— Я позже поем, — с лёгкой улыбкой сказал он, выпуская мою руку. — Приятного аппетита.

Он ушёл в спальню, оставив меня одного наедине с пангасиусом и отварной брокколи в холодильнике, и я ощутил лёгкое чувство досады. Впору было рассердиться на самого себя за неуёмную болтливость, но это навряд ли могло уже чем-то помочь.

Я вздохнул, подошёл к плите и поднял крышку со сковороды. Вдохнув аромат этой неизвестной мне рыбы, утопающей в сливках, и, пользуясь тем, что Ганнибал меня не видит, я зачерпнул соус пальцем, отправляя его у рот. Разумеется, было вкусно, как, впрочем, и всегда. Я закрыл крышку обратно и, раз уж ни обеда, ни соития не предвиделось, решил прогуляться в город.

Гулял я недолго. Я прошёлся по городскому рынку, по небольшой площади с пёстрой цветочной клумбой и, заглянув напоследок в цветочную лавку, отправился обратно к нашему домику у моря. Из города я прихватил небольшой подарок для своего изменчивого, как ветер мая, любовника.

Когда я вернулся, в домике было тихо. Кухонное окно по-прежнему было распахнуто, сковорода всё так же стояла на плите. Может быть, Лектер уснул, читая?

Я разыскал на кухне бутылку из-под вина из зелёного стекла и, немного наполнив её водой, опустил в неё принесённую из города пышную бордово-красную розу, которую купил у цветочницы. Выглядела роза восхитительно, но не настолько, чтобы запросто купить прощение Ганнибала. Но я лелеял скромную надежду, что сам жест и простота упаковки сумеют донести до него то, что я в действительности хочу сказать ему.

Сбрызнув лепестки розы каплями воды, я подхватил вазу-бутылку и направился к спальне, стараясь ступать осторожно, чтобы не разбудить его, если он спит.

Ганнибал не спал. Сидя на кровати и опираясь затылком на подушку в изголовье, он спокойно читал свою книгу.

Незамеченный им, я прошёл в приоткрытую дверь и с тихим стуком поставил розу в бутылке на прикроватную тумбочку. Боковым зрением Лектер заметил движение и искоса взглянул на розу.

— Ходил в город? — спросил он.

Я покивал.

Ганнибал слегка повернул голову в сторону тумбочки, поглядев на цветок.

— Очень красиво, — оценил он, после чего перелистнул страницу и вновь вернулся к чтению.

Я поник духом.

— Тебе не нравится? — спросил я.

— Я же сказал: очень красиво, — с улыбкой, сделав ударение на слове «очень», сказал он, взглянув на меня.

— Заберу себе, раз тебе не нравится, — в шутку фыркнул я, поднимая цветок.

— Ну хорошо, забирай, если хочешь, — ещё шире улыбнувшись, согласился он, проглаживая разворот станиц ладонью.

Постояв как дурак, я поставил бутылку обратно. Я сунул руки в карманы, не зная, как быть дальше. Ганнибал продолжал читать, словно меня не было в комнате.

Устав стоять, я опустился на кровать, забираясь выше и усаживаясь рядом с Ганнибалом, принимаясь наблюдать за его лицом. В конце концов, он не выдержал и посмотрел на меня. Я постарался придать лицу как можно больше трогательного чувства вины. Его это умилило, и он, наклонившись ко мне, тепло поцеловал меня в лоб, после чего захлопнул, наконец, свою умную докторскую книжонку и, жестом попросив меня положить её на тумбочку, сполз по спинке вниз, укладывая подушку и устраиваясь на ней. Я вовремя успел закинуть руку под его голову и он с удовольствием устроился на ней, прижимаясь ко мне и закрывая глаза.

Полежав без движения несколько мгновений, я приблизился к нему, осторожно приподнимая его подбородок, чтобы поцеловать, но он увернулся от поцелуя, убирая мои пальцы, съёживаясь и пряча лицо. Не отчаиваясь, я сделал попытку дотронуться до его щеки. Устав бороться с моими приставаниями, Ганнибал перевернулся на другой бок, совершенно отворачиваясь от меня и, прикрыв губы рукой, сладко зевнул.

Устал, — подумал я, опав всем телом и понимая, что у меня нет никакого права на домогательства после того, как он полтора часа простоял у плиты, чтобы приготовить для меня эту несчастную рыбную мякоть на обед.

Увы, мне спать не хотелось совершенно. Поэтому я предпочёл вытянуть руку из-под его шеи, позволить ему спокойно поспать и отдохнуть как следует. Может быть и правда, всё дело в этом. В усталости.

Вновь оставшись один на один с самим собой в окружении земного рая, я, не желая находиться в притихшем доме, решил отправиться к морю.

Пройдя вдоль береговой линии, я спустился на пологий склон. Выходя из дома, я думал, что хочу немного поплавать в прохладной воде, но, оказавшись у кромки воды, почему-то передумал. Я брёл вдоль линии прибоя, слушая крики чаек, смотрел то в воду, то на густые заросли на берегу. Таким образом, я пришёл к скалистому выступу, взобравшись на который, уселся в позу лотоса и долго сидел, наблюдая за мелкой рябью на поверхности моря.