— Я хочу, чтобы наш дом остался твоим, — нюхая капельку духов на запястье, с патетикой в голосе прошептал Ганнибал.

— Он никак не может остаться моим, — заверил я.

Ганнибал дерзко промолчал, а я почти потянулся за йогуртом с шариками.

— Уилли, ты же понимаешь… — всё ещё шёпотом продолжал Лектер. — Ты моложе меня, и я не хочу, чтобы ты возился со мной лет через десять.

— Почему бы нам не поговорить об этом лет через десять? — с преувеличенно радостным лицом вопросил я.

— Уилли… — Лектер поморщился. — Я чувствую, что всё уже не так…

— Да уж… — согласился я, качнув бровью, глядя на него — вдохновлённого собственной драмой. — Может… поживём и увидим?

— Уилл! — он резко оттолкнулся от своего стула и ускакал на балкон, как маленький дурной олень.

— Милый, — оставшись один, сказал я себе. — Я ещё тёплый!

Лектер заглянул в комнату и испытующим взором уставился мне в лицо, после чего поднял палец к виску и пару раз стукнул, мол, Уильям, ты — дурак, но я даже не потружусь сказать это вслух. В ответ я показал ему язык, а он закатил глаза, хотел уйти на балкон, но передумал, вернулся и вдруг решил на меня напасть!

— Не надо, не ешь меня! — заверещал я, закрываясь руками.

Он, видимо, собираясь меня пощипать или что-то вроде этого, снова передумал воплощать первоначальный план, и просто очень тоскливо вздохнул, обняв меня, сидящего на диванчике.

— Ганни, — сказал я, зная, как он ненавидит это сокращение, — я умру с тобой в один день.

— Пошёл ты…

— Или в тот же день, или на следующий. Перед смертью ты обязательно скажешь мне, что я должен съесть, чтобы откинуться следом. А лучше оставь мне записку.

— Перестань.

— Если ты этого не сделаешь, я думаю сотворить с собой что-нибудь неотвратимое. Например, я прыгну с парашютом, если позволит возраст, и намеренно его не раскрою. Но это долго. Топиться я боюсь, кровь я не люблю… Под поезд броситься можно будет. Это быстро. Но в твоих интересах оставить мне яд, потому что иначе тебе может быть стыдно за нелепость всех этих моих попыток закончить жизненный путь после твоего ухода. Это будет мелочно, некрасиво, как мы оба с тобой не любим… Ай!

И я вынужден был замолчать, потому что внезапно схлопотал от Лектера хорошую душевную затрещину, и боялся продолжить. Ударив меня, Ганнибал поднялся, натянул туфли и, ничем не показав, что хочет моей компании, ушёл из номера.

Я видел, как он прошёл под окнами, но, потирая ухо, ничего ему не крикнул, понимая, что после такого он у меня определённо ещё поживёт, и поживёт со мной! Как минимум до тех пор, пока вновь не вернёт нашему расставанию свой любимый обтекаемый и элегантный, более приличный вид.

До тех пор пока всё, что касалось нас было настолько резко бытовым, растрёпанным и блёклым, он физически не мог организовать наш разрыв. Таким образом, я выиграл время, чтобы придумать что-нибудь, пока он откачивал своё опошленное и раскуроченное эстетическое чувство.

Следующие пару дней Ганнибал ходил весь в сердитых размышлениях. Он не спал со мной, не ходил со мной в ресторан и у меня не было повода кормить его йогуртом.

В какой-то момент я решил, что устал от сердитости во время отпуска. Войдя в номер, я увидел стоящего за шторой балкона Лектера, и я вышел к нему на балкон.

— Так, всё! — размахивая руками, громогласно постановил я.

— Что «всё»?.. — опешил Лектер, снимая руки с красивого балконного ограждения.

— Всё, значит — всё! — пояснил я. — Мы остаёмся здесь!

— Чего?

— Ты и я — мы оба остаёмся здесь!

— Ладно, ладно, мистер…

— Я не шучу!

— Хорошо, сумасшедший мой, хорошо, — Ганнибал притянул меня, целуя в лоб, думаю, чтобы измерить температуру. — Как же долго ты планируешь оставаться здесь?

— Всю жизнь, — легко и просто решил я.

— Ну-ну, — ещё раз целуя меня, на этот раз в висок, произнёс Лектер.

