Майки, конечно, очень хороший и от мыслей о нем тепло, но он уставший и ему не до Лео.

И Лео не хочет сейчас быть с ним, он хочет к Рафу, который тоже от него устал.

Как же быть, если все от него устали и всем он надоел и от него у всех только проблемы?

Как постараться, чтобы быть хорошим?

Пальцы ощупали замок и снова царапнули дверь.

Получилось тогда, получится и в этот раз.

Лео сходил с ума от тревоги.

Внутри тикали часы, которые говорили, что обещанное «вернусь» давным-давно прошло.

Вдруг с Рафом что-то случилось?

Если он уехал к Рио и ему там хорошо, то Лео просто проверит, просто узнает и сразу же уйдет.

Он больше не хочет портить жизнь тому, кто столько для него сделал.

Он же хотел стать таким же нужным, как Рио, но Раф этого не захотел.

Вот это вот такое важное слово «люблю», которое у Лео никак не получалось сказать, оно Рафу нужно не от него, а от Рио.

Значит, мешать нельзя.

Но тревога заставляла кружить по комнате и снова возвращаться к двери, чтобы дергать замок.

Раф сказал ждать и беречь его кофту.

Но Раф сказал, что вернется вечером, а это давно прошло.

«Ему просто не нужно твоей любви. Ему нужен Рио…»

Лео сел, поджимая ноги, и уткнулся лбом в дверь, давая пальцам отдых.

Он уже процарапал почти половину этой доски… еще столько же. Надо постараться…

Лео прикрыл глаза…

И надо постараться не попадаться Рафу на глаза больше.

Ушел, значит, ему так надо.

Сказал ждать – жди.

Он дал тебе больше, чем ты заслужил.

Вспомни, как оно было до встречи с Рафом.

Вкус металла едко обжигает язык, пока тварь отчаянно грызет палку, что держит удавку на ее шее.

- Держи крепче, – говорит один из охранников питомника своему напарнику.– За криво нанесенный маркер штрафуют.

Тварь хорошо понимает их речь и дергается сильнее, хотя петля режет шею и припечатавший голову к столу ботинок больно давит на висок.

Но тварь не хочет маркер, она почему-то точно уверена, что это очень плохо, это – нельзя совсем.

- Держи, – ботинок охранника сильнее прижимает голову, а удавка уже не дает дышать.

Тихо жужжит тонкая, вылетающая из привода, игла, марая красной краской руки человека в медицинских перчатках.

- Смотри-ка, терпит, – усмехается охранник, выбивающий знак на салатовой коже. – Жаль, приручить нельзя, я б домой взял. Дети бы посмеялись над такой зверюшкой.

- Он троих убил уже, – возражает второй. – Обхохочешься просто. И врачу руки сломал, когда чип устанавливали. Бедолага теперь на больничном, а нам возиться тут. Таких убивать надо, а наше правительство за политику терпимости, бля! Все уже? Выпускаю?

Удавка слетает с шеи, и люди освобождают голову, но тварь еще какое-то время лежит и тупо таращится в стену, редко смаргивая уродливыми безресничными веками.

Маркер – это плохо. Тварь знает.

Лео провел пальцами по скуле.

Тогда он вообще не понимал, почему это плохо, просто чувствовал.

Теперь знает.

У него даже оказалось имя.

Люди зря говорили в питомнике, что он ничего не понимает. Он все понимает на самом деле.

Он точно знает, что ему нужно к старой водокачке, что там нужна его помощь, его сила и его выносливость. Там ждут.

- Лео?!

Этот кто-то, кричавший ему вслед вот это знакомое важное слово… этот кто-то пах, как и все охотники, но он был другим.

Лео ему поверил и не ошибся.

Это был Раф.

Конечно, Рафу стыдно с ним таким среди людей.

Лео же видел, каких мутантов берут из питомника в дом.

Он знает, что старались все.

Но люди выбирают либо тех, кто маленький и забавный, либо больших и спокойных, кто умеет убираться и знает команды, кто не тронет, не рычит, не бросается на решетку.

Таких, как вот тварь, вообще не показывают.

Те, кто с красным маркером, не для пристройства.

Им доживать здесь, в клетках питомника, куда изредка бросают остатки еды и, если вспомнят, доливают воду в жестяные поилки.

На них нет времени. Их не учат командам. Красный – это приговор.

