— Ну не на-а-а-до, — заныл Женька, всё ещё любуясь на работу Верхнего.

— Тебе послезавтра на работу. Даже не спорь.

— Зато сколько эмоций было, ты бы знал! Боль во время сессии — это охренительно здорово! Потом она притупляется, и становится так хорошо-о-о! — Женька, морщась, но улыбаясь при этом, поплёлся к кровати.

— Я уже научился повышать твой болевой порог и даже катапультировать тебя в твой любимый сабспейс. Мне приятно, когда у меня это выходит, — поделился явно гордый собой Пашка, когда уже зачерпнул из баночки мазь и лёгкими движениями втёр в кожу, подумав, что Женька просто восхищает своим умением отдаваться до конца. Было до безумия приятно раскрывать его возможности, видеть в этих неподражаемых ясных глазах восхищение и доверие. Только любимый сабмиссив может дать Доминанту такую эйфорию, и только рядом с ним можно ощутить себя чуть ли не богом.

— Ты что! Я балдею! Они все идиоты, что боятся боли, — Женька считал, что он уже эксперт.

— У них психологический барьер. Люди воспринимают это как опасность для здоровья и часто как извращение. Не все же понимают, что многое ещё зависит от умения Верхнего и индивидуальных особенностей нижнего. Мы с тобой за год уже друг к другу подстроились, — Павел испытывал большую благодарность к своему мальчишке, и это согревало истерзанное, почти уже переставшее чувствовать сердце.

Опохмелом диким кровь бурлит по венам,

Звездопадом резко темень разрезая.

Наклоняешь свечку под опасным креном,

Зацепив сознанье, выжить шанс давая.

Вылетали крики, разрывали разум.

Боль дурманом сладким стала, искупленьем,

Недоверья напрочь разбивала вазу.

Твоим сабом буду. Хочешь, стану тенью?

Оголяешь нервы, тело изгибая.

Этот танец муки для тебя, мой Ангел.

Выдирая крылья, грех мой искупая,

Ты бичуешь нежно и целуешь ранки.

Комментарий к Глава 13

Стих от Стёбного Жучка. Спасибо, Андрей)

========== Глава 14 ==========

Начало октября

Пашка зашёл в один из пабов, расположенных в центральной, так называемой исторической части города.

— Давно приехал? — он подошёл к Серёге сзади, тот уже хлебал пиво, временами посматривал на плазму, по которой крутили футбол, тыкал большим пальцем по сенсору айфона и выглядел в своей коричневой кожаной куртке и фирменных джинсах на все сто, впрочем, как всегда. Одежду Серый выбирал не кричащих тонов, но дорогих лейблов, и всё на нём сидело так, словно он в этом родился.

— Бля, что за привычка подходить сзади?! — вздрогнул Король, оторвавшись от айфона.

— Это вместо приветствия? — Пашка уселся на лавку напротив, на лице заиграла пренебрежительная ухмылка.

— Привет, старик. Щас скажу, что давно не виделись, а ты ответишь… Сколько прошло с тех пор, как наконец-то соизволили принять моё предложение и почтили меня, недостойного, своим высочайшим присутствием? Две или три недели? Время летит, я ни хуя не успеваю, — мужчина явно был недоволен, что его застали врасплох. Король подосадовал, что вздрогнул. Не хотелось показывать Пашке свои слабости, даже самые мелкие. Не хотелось, но он сам же забивал на данное себе слово и снова и снова впаривал другу, что жизнь сейчас полный отстой, инфляция сжирает заработок, все бабы стервы, а генеральный вообще пидорас, не в прямом смысле, а по состоянию души, постоянного любовника нет, во сне снова снился Женька и обещал его на этот раз кастрировать. Серый чуть ли не молебен заказал, когда проснулся в поту и с бешеным сердцебиением. Сделал вывод, что уже стареет и надо почаще ходить в спортзал, заодно присунуть тамошнему тренеру. Зря он, что ли, ему деньги платит? Пусть отрабатывает по полной.

Павел слушал очередную тираду вполуха, по привычке вычленяя основное и фильтруя «мусор». Основным было то, что Серый хотел продолжить раскручивать обоих парней, заходил к этому вопросу и так и эдак, пытался убедить Никольского, что Женька его хочет стопроцентно, надо только ему, Пашке, надавить, доказать и приказать.

На втором месте на повестке дня стояло беспокойство Серого из-за своего возраста. Кризис круглой даты он переживал излишне болезненно, снова сетовал, что молодость его закончилась, вероятность обзавестись любовниками стала ниже, поэтому он оправдывал себя, что пытался заигрывать налево и направо, чтобы доказать себе, что он ещё о-го-го. Подошедшая официантка получила от него обаятельную широкую улыбку, подмигивание и поглаживание по бедру, недовольно зыркнула на его руку и отчалила выполнять заказ.

