Я обнял его за талию, прижимаясь к его спине.

— Ты всё для меня делаешь, — прошептал я ему на ушко. — Ты вообще для меня — всё, — прижимаясь к скату его плеча щекой, сказал я.

Затихнув, я невольно задумался о том, какой, вероятно, меня может ожидать ад в связи с появлением в нашем с Ганнибалом доме третьего жильца. Никаких радужных надежд на то, что всё пройдёт спокойно, у меня не было, да и откуда им было взяться…

Кого мы способны воспитать? Как мы это будем это делать?.. Пока я мог лишь надеяться, что если в пылу недопониманий Ганнибал будет выгонять меня из дома, то это будет хотя бы не слишком часто. Надо только спрятать все ножи и держать под рукой успокоительное. Как минимум первые несколько месяцев.

Но пройдут несколько месяцев, несколько лет… и что? У меня навсегда после этого будет ребёнок? До конца жизни… Сын? Или дочь?

В голове не укладывается. Что мне нужно будет делать?.. Ну, кроме того, что кормить, одевать и предоставлять кров новому человеку. Что это вообще значит — быть отцом? Мне придётся защищать и учить кого-то… маленького, беззащитного и несмышлёного? Любить его? Любить сразу их обоих: ребёнка и Ганнибала? Как если бы мы были настоящей семьёй. То есть, это и будет моя семья? У меня будет своя семья, и я буду возвращаться к ним по вечерам?.. Буду ругаться с Ганнибалом, как со вторым папочкой моего сына? Моего… сына? Моего?..

— О чём ты думаешь? — спросил Ганнибал, прервав мои мысли.

— Я?.. — растерянно переспросил я, чтобы выиграть время и сообразить. — О… О нас. Думаю о нас, — ответил я, пытаясь не проговориться о чём-нибудь лишнем, что успел напридумывать. — С тобой. О том, где мы будем жить. Про рождество. О пелёнках с памперсами. Обо всём сразу.

— Про рождество?

— М. Как врать про Санту новому члену общества.

— Ты об этом, — Ганнибал улыбнулся.

— М-да… Знаешь… У меня нет сомнений на самом-то деле.

Доктор слегка обернулся на меня.

— Если бы меня поставили перед фактом беременности, мне бы ничего не оставалось, кроме, как радоваться. Это просто такой период в жизни человека. Однажды он наступает, я не могу сказать «нет», так что… Нет, не так. Я не хочу говорить «нет», и, наверное, даже всегда хотел этого с тобой, но боялся, что ты пошлёшь меня куда подальше.

— Нет, — отрицательно качнув головой, шепнул Ганнибал.

— Я заставил себя думать, что этого никогда-никогда не будет. Что я буду только твоим, но ты не хочешь, и этого не будет. Поэтому я не сумел сразу сообразить, глупый, что надо скорее говорить тебе «да, да, да!». Начал выдумывать какое-то время, которого мне, по-правде говоря, совсем не нужно. О чём думать, когда самый потрясающий на свете парень говорит «эй, давай заведём ребёнка»?.. — я стиснул руки, прижимая Ганнибала к себе покрепче. — Может, мне стоило подумать об этом раньше? Лет пять-десять назад… Я даже думал, но тогда тебя не было рядом. Мои раздумья были обречены на провал до тех самых пор, пока я не встретил тебя, — бормотал я сладчайшие из слов, фразу за фразой, словно пытался разбавить мёд розовым сладким сиропом, но я готов был сказать, что угодно, лишь бы это понравилось моему дорогому Ганнибалу. — Не знаю, как бы я жил, если бы успел наделать глупостей с кем-то прежде, чем встретился с тобой. Плохо, наверное, жил бы, — усмехнулся я.

— Ты помнишь, как мы познакомились? — спросил Ганнибал, высвобождаясь из моих объятий и поворачиваясь ко мне.

— С…мутно, — виновато улыбнулся я, опасаясь подвоха.

— Мы жарили мясо, помнишь? — Ганнибал выглядел слишком дружелюбно, сцепляя пальцы с моими на обеих руках, и я позволил себе расслабиться.

— Кажется, я передавал тебе пиво. Или ты передавал мне.

Он покивал, опустив веки.

— Если бы ты тогда мне так сказал… Или на первом свидании.

— То что?

— Мы были бы женаты уже несколько лет, — отправляя мои ладони на свои бёдра, сказал Лектер.

— Ну уж извините, — усмехнулся я.

