Разобравшись со своими делами и причесав очаровательную чёлочку, Ганнибал взял меня за руку и повёл в магазин купить «всё» под кодовым названием «колбаса». Уже стоя в магазине он, помимо колбасы, возжелал хлеб, сыр, йогурт, пирожное, банку холодного кофе, большую бутылку минеральной воды, какую-то совершенно не нужную книжку, симпатичную чёрную мочалку для душа, журнал по готовке, пакет молока и маринованные шампиньоны в баночке. Пока я стоял на кассе, желание Ганнибала распространилось ещё на конфеты с молочной начинкой, печенье и красивый леденец на палочке. Когда мы уже расплатились, он вдруг понял, что ему обязательно нужны сигареты, и купил и их тоже. Когда мы вышли из магазина, Ганнибал остановил меня, велел подождать и вернулся за зажигалкой. Вернулся он без зажигалки, но со спичками и банановым презиком.

— Мы же взяли… — очень вкрадчиво и тихо пролепетал я с улыбкой.

Ганнибал, ввиду того, что улица была безлюдна, поцеловал меня, опуская презерватив в мой пакет, и ничего мне на это не ответил.

О том, зачем ему сигареты я тоже так и не узнал. За время всего отпуска он не выкурил ни одной сигареты. Он даже сам удивился, наткнувшись на них в своих вещах. Слава богу, он хоть не подумал, что это вещи какого-нибудь моего любовника! Это было бы очень в духе Лектера. Забыть про свои сигареты и так обо мне подумать.

Итак я сопроводил доктора Лектера обратно в его покои, где он внезапно вспомнил, что хотел ещё и вина. Конечно, я, баран такой, не удосужился ему напомнить. Будучи бараном, я лишь пожал плечами и продолжил бараньими копытами делать ему бутерброд. В конце концов, Лектер согласился на воду, а, спустя минуту, даже счёл воду более вкусной, чем вино, после чего поблагодарил меня, что я ему не напомнил. Я посмотрел на него и у себя в голове чётко, ясно подумал: «люблю», и сам стал пить ту же вкусную воду вместе с ним.

— Почему мы не могли пойти где-нибудь пообедать?

— Мне скучно, — как-то таинственно и эпически произнёс резко погрустневший Ганнибал.

— Вот и развлеклись бы. Нет?

— Я очень устал от приличных блюд, — сообщил Лектер.

Перехватив его взгляд, я энергично покивал.

— Надо было ехать во Вьетнам или Китай, — усмехнулся я. — Есть с лотков на улице.

Ганнибал задумчиво укусил большой кусок сыра, который держал в руках, очистив от упаковки.

— Тебе отрезать?.. — заботливо поинтересовался я, указывая на сыр.

— Нет, я хочу так, — он скинул туфлю с ноги и закинул ногу на подлокотник кресла. — Мы сходим поужинать куда-нибудь. Мне нужна в день порция чего-то горячего.

— Хорошо, — одобрил я. — Ганнибал?..

— Что?

Он смотрел на меня так, словно чего-то ждал. Что я что-то спрошу у него. А я не знал, что я должен спросить. Так что я лишь запомнил это, но ответить мне пришлось так:

— Ничего.

— Может быть, мне лучше будет заказать суп? — подумал Ганнибал вслух, перебивая ощущение чего-то важного.

— С каждым годом я…

— С каждым годом ты становишься слаще, — говорил я, придёрживая шляпу на ветру.

Мы стояли на палубе судна, взявшего на себя труд прокатить нас и ещё сотню пассажиров вдоль живописного побережья. Кажется, где-то на борту продолжалась увлекательная лекция, но мы с Ганнибалом на тот момент были уже очень заняты друг другом: он интеллигентно грустил для меня, а я любил его за это.

Услышав от меня о собственной сладости, Ганнибал ничего не ответил, опёрся рукой на край борта и глубоко вздохнул, а я подумал: «ну и ладно, и хорошо, раз так», и ткнулся в тот же борт локтями, чувствуя себя беспомощно барахтающимся в чане со счастьем.

Я почувствовал, как Ганнибал касается моей головы. Он подсунул пальцы под мою челюсть и повернул меня к себе, разглядывая моё лицо каким-то елейным взглядом благодушного мясника. Мне этот взгляд как-то подсознательно не понравился. Я встал прямо, поворачиваясь и, вмиг оживившись, обеспокоенно посмотрел на него.

