— Дамочка, вы меня обижаете. Мне давно пора вести размеренный образ жизни, но поди докажи это нашим сотрудникам, особенно новеньким, что Павел Андреич степенный человек, а не пацан двадцати лет с хвостиком.

— Если бы я не знала, сколько тебе, сама бы опростоволосилась.

— Ты мне льстишь, дорогая, как и встреченные мною сотни людей. Видеть выпученные глаза при озвучивании своего возраста уже напрягает, — вздохнул Пашка.

— Ты же ведёшь себя иногда как пацан, Никольский, чего тогда хочешь от людей? Где у тебя пивное брюхо? Где щетина и седые волосы? Когда подстрижёшь свои патлы, перестанешь заигрывать и шутить?

— Блин, я себя прямо ущербным почувствовал. Пиво редко пью, не завёл пузо, — Пашка задрал майку и сокрушённо похлопал себя по прессу.

— Спрячь! — запротестовала Маринка. — А то снова мужа затрахаю!

— Он точно будет доволен, — Пашка тут же одёрнул майку. — А вот патлы мои не трожь! Если обстригу, тогда как я буду делать ирокез? Панк всё-таки, хоть и бывший, а вообще-то я им никогда не был, только все эти бирюльки на себе таскал. Весело было. Ты чё, я одним своим видом всю дворовую шпану распугивал, заодно и бабок с мамками, которые от меня детишек подальше прятали, — воодушевился Пашка, вспомнив своё увлечение.

— Цирк с тобой, да и только. Пойду я домой, пока от смеха не лопнула. Эту вредину, мою дочь, кормить пора.

— Держись, мамаша.

— Ох, придётся. Вся семья на мне. Мне раскисать нельзя. Пашуля, всё, я отчалила. Жду твоего звонка насчёт работы. Сочтёмся потом. За мной не заржавеет! — женщина встала со стула и направилась в прихожую, на ходу завязывая шарфик.

— Анохина, не бери с меня дурной пример и не повторяй мои словечки, я вообще заразный, это я заметил.

— Болтун ты, Пашка, весёлый, жизнерадостный, — Марина потрепала друга по щеке, в глазах промелькнула грусть, словно она что-то вспомнила. Тут же тряхнула головой и вышла из квартиры.

— А что грузиться? — пожал плечами Пашка, закрывая за ней дверь. — С женой не так давно разошёлся, мать постоянно истерит, на работе меня от коллектива всячески пытается оградить, сократят или сам всё похерю — неизвестно. Жизнь вообще ништяк, — выражение лица сменилось с шутливого, весёло-распиздяйского на серьёзное.

Из зеркала в прихожей на Пашку глянул брюнет с длинными волосами, которые Маринка успела растрепать. В тёмно-серых глазах уже укоренилась затаённая грусть, а уголки губ в последнее время всё реже приподнимались в непринуждённой улыбке. И только своим друзьям Пашка пока ещё не разучился улыбаться.

— В отпуск бы тебе, Паша, — назидательно сказал Никольский своему отражению.

***

Две недели спустя

— Меня приняли, — услышал Никольский в трубке телефона. — Пашенька, солнышко, а ты какую фотку всем показываешь?

— О, поздравляю. Справляешься?

— Пылесос моющий. Я с техникой не дружу. Ужас! Но разобралась. Спина устаёт так, что прихожу домой никакая. Да я в банке за двенадцать часов уставала меньше, чем тут за два часа! Но очень удобно, что потом весь день дома, дочке помогаю писать рефераты, сочинения, мужа ублажаю разнообразием блюд. Ты про фотографию не ответил. Меня здесь сфотографировали. Вдруг ваши увидят фото министерских и решат, что я твоя жена! Куда я своего мужа дену, а? И я с геями не сплю! — затараторила Маринка.

— Анохина, хорош трепаться. Как начнёшь зудеть, не остановишь. И сколько тебе раз говорить, что я не гей, — назидательно сказал Пашка. — Не, ты с геями не спишь. И как бы ты с ними спала? — усмехнулся Пашка, прекрасно понимая, что она шутит. — Ты девушек иногда обхаживаешь. Блин, хотел бы я на это посмотреть, — тихо пробубнил он. — Твоего лица на фотке не видно, — уже громче добавил он. — Старая фотография. На выпускном, помнишь? Ты в ресторан пошла, а у меня денег тогда на него не было, я домой ретировался. Возле памятника всем шалманом фотографировались. Уже навеселе были. Потом нас с тобой отдельно запечатлели. Ты у меня на шее висела. Я тебя за талию держал, а ты к моей щеке присосалась. Волосы у тебя распущены и половину лица скрыли. А мне нафиг не нужны портретные данные. Баба с красивой фигурой в шикарном платье висит у меня на шее! Кому показал на работе, все поверили, что это моя жена, — гордо заявил Пашка.

