Потом Пашка выслушивал, к какому спецу лучше обратиться, какое УЗИ сделать, какое лекарство выпить.

— Ты мед оканчивал или курсы менеджмента? — но Пашкин скепсис игнорировался. Инструкции сыпались одна за другой. Серому было невдомёк, что просто Женька хочет так от него отделаться, завуалированно сказать, что не надо на него снова повышать голос. Объяснить Серёге, что «головные боли» Женьки легко лечатся, надо лишь сбавить обороты, было практически невозможно. Не мог же он признать себя виновником недомогания мелкого, которого хоть и прокатил хорошо в своё время, но по «доброте душевной» продолжал его как бы опекать, а заодно делать ему непристойные предложения, которые бесили и смущали Женьку и забавляли Пашку. Никольский был уверен, что Жека за его спиной ничего не предпримет, а мальчишка не мог обойтись без очередной порции хорошей эмоциональной встряски.

Серый же напористо, назидательно орал в трубку, пытаясь объяснить Павлу, с кем он связал свою жизнь: «Это же сатана! За ним глаз да глаз! Ты плохо его знаешь. Намучаешься ещё с ним! К невропатологу его своди, раз он по ночам вздрагивает. Не должно же так быть».

«Убрать бы из Женькиной жизни его мать да твои наезды, неугомонное создание, тогда и вздрагивать перестанет. Только вот заскучает малец без тебя», — Пашка всё больше в этом убеждался. И если поначалу ему эта Женькина привязанность была неприятна, а сам парень пытался её скрыть, то за год они все подстроились друг к другу. Никольский ограничил общение парней. Серый мог звонить только Павлу, телефон Жеки он не знал. Полунин сам не хотел его давать, Павел лишь поощрял это решение. Серёга базарил с Никольским, если у Жеки и Короля было настроение или какая-то общая тема для обсуждения, Пашка передавал трубку мальчишке. Как только разговор парней доходил до точки кипения, тут же без лишних объяснений забирал телефон, а если надо, сбрасывал вызов.

Женька вопил, что Серый мудак, Король выпускал пары там, откуда он звонил. Какое-то время оба требовали от Пашки «даже не говори мне про него!», а потом начиналось всё по новой. Пашке не хотелось обрывать их общение совсем, видя, что они всё равно тянутся друг к другу, несмотря на то, что вроде бы разошлись.

Потом он въехал, что у них друг от друга зависимость. Садист и мазохист нуждались друг в друге. Женька не мог без того, чтобы не отчаиваться, что Серёга над ним издевается, а Короленко буквально ломало без своей бывшей жертвы. Пашка же за свою жизнь хорошо усвоил одно: пока люди не «переболеют», бесполезно их пытаться растащить.

Никольский уже успел изучить этого «сатану». До него Жека, слава богу, не дотягивал, а что он подвижный, энергичный, неугомонный чертяка, мужчину нисколько не смущало, напротив, мальчишка напоминал ему себя юного. Может быть, поэтому многие «штучки» сходили Женьке с рук. Пашка просто понимал его мотивы поведения по аналогии с собой.

Женька жил с Павлом и наконец-то после той обстановки, в какой находился в родительском доме, ощущал себя счастливым.

***

Сейчас Серёга и Павел сидели в пабе, ожидая Снежку. Маринка прийти не смогла, сетуя, что простуда — дело противное. Снежка приехала к родне. Её небольшой городок находился в нескольких часах езды на машине или автобусе. Узнав, что она едет сюда, её обожаемый дружок Серёга решил убить одним выстрелом всех зайцев сразу: собрать их тусу. Подосадовал, что Анохина не придёт. Женька же работал не в свою смену.

— От меня скрывается, — сделал вывод Король. Иногда его мнительность вызывала недоумение. — Ну хоть ты пришёл, старик! — хлопнул он Пашку по плечу, после чего рука съехала по спине на задницу и остановилась на бедре, уютно примостившись ближе к паху.