Но они тоже стараются. Видит небо, они тоже стараются, как могут.

Суются мордами в решетку, чтобы увидеть посетителей питомника, может быть, выпросить кусок чего-то вкусного или, что важнее, ласки…

Но их боятся.

Таких не берут домой.

А Раф Лео взял. И подарил много заботы, тепла и даже новые вещи, даже рядом быть разрешил, гладил и не боялся.

Но Лео не подошел для жизни в квартире, как и говорили люди в питомнике.

Люди всегда правы.

И Раф это понял, и это нормально, наверное.

У него же есть своя жизнь, он не обязан возиться с Лео, он дал ему все.

А тот плохо постарался это сберечь…

«Я просто узнаю, что все хорошо. Я не побеспокою и не буду мешать… подожду его в его доме и сразу уйду, как только увижу, что все у него хорошо…»

Раф же сказал, что вернется вечером… а вечер давно стал ночью.

Конечно, Рио был прав тогда… конечно, прав. Люди не ошибаются.

Но Лео только проверит…

- Ты же понимаешь хоть что-то? – человек садится напротив и опускает глаза в пол, потому что смотреть на Лео ему не хочется совсем. – Так вот пойми меня сейчас правильно. У нас целая жизнь была, пока ты не появился. Санти верит, что тебя можно вылечить, но пока что ты только рушишь его и мою жизнь.

Лео пристально смотрит на Рио, пытаясь понять, что от него требуется на этот раз. Он и так весь день сидит на циновке и никуда не ходит, ничего не трогает, старается.

Раф похвалил его недавно за сказанное слово, за те движения, что Лео вспомнил и смог повторить. Что же он тогда портит?

- Ну, пойми ты умом своим убогим – не место тебе в человеческой жизни. И тебе это не в радость, и нам с Санти – тоже. Бежал бы ты в лес, откуда выполз, и жил бы себе на природе. Не зря же говорят, что дикого зверя приручить не получится.

Рио бессильно роняет голову.

- Ты все у меня украл уже! Даже его любовь!

Лео все же встает и подходит к человеку, чтобы сесть около подлокотника.

Он не крал. Раф сказал не брать ничего, и он не берет. Это – неправда.

- Ну, чем ты ему так дорог стал? – Рио вскидывает глаза, в которых дрожит отчаяние. – Бесполезный, уродливый, тупой! Да еще и злой, как собака. Ты же даже дать ему ничего не можешь, ни любви, ни ласки, ни теплого ужина и объятий! Ничего. Если б ты понимал хоть что-то, то убрался бы подальше и не портил нам жизнь, но ты ж, как любая скотина, только жрешь и жрешь внимание, отбираешь время. Мы в ответе за тех, кого приручили, но я-то тебя не приручал и в дом не звал, а уж в нашу с Санти жизнь тем более…

Рио роняет голову на руки и тихо бессильно плачет.

Лео жаль человека. Он не понимает его обвинений, потому что ничего не брал, не крал и не жрал, но раз так говорят, значит, так и есть.

Он осторожно, чтобы не напугать, решается погладить Рио по руке, чтобы успокоить.

Раф сказал поладить… Раф сказал не создавать ему проблем…

Лео плохой, Лео плохо старался…

- Уйди к чертям собачьим, – сквозь всхлип выдыхает Рио. – Вот исчезни из нашей жизни, чтобы все стало, как до твоего появления! Господи, как же оно хорошо-то было тогда…

Лео поднимается и отходит от человека.

Он очень плохой. Он расстроил Рио.

- Уходи…

Значит, постараться быть хорошим – это уйти?

Входная дверь оказалась открытой, хотя Раф всегда ее запирал.

Лео вышел и забрался на чердак, чтобы найти выход на крышу.

Пальцы снова упрямо начали скрести дерево под замком.

Надо просто добраться до железной задвижки, что спрятана внутри, и вытащить ее, просто неслышно уйти в город, добраться до дома Рио и убедиться, что все хорошо с Рафом…

Постараться вот еще чуть…

Лео улыбнулся сам себе, добравшись до тонкой перемычки, что удерживала врезной замок в его гнезде.

Откуда он знает, как с этим обращаться, он не помнил совершенно, но уверенно и осторожно вытянул шпильку из замка, как и на балконе Рио, и дернул широкий язык внутрь замочного гнезда.