— А! Да-да-да! Припоминаю. У меня она тоже есть! Только я её запрятала подальше от глаз родственников, чтобы муж особо не напрягался…

— Дочка у тебя вездесущая, не нашла?

— Да видела она её, но Дашка у меня умная, поняла, что на выпускном отрываются. Она сама на школьных дискотеках чёрт те что вытворяет. Ну и в конце концов, что тут такого? Замуж я потом уже вышла, — сама себя успокоила Маринка.

— Не волнуйся, никто не сопоставит твою новую фотку в министерстве и вот эту, сделанную много лет назад.

— Точно, тем более у меня и волосы теперь другого цвета. Ох, ну ладно, успокоил. Пока, Пашуль.

После этого разговора Пашка открыл паспорт. Сзади в обложку была вставлена фотография, напоминавшая их безбашенную юность.

— Красивая женщина — самое лучшее украшение на шее мужчины, — произнёс Пашка и, улыбнувшись, погладил пальцем гладкую поверхность, проведя по изображению Марины.

***

Наши дни

— О! Коробочка! — Жека помахал перед носом Пашки длинной чёрной узкой коробкой без каких-либо надписей.

— Где ты это взял?

— В твоём шкафу, — чистосердечно признался парень.

— Что ты там забыл? — нахмурился Павел.

— Шапку свою искал.

— Почем именно в моём шкафу?

— Потому что в моём я её не нашёл!

— Очень логично, — усмехнулся Никольский. — В мой шкаф без моего разрешения больше на лазай, — отчеканил мужчина и забрал из рук Женьки коробку. — Полку от клавиатуры сломали, — проворчал он, снова повернувшись к компьютеру и поёрзав мышкой по столу.

— Я не виноват!

— Разумеется, и не дуй свои охрененно сексуальные губы. Смотреть надо было, куда свой попец кидаешь.

— Это не я кинул! Это ты меня на стол усадил, но мы с тобой промахнулись, — самодовольно заулыбался Женька.

— Нечего было брыкаться. Думаешь, я вижу, куда тебя сгружаю в полумраке, когда перед глазами мутное изображение твоей мордахи, твой язык шурует у меня во рту, а руки шарят везде, где им вздумается? Я еще и прицелиться твоей задницей должен? — больше для вида возмутился Пашка.

— Зато сколько грохота было! — восхищённо выдохнул стройный юный блондин.

— Ну да, есть что вспомнить, — почесал висок Паша.

— Мне ничего не хочешь рассказать? Например, про эту тёмную коробочку, — намекнул Женька.

— Нет, — пожал плечами Пашка.

— Нет? — насупился парнишка. — Ну и ладно. Тогда пошли трахаться, — тут же оживился он, лупая своими голубыми, как ясное небо, глазёнками.

— Ты вообще о чём-нибудь ещё умеешь думать? — усмехнулся Пашка.

— О чём я ещё могу думать? — изумился юнец. — О спасении планеты от озоновых дыр, что ли?

— Например, о поступлении в универ, — напомнил Павел.

— Чего я там не видел? — проворчал Женька, нахмурившись.

— Ничего ты там ещё не видел.

— Не хочу я загибаться во цвете лет! — воскликнул Жека, потрясая кулаками.

— И это меня Маринка называет паяцем, — улыбнулся Пашка одними уголками губ. — Не маши зазря кулаками, не на махалки пришёл. Гантели сегодня тягал? — за физическим развитием и здоровьем своего любовника он следил зорко.

— Ага, пока ты умывался и принимал душ, — с энтузиазмом закивал Женька.

— Сколько раз?

— Ну-у-у… — задумался парнишка, — дцать раз и ещё -дцать.

— Горазд ты пиздеть, — попытался сделать строгую мину Никольский, но весёлый блеск глаз говорил о том, что сердиться на этого живчика ну никак не выходило.

— Мне матом ругаться не разрешаешь, а сам! — возмутился парнишка.

— Ну так ты же сам меня окрестил Доминантом, а им можно, если шибко хочется, — усмехнулся Пашка.

— Поиграем сегодня? — тут же вспомнил Женька свой новый статус.