— Я не ради поцелуйчиков это сказал! — возмутился я, взъерошенный его руками, как лихой воробьишка. — Мы должны жить рядом с морем!

— Хорошо, Уилли, — посмотрел на меня доктор. — Я услышал. Я подумаю над этим.

— И я тебя не спрашиваю, — добавил я. — Я знаю, что тебе надо.

— Было бы удивительно, если бы не знал, — заулыбался солнечный улыбака.

— Лектер!

— В чём дело?

Я заворчал на собственном языке как младенец и улёгся на локти на красивое балконное ограждение, с которого минуту назад стащил локти Ганнибал. Больше мы ни о чём таком в тот день не разговаривали. Ели, спали, купались — вместе и с удовольствием, но о «серьёзном» не разговаривали.

Мы прожили в прибрежном солёном воздухе, наплевав на весь мир, целый один лишний месяц, после чего доктор, как я его не уговаривал, засобирался домой.

Ганнибал покупал билеты на самолёт и выглядел так, будто должен лететь на собственные похороны. Я послушно собирал чемоданы и тщетно пытался понять, могу ли я что-то с этим поделать, и, если могу, то как именно. К моменту нашего рейса я так ничего и не придумал…

Может быть, всё как-то наладится, когда мы приедем домой? — с робкой надеждой думал я.

Потом я глядел на доктора, видел его заострившиеся неизвестно от чего скулы и тень, лёгшую под нижними ресницами, и мне становилось тоскливо. Я хотел протянуть ему свой наушник, но он выглядел слишком увлечённым своим окошком иллюминатора, что я смутился и продолжил слушать музыку в одиночестве.

Через несколько часов мы были дома.

Город за время нашего отсутствия не изменился, как и наш дом, в который мы с доктором тихо вползли, влача за собой вещи, и где мы были встречены радостным лаем Уинстона, за которым во всё время нашего отсутствия присматривал Чилтон.

Надо сказать, Томас Британский до тех событий с нами не остался — он давно где-то пропал в погоне за очередной своей кошачьей страстью… Но мы почему-то были за него спокойны. По нашему единодушному мнению кот обрёл любовь и просто перебрался жить к любимой на веки вечные.

Разумеется, войдя в дом, я первым делом сдёрнул с вешалки поводок и отправился с собакой на прогулку. Пока я бродил за псинкой по привычным улицам, мне пришло в голову, что в одном Лектер был совершенно прав: что-то не так! В итоге, прогулявшись по всем стратегически важным столбам и помойкам, я и Уинстон вернулись в дом с каким-то щемящим и пряным чувством недопонятости чего-то не пойми чего.

Я протёр Уинстону лапы и отпустил его бежать в комнату, сам же задумчиво ушёл в туалет на первом этаже, задумчиво вымыл руки и, тщательно высушив их бумажным полотенцем, задумчиво направился в гостиную. Там на краю дивана сидел Ганнибал с точно таким же, как и у меня, выражением лица. Облокачиваясь на мягкий подлокотник и уложив щиколотку одной ноги на колено другой, он будто только что грыз краешек ногтя на указательном пальце и в процессе так и замер, как мраморная статуя. Телевизор, разумеется, был выключен.

Когда я вошёл, Ганнибал перевёл на меня взгляд. Я, скинув какой-то напряг, опустил плечи. Ганнибал поднялся.

— Сядь, — указывая на диван, попросил он, и продолжил обсасывать несчастный ноготок.

Я подошёл и уселся на диван, и тут же встал обратно. Не знаю, был ли это просто расчёт ради любимого, или мы правда что-то почувствовали, но я, вмиг всё осознав, сказал:

— К чёрту всё это, берём ближайшие билеты и возвращаемся.

— Смотри, я волосы в хвостик собрал, — ошалело сообщил он мне, вешаясь мне на плечо и показывая свой хвостик: это значило, он очень удивлён тем, что со времени приезда не умер, не покрылся старческими морщинами, а на удивление полон новыми открытиями.

— Это хорошо, — согласился я. — Я точно знаю, зачем мы сюда ехали, — я указал пальцем на Уинстона, счастливо машущего хвостом на моё внимание. — За собакой.

— Угу, — кивнул Лектер, потянулся и поцеловал меня. — Даже если мы останемся сейчас, я буду весь как… сделанный из моря…