— Обещаю, — сказал я, — выполнить просьбу.

Взгляд Ганнибала стал тёплым. Доктор, бывший всё это время в напряжении, будто бы успокоился, и только тогда я заметил, что он вообще нервничал.

— Мы встретим рождество вместе, здесь, — сказал он. — Выпьем вина, придумаем что-нибудь с едой, посмотрим пару рождественских передач и не будем ни о чём говорить.

Я улыбнулся.

— М-м, — отрицательно качая головой, промычал я.

Он не стал говорить что-нибудь вроде: «Как же так? Ты же обещал!». Такие вещи между нами уже не срабатывали. Меньше всего в рамках отношений с Лектером меня пугала перспектива обрести репутацию человека, который не держит обещаний. Мало ли, как кто выглядит? У нас были другие правила, и игры у нас были другого рода. Мы перекапывали мотивы и желания друг друга огромными острыми лопатами, часто безжалостно расправляясь с тем, что оставалось на поверхности.

— Окей, — согласился Ганнибал. — Тогда позволь хотя бы открыть вино.

— Я ничего не запрещал, — поспешил напомнить я.

— Но и разрешал далеко не всё, — поднимаясь из-за стола, сказал Лектер, направляясь на кухню, видимо, за бокалами и прихватывая с собой пакет растаявшего льда.

— Как и ты! — крикнул я вдогонку.

— Думаешь? — возвращаясь, поинтересовался Лектер, отставляя бокалы на стол рядом со мной, открывающим бутылку с вином.

— Разве нет? — спросил я. — Разве нарушение запрета не влекло наказание?

— Это не… — сам глубоко задумываясь, пробормотал доктор. — Это не было так, — сказал он, но с таким видом, словно сам ещё очень глубоко погружён в изучение вопроса, и, чтобы немного подумать, он тут же убежал обратно в кухню со словами: — Я сделаю хотя бы сандвичи!

Вернулся Ганнибал минут через десять вместе с бутербродами на тарелке (к которым мы в итоге так и не притронулись) и банкой мази, которую я уже наносил на кожу на лице сразу после драки, но которая уже впиталась. Поставив на стол тарелку, Ганнибал шагнул ко мне, раскрутил банку и, не говоря ни слова, окунул в мазь кончики пальцев и занялся моей физиономией. Сказать честно, от его прикосновений было больно, но, наклонив голову, я имел честь лицезреть край его бедра и думал о том, как хочу коснуться его рукой. Сначала только коснуться, потом провести ладонью вдоль, сжать пальцы, прихватить его за ягодицу, притянуть к себе и, приподняв край его кофты, прижаться губами к выступающей косточке, поцеловать.

Ганнибал шагнул в сторону, поднимая со стола крышку и завинчивая банку с мазью, размазывая остатки по своим рукам. Когда доктор поднял свой бокал с вином и взглянул на меня, я почувствовал себя виноватым и отвёл глаза.

«Это только похоть, — подумал я. — Она не имеет ничего общего с выяснением отношений. Или я ошибаюсь? Легко ли найти того, кого хочешь? Что, если это случай кармического совпадения… и очень, на самом деле, похоже, что именно так. У всех мужиков на планете всё устроено точно также, как у этого, но хочу я именно этого, а хочу из-за того, что у него в башке. Значит, мне нужно договариваться с башкой.

Я ведь так близок к тому, чтобы договориться! За последние несколько месяцев я ещё ни разу не был так близок к этому. Мы сидим дома, он ни на что не сердится, удовлетворился дракой, ведёт себя, словно и не было никакого разрыва… Не значит ли это, что мне следует заткнуться, позволить ему ни о чём не говорить, посмотреть с ним телек и вести себя тише воды, ниже травы, надеясь, что вдруг с утра он забудет про расставание и больше так и не выгонит?..».

— Нет, — решительно сказал я. — Давай, пожалуйста, скажем друг другу пару слов.

— У меня нос ровный? — спросил он.

— Что?

— Нос ровный? — повторил он. — Я ставил его на место перед зеркалом и мне кажется, что он как-то не так выглядит.

— Господи, Ганнибал… — приобретая виноватое выражение лица, пробормотал я. — Прости меня.

— Мы оба себя скверно вели, — сказал он. — Я тебя тоже ударил. Теперь скажи, ровный ли нос. Ну, насколько это возможно, учитывая, что он и так был немножко искривлён.

— Всё ровно, — заверил я.

— Посмотри повнимательнее, пожалуйста.

— Ровный у тебя нос, — послушно подтвердил я, наклонившись поближе.