Вопрос про усталость по вечерам он решил оставить без ответа. Почему-то врать Пашке не всегда хотелось, а после работы Серёга с ног валился, да ещё как. Списать всё это на плотный график он не желал, хотел всегда оставаться подтянутым и энергичным и досадовал, что в сутках так мало часов на выполнение всех его замыслов. Ну невдомёк мужику было, что просто он не очень собранный и разбрасывается по мелочам, не умея вычленять основное. Невдомёк, видимо, было и то, что все люди устают и ближе к ночи почему-то хотят спать. Это они, другие люди. Серый же считал себя, по всей вероятности, особенным. Пашка поставил ему «диагноз»: перфекционизм вкупе с нарциссизмом, садизмом, мазохизмом, невротизмом, некоторыми чертами психопата… Может, Пашка ещё чего забыл добавить, копаясь в своём недодруге-недооппоненте. Серый, услышав всё это, пространно и экспрессивно матерился, неделю ходил в великом загрузе, слал нижестоящих и был молчалив с вышестоящими, а вернее, пытался им на глаза не попадаться.

«Я тебя закопал, мне тебя и откапывать», — вздохнул про себя Пашка и терпеливо занимался повышением самооценки, а заодно приручением этого оригинального кадра.

Зачем он всё это сказал Серому в лоб? Было интересно, как он отреагирует, а также хотелось убедиться, что отреагирует именно так, как Никольский предполагал, — бурно и матерно, ибо признавать всё это в себе ой как не хотелось. Но надо отдать должное Короленко, поразмыслив, он, как-то раз позвонив Пашке, на удивление тихим голосом сказал:

— Знаешь, Ангел, ты в чём-то прав. Ну да, вот такой я, как написано в твоих статьях. Почитал я, что ты мне скинул. А кто меня таким сделал? — тут же вознегодовал он. — Мой уёбок-папаша! А мать куда смотрела? Да ей вообще на меня похрен было! Жена — блядь ещё та — жизнь мне покалечила!

Искать причину в других нам всегда легче, чем работать над своими недостатками, корректировать свой характер.

— А может, и не надо менять свой характер, Пашенька? — как-то раз сказала Маринка. — Нервный срыв будет, когда поймёшь, что это бесполезно. Лучше принять себя таким, доминантистым контролёром, авантюрным азартным игроком, обаятельнейшим мужчиной, который забывает о себе и снова и снова лезет в самую гущу событий, чтобы помочь другим.

— Уже не лезет, — буркнул Пашка.

— Лезет. Может, уже более осмотрительно, но всё равно. Паш, — она сделала паузу, погладив его по руке и посмотрев ему в глаза, — просто оставайся собой. Мы же тебя таким любим. Не надо себя ломать ради прихоти твоей матери, не надо слушать, кто что скажет.

— А вот это уже позитивное манипулирование, Анохина, — усмехнулся Никольский. — Но всё равно спасибо. Я и не слушаю, — пожал он плечами.

— Молодец, — одобрительно улыбнулась она.

— Вот спорим, что Женька тебя соблазнил? А ты и не заметил, повёлся! — меж тем, сидя в пабе и потягивая пиво, вещал Серёга.

— То он, то я. Что только не придумают, — усмехнулся Пашка.

Он вспомнил, как Снежана и другие подруги пытались промыть ему мозги. Отчего-то некоторые решили, что он дурит голову молоденькому мальчику, влюбляя его в себя. Пашка был очень удивлён подобным выводам. Видимо, Женька, который ещё в ту пору не обосновался в его доме, успел растрещать самым близким о своих чувствах. Что уж он там написал и сказал, история об этом умалчивала, а вот Снежка наседала:

— Пашенька, Ангелок мой любимый…

«Что-то ей от меня явно надо, раз звонит по межгороду, да ещё такая вся из себя елейно-ласковая», — заподозрил Пашка.

— Я бы хотела тебя спросить. Только ты обещай, что будешь со мной честен. Обещаешь?

— Ну?

— Что «ну»? Баранки гну! — тут же завелась она, но, опомнившись, взяла себя в руки и снова затараторила: — Тебе ведь Женечка нравится, да? Так да или нет?! — снова командирским тоном.

— Хороший мальчик. Дальше что? — Пашка не спешил делать выводы, ожидая, когда она сама расколется, что ей от него нужно и при чём тут Женька.

— У него же Серый есть, ты помнишь? — решила зайти издалека подруга.

— Да ты чё? Неужели? И как это я проглядел? — наигранно удивился Пашка.

— Не притворяйся! Мне лапшу на уши не повесишь, и так её уже целую кастрюлю насобирала, а всё Серый! Любит он меня, сохнет, но не решается признаться, — мечтательно вздохнула она.