— Говори лучше сразу, — попросил я, взял его руку и поцеловал.

Он выдержал театральную паузу.

— Это… наш последний отпуск…

И он отвернулся к морю. Сказать, что я пришёл в ужас — это ничего не сказать.

— Что?! В чём дело? Что случилось? — вцепился я в его плечи.

— Ничего не случилось… — ошарашенно пробормотал Лектер, ожидавший, видимо, что после такого заявления я всё ещё останусь спокойным и элегантным, как ему нравится.

— Почему «последний отпуск»?! — допытывался тем временем я с бешеными глазами. — Что ты хочешь этим сказать? Кто умирает? Ты? Или я?

— Да никто не умирает, Уилл! — стряхивая мои руки, сказал он, натягивая рубашку обратно на плечо. — Никто!

Я, осознав свои вопли, нервно сложил ладони, потирая их одна об другую.

— А что такое тогда? В каком смысле — последний?

— Ни в каком, — раздражённо буркнул Ганнибал. — Дай мне пройти.

И он, отстранив меня, прошёл именно там, где стоял я, хотя мог, в общем, идти в любую другую сторону, поскольку там никого не было. Я выдохнул, сбросив напряжение. Я должен был подумать.

Долгие последовательные размышления и наблюдения привели меня к логичному выводу: этот чудный отпуск был избран доктором Лектером на роль прощального тура примадонны. Но пока Ганнибал с патетикой и бокалом красного полусладкого в руке прощался с большим миром, я, сунув ладонь подмышку, смотрел на это со стороны крайне скептическим взором, поджидая, когда муж наиграется в «Последнюю песню», и мне будет можно забрать его из полной пафоса песочницы домой мыть ноги и жрать гречку с голубцами.

Конечно, Ганнибал был до ужаса красив в своих изящных изгибах психики, но мне определённо не импонировал подготавливаемый им для всего этого итог. Я не собирался искать молодого любовника, тем более, даже найдя его, я никогда не пустил бы его в нашу с Ганнибалом спальню и в собственных эротических фантазиях — мне всё ещё нужен был собственный пенис именно в том месте, куда прилепила мне его щедрая мать природа, потому я ни секунды не решился бы дразнить Ганнибала бессмысленными намёками на неверность. Он это понимал, и всё равно пил вино и прощался с солнышком, как принцесса Дюймовочка.

Ласточка, ласточка, — думал я от его лица. — Милая ласточка, унеси меня к моему принцу Уильяму!

Разумеется, ласточка бы унесла его по названному мной адресу, ведь я бы заранее дал ей двадцатку. Но Лектер в своей печали пока не замечал моих подкупленных ласточек, но я позволял ему это и не мешал. Где-то и когда-то ведь он должен был выплеснуть свою печаль?

Последний отпуск. Последнее лето.

Мне было смешно. Он стоял перепачканный сереньким песочком, пинал волны, топил взгляд в воде. Как же это могло быть последним летом? Это уже вечность. Как? Я прятал улыбку, почёсывая кончик носа, и незаметно фотографировал его профиль.

Мне приходило в голову: что если он вдруг окажется кармически прав, что если это в самом деле наше последнее лето? Ну и что?..

Меня такой расклад совершенно, никоим образом не пугал. Я не чувствовал от такой мысли никакой тяжести. Я был бы рад в любом случае. Для меня было важно только одно: что рядом море, песок и из-за этого мой муж проснулся и он снова живой, снова горячий и честный со мной. Это было главное.

Если он вдруг ни с того ни с сего принимался гнусить, я открывал йогурт или доставал пирожное, брал ложечку и насильно кормил его, каждый раз подставляя ноги на перекладинку его стула для «трагедии с вином». Он быстро прекращал свои гнусности. Трудно быть роковым предсказателем судеб, каждую минуту глотая ложечку клубничного йогурта с разноцветными рисовыми шариками. Я специально покупал йогурт с этими бесовскими шариками, чтоб он поскорее затыкался! Когда он отказался лопать шарики, я кормил его шоколадными ирисками. Словом, выходил из ситуации, как мог.

Наконец, он созрел до серьёзного разговора, серьёзность которого я уловил уже где-то на середине.