Она так и не узнала, что спустя всего три часа в подвал нагрянули сотрудники лаборатории Исследовательского Центра, а следом за ними охрана приюта.

Она направилась в те трущобы, что подарили ей жизнь, унося свой жалкий скарб на спине, а у сердца старый кошелек с фотографией зеленого существа и завёрнутый в чистую тряпицу крошечный штурвал. Подвеску, которую когда-то она сняла с шеи зеленого малыша, найденного ею у мусорного бака.

Она совершенно забыла о ней за эти годы.

====== Дождь – Вселенной голоса ======

Заброшенный дом с перекошенным крыльцом и заколоченными наглухо окнами. Весь пропахший отсыревшим кирпичом и подгнившей древесиной.

Дэнни смотрит на это разваливающееся строение, дверь которого закрыта всего лишь на щеколду, и понимает, что тут давным-давно никого нет.

Почему-то ему становится от этого грустно и холодно, хочется сесть на ступеньки и горько заплакать.

Он очень надеялся, что тут все закончится.

Ему же это обещал кто-то…

- Ничего, золотой мой, – теплые руки ложатся сзади ему на плечи. – Ничего страшного, значит, судьба нам дальше идти. Знал бы только Господь, как мне этого не хотелось.

Вскрикнув от боли, Дэнни сел в кровати и распахнул глаза. Его сотрясал мелкий озноб, а плечи, там, где тронули чужие руки, словно прошило иглами.

- Дэнни, – сонная и уставшая мама вскинула голову с подлокотника кресла, в котором дремала у его кровати. – Что, родной мой? Пить? Позвать папу?

- Мам, больно, – Дэнни прижался пылающей щекой к ее ласковой ладони и закрыл глаза. – Спина болит очень.

- Т-шш, все пройдет. Все-все пройдет, потому что я рядом, – мама пересела к нему на кровать, обняла и стала тихонечко покачивать, как маленького. – Я тебе обещаю – все-все пройдет. Папа тебя вылечит.

Дэнни прижался к ней и закрыл глаза.

От маминых слов действительно, казалось, угасала боль. Хотя он знал, что на самом деле стоит только проснуться, и все утихнет через пару минут.

Дэнни понимал, что это не у него болит спина. Беда случилась с его другом Рино. Это ему так плохо, что рвет на части, постоянно тошнит и холодно.

Рино очень плохо, а Дэнни не может ему помочь. От этого становилось жутко стыдно за себя, потому что его еще и мама утешала, и папа обязательно приносил вкусные сиропы, сидел с ним и читал биологию.

К нему приходил дядя Майки и приносил комиксы, дедушка зажигал красивые высокие свечи, и дядя Раф тайком от мамы давал полистать книгу про оружие.

Только дядя Лео не приходил, хотя Дэнни очень скучал по нему, и не заглядывала Эдит.

- Мама, ему совсем плохо, – тихо сказал Дэнни Эйприл в руку. – Вдруг он умрет.

- Ну, что ты, – Эйприл обняла его еще крепче. – Сны не умирают. Они живут внутри нас, пока мы в них верим.

Дэнни кивнул, подавив вздох, и закрыл глаза. Он уже привык, что мама не верит в Рино, считая его выдумкой. Или, вернее, она так только говорит. Дэнни казалось, что мама очень боится Рино, а почему – не рассказывает. Боится почти так же сильно, как ниндзю-цу.

Вдох-выдох. Что-то хрипит внутри. Дышать больно, особенно вдыхать, когда поднимаются лопатки.

Лео лежит на боку и считает проползающие мимо него красно-белые столбики. У него нет сил даже просто сдвинуться с места. Он хочет пить, хочет заснуть, хочет деться куда-нибудь от боли и тошноты.

То, на чем он лежит, неровно дергается, катясь то быстрее, то медленнее по пыльной дороге мимо столбиков, оно рвано подскакивает на кочках, причиняя новую боль.

Лео молчит и терпит, вытирая кулаком глаза и стискивая зубы.

Почему-то он уверен, что нельзя говорить, как ему плохо – надо молчать и делать вид, что он спит.

- Отдохну немного, – рядом с ним садится большая фигура, которую никак не получается рассмотреть, и бережно гладит его по голове. – А там до заката еще пройдем чуть-чуть.

- Давай я тоже пойду, ба, – Лео едва приподнимает голову и пытается отогнать черноту от взгляда. – Чего ты одна вечно?

