Том смотрел на это из-под руки – вот кому следовало быть мамашей! Надо бы не ему, а этой большой оцелотине родиться омегой. Не просто сука была бы, а образец трепетного материнства.

Закончив возиться с лисичкой, Крис отсадил её в специально отведённое для потомства в их нынешнем виде место – на слегка видоизменённое старое кресло, позаимствованное с первого этажа и застеленное пелёнками. Лисице-младшей сидеть в одиночестве не нравилось. Она, высунув нос из-за ограждения, тихонько заскулила.

- Подожди, – совершенно серьёзно попросил её Крис, садясь на кровать и принимаясь за чистку глаз котят, – Видишь, я занят?

Это лисицу не удовлетворило.

- Том, возьми её на руки, – очень жалостливо попросил Хэмсворт, усевшегося с другой стороны кровати Тома, на которого упорно лез один из котят, – Пожалуйста!

Хиддлстон, не говоря ни слова, исполнил его просьбу.

- Я видел одну-единственную фотографию себя самого в твоём возрасте, дорогая моя, – официальным тоном, сказал Томас, подхватывая лисичку на руки и поднимая над собой, – Но, могу твёрдо сказать, Алиса, мы с тобой похожи.

- Алиса?.. – изумлённо переспросил Крис, – Но…

- Алиса, – кивнул Том, перехватив его взгляд, – Знакомься – это Алиса, Алиса, знакомься, это Крис. Крис – это Алиса, Алиса – это Крис, а это – пудинг.

- Какой пудинг? – пробормотал Хэмсворт.

- Из Страны Чудес, разумеется, – Том подхватил лисичку под грудь, обходя кровать и вновь усаживаясь.

- Я думал, мы пока не станем давать имена, пока не всё ясно с человеческой внешностью…

- Может быть, это неправильно, – пожал Том плечами, – Но я ничего не могу поделать. Это – Алиса. Вы можете обжаловать решение.

Крис в недоумении посмотрел на Тома, на щенка и, ничего не сказав, отпустил одного из котят, ловя другого и начиная и над ним проводить обряд очищения краем майки.

- У меня нет других вариантов, – проговорил он, в конце концов.

- Тебе не нравится?..

- Мне нравится.

- Ты скажи, если что…

- Я скажу, если что. Я запрещу тебе, если что, – пообещал Крис, – Мне всё нравится.

И отчасти – ему действительно нравилось, и ещё – потому что Тому, наверное, и вправду виднее. И вкус у него лучше. И пусть он назовёт их теми именами, под которыми сможет их полюбить.

Первым тему переезда поднял Крис, потому что Том, хоть и был на грани нервного срыва, упорно молчал. Но, услышав слова оцелота о том, что пора бы им подумать о возвращении, первым делом вцепился в него в знак благодарности и позволил отцепить себя только спустя минут пять, когда успокоилось взволнованное сердце.

В самом деле, всё было не так ужасно. Всё совсем не было ужасно. Только ночные концерты детёнышей, только режущиеся острые зубки, только строгая бабушка, подчас своими молчаливыми упрёками и исправлением сделанных омегой ошибок в ведении хозяйства доводившая Тома до нервного тика, и – полное отсутствие приятной занятости. С одной стороны – Том всегда мог встать и выйти из дома, чтобы спастись от всех напастей разом. Но он не мог. Ведь Крис проводил дни на работе и, значит, ни с какими детьми управляться не мог по определению.

Замечая уныние лиса, то, что сам тот назвал бы «тихо чахнуть», Крис и заговорил о возвращении. Идиллия на лоне природы не могла тянуться вечно.

Всё необходимое было доведено до конца в предельно краткие сроки: не прошло и недели, как семейство готово было покинуть гостевой домик и отправиться в далёкий обратный путь. И под конец недели, перед самым отъездом, его необходимость даже заставила Хиддлстона немного погрустить. Всё-таки проведённые здесь полгода были вполне себе серьёзным сроком.

Здесь многое успело произойти. Многое было понято, многое обговорено. Широкая кровать в спальне была свидетелем многих великолепных любовных свершений. Впрочем, не только она, но и коридор у ванной, диван на кухне и ещё, что особенно трепетно умалчивалось, задний двор дома.

У лисье-кошачьей семьи и небольшого домика, ставшего им временным жилищем, было достаточно совместных тайн. И поэтому, несмотря на то, что отъезд был неминуем, было немного грустно покидать эти старые, слегка пропитавшиеся запахом жильцов, стены.