— Хорошо, — удовлетворённо сказал он. — Хорошо… Если что-то с ним не так, буду жить с кривым, и это останется на твоей совести.

— Всё в порядке с твоим носом, — в третий раз сказал я.

— Мгм, — отпивая вина, промычал он. — Нам стоило бы расстаться, если бы между нами на самом деле ничего не происходило. Но между нами всё ещё что-то происходит. Даже когда тебя нет, что-то происходит между нами всё равно.

— То есть? — уточнил я.

— Если бы я чувствовал равнодушие, я бы не смог притворяться, — проговорил он. — Но я не равнодушен к тебе. Я думаю о тебе. Не постоянно, конечно, но я готов признать, что не хочу никого другого. Я был на тебя обижен или я не хотел тебя, или даже был взбешён или чувствовал, что ты мне противен, считал, что никогда не захочу тебя видеть, но я всё равно не хотел никого другого, кроме тебя. Это между нами. Понимаешь?

— Это… чудо какое-то, — криво улыбаясь, пролепетал я.

— Со временем я думал бы о тебе реже, конечно, — продолжал он. — И если бы ты согласился на развод, а потом встретил кого-то ещё, я бы тебя не беспокоил, когда понял бы, что что твой новый партнёр для тебя важнее всего остального.

— Зачем ты говоришь всё это? — спросил я, чувствуя горечь всего, что он наболтал. — Чтобы я хорошенько прочувствовал вес тех твоих слов, которые ты на самом деле хочешь сказать?

— Ты меня знаешь, — произнёс он, допивая вино из своего бокала.

— Переходи сразу к тому, чего ты хочешь, — посоветовал я, поднял бутылку с вином, вновь наполняя его бокал. — Когда-то всё равно придётся сказать. К тому же, у меня тоже есть кое-что, что я должен сказать.

— Я хочу, чтобы ты поверил в то, что я скажу, но не знаю, как именно мне сказать об этом, чтобы это прозвучало достаточно убедительно.

— Но мне кажется, что я знаю, что ты хочешь сказать.

Он начал говорить «н…», видимо, «нет», но, так и не сказав, просто покачал головой.

Я решил молчать и ждать. Уж что-что, а ждать я научился!

— Уилл, — твёрдо начал он, и я на него посмотрел.

Ганнибал отвёл взгляд, и под видом горделивой благосклонности скрыл нерешительность, автоматическими движениями пальцев начиная скрести рисунок на скатерти. Выждав долгую паузу, видимо в самом деле мучительно что-то обдумывая про себя, он прекратил терроризировать скатерть и поджал пальцы.

— Я чувствую, что мне чего-то не хватает… — произнёс он. — Что ты нужен. Ты нужен мне. Ты был прав, когда ходил… Ходил… здесь. С этим… кофе. Я… сейчас… сейчас попробую сформулировать.

— Хорошо, — негромко, ласкающим тоном проговорил я. — Никуда не тороплюсь, попиваю вино, в тёплой комнате, в отличной компании.

Я сказал — и заткнулся. Видимо, я всё-таки его сбил и не знаю, успокоил ли. Он ещё некоторое время обдумывал что-то в тишине.

— Ты был прав, — произнёс он, почти напугав меня, расслабившегося в тишине рождественской гостиной. — Насчёт меня.

— Э…

— Я могу быть несносным.

— Я не говорил такого!

— Это Я говорю, — перебил он. — Пожалуйста, дай мне высказаться. Я знаю, что ты хочешь сказать мне приятные вещи. Сейчас не надо. Я совершал и совершаю эгоистичные и жестокие поступки. Я резко реагирую на слова. Я часто злюсь и вымещаю злость на окружающих. Я мстителен. Высокомерен. Я заставляю людей идти у себя на поводу и извиняться за несуществующие прегрешения в обмен на своё снисхождение. Я постоянно пытаюсь переделывать других людей, когда мне кажется, что они не соответствуют моим понятиям о том, какими они должны быть. Я пресекаю неугодные мне поступки и обижаюсь, когда что-то идёт не так, как запланировал это я.

Я веду себя, как комнатный тиран. Один раз ты указал мне на это, и это привело меня в бешенство, хотя ничего из того, что ты сказал тогда, ты не выдумал, и сказал ты всё то не из самолюбия и обиды, а только потому, что хотел лучшего для нас обоих. Ты был прав во всём. Я должен это сказать. Я… Я должен сказать, что… На самом деле, я не хотел заводить ребёнка. Я вынужден признать правду.