- Что ты, родной, что ты, – шершавая теплая рука смещается с его головы и пытается уложить обратно. – Мне не тяжело совсем, я просто попить присела.

- Я тоже пить хочу, – Лео чувствует, как в животе сухим комом крутится тошнота, и сглатывает.

Он бы сейчас дорого дал за стакан холодной минералки.

- Пей, солнышко мое ясное, пей скорее, – губ касается горлышко пластиковой бутылки. – Наконец-то хоть пить хочешь.

Лео делает несколько больших глотков, хватается за живот и жмурит глаза. Внутри словно режет что-то, хотя горло перестало саднить.

- Ба… прости… – и вода с мерзким бульком вылетает обратно.

- Лео.

Пальцы сжались сами собой, как будто ища опоры.

- Лео, очнись.

Глаза распахнулись, и в них хлынула родная знакомая зелень бессонницы.

Раф как всегда рядом.

Это греет душу, хотя прогнать бы его к чертям, чтобы поспал хоть пару часов – глаза, вон, красные уже с недосыпа.

- Прости, – Лео с трудом разжал руку, поняв, что вцепился брату в предплечье до синяков. – Сон…

Раф хмуро качнул головой и ничего не ответил. Он полулежал рядом, крепко прижав к себе Лео и закинув одну ногу на спинку кровати.

- Вода есть? – Лео приподнялся, водя мутным взглядом по комнате.

Каждый раз вываливаясь из своих снов в реальность, он долго не мог сообразить, где находится.

Раф взял с тумбочки бутылку и протянул ему, предварительно встряхнув.

- Мастера позвать надо, – тихо сказал он, внимательно глядя, как Лео жадно глотает минералку. – Он хотел застать тебя не спящим. Подождешь?

- Конечно, – Лео благодарно кивнул и свалился обратно на подушку. – Одеяло дашь?

Раф нахмурился еще больше, но накрыл Лео вторым пледом и прижал к себе, стараясь согреть.

Донни сказал ему, что это бесполезно, что когда температура так шкалит, никакое одеяло и живое тепло не смогут согреть.

Но Раф в это не верил – ему казалось, что стоит только Лео обнять и осторожно прижать к себе, неважно в бреду тот или в сознании, и брат сразу чуть успокаивался.

Рафу казалось, что проблема не в вирусе, который Дон пытался лечить, а в чем-то гораздо более сложном. И это сложное не подчинялось логике, а значит, и обычным законам болезни тоже.

Он выволок свободной рукой телефон и послал сигнал отцу.

- Лео, слушай, я отойду на минуту, ладно? Сейчас сэнсэй придет. Лео?

Раф ударился затылком в изголовье кровати и закрыл глаза.

- Твою мать! Опять вырубился.

Гелла устала до такой степени, что и ног уже не чувствовала, когда наконец-то добралась до резервации, куда ей указали путь добрые люди на шоссе.

Ловить попутки она боялась, а чтобы Рейна не увидели днем, укутывала его своим пальто и старым пледом с головой.

Дорога выпила из нее все силы, и она не понимала, каким чудом до сих пор жив ее Рейн.

Она немного знала о медицине, привыкнув доверять врачам, но было очевидно, что мальчика словно поддерживала какая-то потустороняя сила. При том, что гнили раны на спине, при том, что он горел, и его постоянно рвало, он продолжал дышать. И ей казалось, что во сне он даже успокаивался немного и едва заметно улыбался ей, словно видел что-то хорошее.

Одноэтажный дощатый дом, выкрашенный в кирпично-красный цвет, с сероватой крышей встретил ее запертой дверью.

Гелла с огромным трудом поднялась на крыльцо и постучала, упершись лбом в косяк.

Она устала, измоталась и проплакала все глаза в дороге.

Она боялась идти сюда, но другого выхода так и не смогла найти.

Если и здесь ей никто не откроет и не захочет помочь, то останется только лечь и ждать смерти.

- А где теперь живет Крэдо? – Гелла неловко топчется на пороге соседского дома, понимая, что ее тут никто не узнает.

Да и не мудрено – столько лет прошло с тех пор, как умерла ее мама и она ушла от сюда.

- Кредо? – старуха-соседка, бывшая мамина подруга, поджимает губы и морщит лоб. – Старик убрался из наших мест после смерти своего сына. Говорил, что тот прогневал каких-то духов неправым служением дурному Господину и духи убили его. Индеец, что с него взять?