- Кажется, только вчера приехали, – сказал Том, – Последнюю ночь на этой кровати спим.

Оцелот, порядочно устав за день, слушал омегу вполуха. Котята спали, зарывшись под покрывало у себя на кресле. Теперь они носили каждый по своему гордому имени. Тот, у которого на лбу было больше пятнышек, звался Арни, а его брат, с пронзительными тёмными глазами – тот был Джеймс. Алису же, тихонько уснувшую между подушек на большой кровати, никто не стал будить, и она, перекатившись во сне поближе к Тому, улеглась мордочкой, ему на предплечье.

- Когда их ещё не было, – шепотом продолжал Том, – Я думал, что, может, мы здесь останемся навсегда. Когда мы только вошли в этот дом, мне так показалось. И ещё я думал, что здесь ничего не изменится. И до скончания века мы будем вдвоём с тобой… Жить здесь. Покрасим веранду, наконец. Я, чем черт не шутит, научусь сносно готовить. Будем изредка приезжать в Мельбурн, ходить куда-нибудь, смотреть новые фильмы… Будем заниматься сексом на этой кровати, а после обсуждать урожайность фруктов. Со знанием дела. Мы к тому времени уже должны будем что-то в этом понимать… Ты спишь?

- Нет, я слушаю… – промямлил Крис.

- М-м, – протянул Том.

- Ты бы хотел разбираться в урожайности фруктов?..

- Почему бы нет? Если бы мы только этим и занимались, что б нам ещё обсуждать.

- Сексуальное бельё?

Томас усмехнулся.

- Всё-таки ты уже практически спишь… – произнёс он, – Завтра отправимся в Мельбурн. А мне вдруг захотелось никуда не ехать.

- Давай не поедем…

- Нет уж, поедем, как договорились. Хотя, тебе-то здесь лучше, чем в городе…

- Мне хорошо везде, где тебе хорошо.

- Какой идеальный партнёр, ты только посмотри…

- А ты меня не ценишь…

- Да как же не ценю? – умиляясь, проговорил Томас, – Только и думаю, что о тебе. Мало?

- Нормально, – разулыбался Крис.

- И всё же грустно всё это, – глядя в потолок, сказал Том.

- Прощаться всегда грустно.

- Я думаю, мы вернёмся сюда как-нибудь, – предположил Том, – Уже впятером.

- Веранду покрасим.

- Веранду покрасим, – покивал Том с улыбкой, – Лучше спать. Не то я сейчас встану, пойду на улицу с чашкой кофе, буду до рассвета пялиться на звёзды, а утром, весь в слезах, буду умолять никуда не ехать.

- Слабо себе это представляю, – донеслось от Криса.

- Ехехе, – выдал Том, – Что ж я, воодушевиться звёздами и поплакать не могу?

- Поплачь, поплачь… Жилетку надеть или так сойдёт?

- При тебе я не собираюсь.

- Мне выйти… Мне выползти?

- Нет, вот ты уснёшь – и я стану рыдать в подушку.

- Я проснусь. Я всяко от такого проснусь. Отведу в ванную и заставлю умываться ледяной водой.

- У тебя нет сердца, – сокрушённо вздохнул Том.

- Есть. Но маленькое.

- Ехехе-хе-хе-хе! – утыкаясь в ту самую подушку, в которую обещал рыдать, засмеялся Томас.

- Это больше похоже на правду, – решил оцелот.

Том наклонился к нему, стараясь не разбудить Алису, и поцеловал в заросшую щёку.

- Слушай…

- Подожди, я сейчас отнесу Алиску к котятам.

- Хорошо.

Крис вернулся в постель и, ничего больше не говоря, притянул к себе Томаса, целуя его. Тот доступно всё объяснил чуть раньше. Своим запахом.

====== 39. В Австралии хорошо, а старая нора лучше новых двух. ======

Томас, придерживая сумку-переноску, приобретённую в Мельбурне, стоял на лестничной клетке, разглядывая ровно окрашенные светло-кофейной краской стены, и испытывал от созерцания такого незамысловатого, казалось бы, зрелища тихую, как тонкое счастливое поскуливание, радостную эйфорию. За поворотом коридора медленно захлопнулись двери лифта, и даже этот ничего не выражающий отзвук в этот момент показался Хиддлстону до безобразия очаровательным.