Когда она отошла, Серый с самодовольным видом выпалил:

— Видал? Она меня хочет!

— Ей просто нельзя портить отношения с посетителями, — пожал плечами Пашка. — Посмотри вот туда. Видишь того высокого парня, который вытирает кружки? А теперь глянь на неё.

— Бля! Вот сучка! На него пялится, да ещё улыбается ему. Ну и ладно, другую подцеплю, — нахохлился Короленко.

— Непременно. Ты же у нас мужик в самом расцвете сил, да ещё и кошелёк у тебя не пустой.

— Чё, правда так считаешь? — недоверчиво покосился на Пашку Серый.

— Ты о чём? Что кошелёк у тебя не пустой? В этом я даже не сомневаюсь, — прикинулся наивным Пашка. — Что за баланду пьёшь? Цвет какой-то странный: коричнево-малиновый.

— Пиво с привкусом вишни.

Никольский недоверчиво покосился на большую кружку Серёги.

— Ты не ответил, — Серый решил не отставать от Пашки.

— Что именно?

— Ты сказал, что я в самом расцвете сил и что любая будет счастлива со мной трахнуться.

Пашка хмыкнул про себя, подумав, что он сказал по-другому и что Серый его попросту иногда умиляет своей непосредственностью и желанием всем нравиться.

— Разумеется, в расцвете. Да ты сейчас вступил в самый востребованный возраст, — льстить — так уж до конца, с искренней мордой. Да и не лесть это вовсе, а сущая правда. — Женщины лет эдак от двадцати и до пятидесяти, а может, и старше, если ты любитель дам бальзаковского возраста, будут рады знакомству с тобой.

Пашка вспомнил, как на него как раз в этом возрасте была открыта настоящая охота как женщинами, так и мужчинами. Видать, народ решил, что «мальчик» созрел. Годков этак десять ему сбавили, как обычно, и начало-о-ось. Никак не хотело прекращаться и по сей день. Немного стало легче, когда Пашка ушёл со старой работы, а летом начал вылезать гулять чуть ли не под ночь, когда народ уже рассеивался. Девушки-кокетки либо уже спали, либо отсиживались дома, ибо шататься по городу в одиночестве в двенадцать ночи небезопасно и моветон. Парни же успевали наклюкаться. Иногда кто-нибудь провожал Пашку заинтересованным взглядом.

— А ты что, уже чувствуешь упадок сил? — приподнял бровь Никольский. — По вечерам валишься с ног? После отменного траха задыхаешься? Утром ты встаёшь бодрым и свежим?

— Не, ты что! После траха всё отлично! Дыхалка в норме, утром бодрый, как огурчик, вечером… — Серый замялся.

Что мужчина подтрунивает, он снова не въехал, ибо Никольский говорил всё это с таким искренним фейсом, взгляд был настолько кристально-чистым, что если бы Паша видел себя со стороны, поверил бы сам. Но он даже перед зеркалом никогда не тренировался, а отрабатывал своё актёрское мастерство на тех, кто его так или иначе доставал или благодаря кому он испытал когда-то не самые приятные моменты в своей жизни. Голос отличался поистине большим набором оттенков. Серый стоял в начале списка претендентов на то, чтобы испытать весь Пашкин арсенал как обаяния, так и манипулирования. Иногда до Короленко это доходило, и он матерился, обижался, бросал трубку и даже не звонил. Дня три. Потом Пашка снова слышал в трубке его радостные вопли:

— Слышь, старик, по телеку одно лекарство рекламировали, может, тебе от хондроза подойдёт?

Пашку умиляло и забавляло стремление Серёги вот таким образом ему помочь и завоевать расположение, но он знал, что за добрые советы Серый «возьмёт плату» — надо будет выслушать о состоянии его дел и не столько дать совет, сколько именно выслушать, включая его многоэтажный мат, к которому Пашка уже тоже привык. Серёгу переделывать смысла не было. Это ещё никому не удалось. Скорее уж он будет пытаться заставить сделать всех, как нужно ему, даже этого не скрывая. Можно было только изобразить, что очень симпатизируешь Серому, наговорить комплиментов, а потом ставить свои условия, пока тот, находясь в эйфории от лести, не очухался. Впрочем, Пашка иногда делал ему вполне заслуженные комплименты, ценил его жизнелюбие и то, что Серый, несмотря на постоянное обсирание всех и вся за глаза, всё же помогал людям… если у него было хорошее настроение. Особенно он уделял внимание здоровью. Так что если Жека ныл в трубку, что и так голова болит, а тут ещё Серёжка орёт, то Короленко требовательно заявлял: «А ну дай сюда своего Верхнего! Совсем охренел, у его пацана высокое давление, может быть, вообще сосуды сужены, а он его, то есть тебя даже не обследовал!»