— Извиняем, — обхватывая меня за шею и ласково прижимаясь ко мне в поисках самых чувственных объятий за вечер, произнёс Ганнибал.

Иногда он может быть жестоким, — думал я. — Строгим, властным терроризирующим других людей скандалистом. И этот человек — такой ласковый, милый и сладкий со мной. Он так бережно и мягко меня обнимает, полностью голый и открытый, так тепло прижимается ко мне — настолько же открытому и уязвимому, что я понимаю: кажется, я обречён любить его, даже если способно сделать мне больно, покалечить или даже убить.

Мне до тошноты страшно за наше будущее, в котором я ясно вижу все те сотни скандалов, летящих в меня тяжёлых предметов, то, как я сплю один на диване, как пытаюсь не краснеть от его упрёков при посторонних, как решаю, что с меня хватит, что я сыт по горло… но, я знаю, что буду снова и снова возвращаться к его запертой двери и умолять снизойти до прощения.

Прямо сейчас я поднимаю руку и провожу пальцами по выступающим косточкам его позвоночника, и он слегка выпрямляется, выдыхая. Сдвигаясь назад, он смотрит мне в лицо. Чёлка валится ему на лоб. Его губы чуть приоткрыты, но он поджимает их. Он вглядывается в меня, а потом — о, как я люблю его в эти мгновения — направление его взгляда скользит мимо меня вниз и в сторону, он вдруг уходит вглубь себя. Тут же, не дав мне опомниться, он возвращается, вновь впиваясь в меня взглядом. О чём он подумал?

Поправляю прядь его чёлки… О чём ты сейчас подумал, милый?..

Обычно я о таком не спрашиваю.

Закрыв глаза, тянусь к его губам и целую. Он отвечает на поцелуй, прогибаясь в талии и с силой обхватывая ладонью мою шею. Падаем на кровать.

— Ещё? — поинтересовался я, разомкнув губы.

— Чёрт! — спохватился он, хватая часы. — Пять утра! Пять! Нельзя. Чёрт!.. — он опадает, откладывая часы обратно. — Только если очень-очень-очень быстро.

— Да.

— Очень!

Я молча киваю, настраиваясь на то, чтобы самым быстрым способом доставить ему удовольствие.

Спустя пять минут Ганнибал уже дремал, отвернувшись от меня.

— Ч-чёрт, — сердито повторил он, очнувшись от дремоты. — Не могу спать.

— Жарко? — спросил я в попытке предупредить его повеление открыть окно.

— Да нет, — сказал он. — Думаю всё о том… Может быть, мы не должны?

Повернув голову на подушке, он сонно посмотрел на меня.

— Сейчас всё равно ничего нового не выдумаем, — сказал я. — Давай лучше завтра начнём всё сначала.

— Да, — согласился он. — Ты прав.

— Спи, моё солнце, — шепнул я. — Мы с тобой всё правильно решим. Какой бы я у тебя дурак ни был, я тебя ни за что одного не оставлю.

Ганнибал ненадолго замер, потом потянулся и стал целовать меня в лоб, скулу, щёку, нос.

— Ложись спать, милый, — усмехнулся я, жмурясь. — Я хочу, чтобы ты поспал.

Запечатлев ещё один поцелуй на мой щеке, мой доктор вернулся-таки на свою половину кровати, вновь от меня отвернулся, укрылся, как следует, натянув на плечо простыню и пробубнил:

— Спокойной ночи…

— Спокойной ночи, — отозвался я, дотронувшись до его спины, после чего выдохнул, понемногу начиная засыпать и сам.

Утром я вошёл на кухню, в то время, как Ганнибал, попивая кофе, сидел за столом, почти уже полностью собранный, чтобы выйти из дома на работу, и читал какие-то распечатки. Наливая себе чашку кофе с молоком, я подумал: интересно, связаны ли утренние чтения с тем, о чём мы говорили вчера ночью или нет?

— Доброе утро, — взглянув на меня, проговорил Ганнибал, принимаясь потирать губы костяшкой пальца.

— Доброе, — согласился я, делая глоток кофе и, подойдя к нему, наклонился над его распечатками. — Что тут у тебя?

— Покер, — показывая мне верхний лист. — Поедешь со мной?

— Чего?.. — неловко улыбаясь, переспросил я, отпрянув, отправляясь к холодильнику.

Ганнибал кинул лист обратно на стол.

— Чемпионат по покеру, — он отпил свой кофе.

— Ну, знаешь… — неопределённо пробормотал я.