- Козел! - яростно выдохнула я, ощутив, как этот извращенец ласково оглаживает покалеченное нм тело. И заработала по губам.

- Я могу - быть с тобой помягче, красавица, - нагнулся ко мне дож. - Только сделай то, что я приказываю!

Снисходительный какой! Чем рожать тебе таких же ублюдков, да лучше я сдохну!

- Отвали, - растянула я разбитые губы в усмешке. Не повезло мудаку. Нельзя отдать то, чего не имеешь.

- Покажи! - нахмурился он, кивая палачу. Тот поклонился и притащил жаровню. - Или будет еще больнее!

- Ничего, - сжалась я от ужаса. - Хоть какое-то разнообразие!

- Последний раз приказываю, - встал он надо мной с раскаленным прутом в руке. - Покажи свою силу, и все закончится.

- Все закончится так или иначе, - зажмурилась я.

Меня все-таки припечатали в бок раскаленным прутом, я завизжала - и от ужаса, и от обжигающей дикой боли:

- А-А-А-А-А!

Яркий кроваво-черный миг боли сменился потерей сознания.

И снова ледяная вода. И железо. Вода. Железо. Камень, ножницы, бумага.

Я выиграла.

- Ты такая же, как все остальные, - разочарованно отшатнулся от меня безумец.

- На этом месте, - с трудом прошептала я. - Должен раздаться зловещий смех злодея.

- Я не злодей, - дружелюбно заверил меня дож. - Я патриот своей страны и своего народа. Нам не нужны боги, чтобы делать детей.

- Ты не злодей, - с трудом открыла я глаза. - Поэтому ты не умеешь смеяться. Ты безумец и садист. И для того, чтобы делать детей, нужно быть не богом, а мужчиной. Настоящим. Как твой сын...

- Сука! - отшатнулся от меня дож.

- И горжусь этим! - заверила его я, балансируя на грани между явью и навью.

- В одиночку ее! - приказал садист. Прошипел разъяренной гадюкой: - В кандалы! Завтра на рассвете казнь! На костер!

- Благодетель! - прошептала я. - Что сгорит, то не сгниет!

В камеру ввалилась стража и застыла.

- Дож, - позвала я. - Иди, скажу чего-то.

Мужчина ухмыльнулся и подошел.

Я с удовольствием плюнула в такую довольную физиономию кровью и прохрипела:

- Мне лишь завтра в ад, а ты там уже давно живешь!

- Унести эту падаль! - заорал дож, выходя из себя и брезгливо стирая кровавый сгусток с руки.

Палач и подмастерье засуетились, отстегивая оковы. Стражник низко поклонился господину - и осторожно поднял меня на руки, вынося за дверь. Последнее, что увидела - это перекошенная от злости физиономия свекра.

«День прожит не зря!» - удовлетворенно подумалось мне, прежде чем провалиться в черную, бескрайнюю, но такую гостеприимную пустоту.

- Осторожно! - зашипели надо мной. На ожоги и раны наносилась заживляющая мазь легкими движениями.

- Больно, - простонала я.

- Потерпи, девочка, - пробормотал стражник. - Еще чуть-чуть осталось. У кого-то есть рубаха?

- Спасибо, - еле шевельнула губами.

- Да не эта, - возмутился громила, отталкивая предложенное. - Мягкая, нательная!

Наверно, мне нужно было покрыться позором и сгореть от стыда, разлеживаясь голой перед когортой мужиков. Но я была покрыта кровоподтеками и сгорала от ожогов. Так что особо не заморачивалась своим внешним видом, вряд ли он мог порадовать чей-то взыскательный взор.

Кто-то из парней все же стянул с себя нательную рубашку, и мое измученное тело завернули в мягкую, теплую ткань.

- Прости, - повинился громила. - Но мы подчиняемся приказам.

- Делайте, что должно, - отпустила я нм оптом все прошлые и будущие грехи. Мне сейчас все можно и дозволено. Я готовилась к встрече с Богом.

Меня осторожно опустили на набитый свежим сеном матрас около стены и защелкнули на руках и ногах тяжелые оковы, аккуратно подоткнув под спину - какую-то тряпку, чтобы защитить от холода камня.

- Ты полежи, - тихо сказал мне стражник. - Я позднее приду. Поесть и попить тебе принесу.

- Спасибо, не надо, - сомкнула я веки, возвращаясь к гостеприимной черноте.

***

Ночью в камеру к двум тяжело избитым, но живым Филлипэ и Эмилио неслышными шагами вошел из потайной двери дож. Посторонился, пропуская слуг, и скомандовал:

- Сына сковать антимагическими наручниками, отмыть, побрить, пролечить и отвести в мой кабинет. Да не забудьте его переодеть... - презрительный прищур. - Сын дожа, одетый в храмовую штору - редкое позорище! - Заглянул в мутные от боли кобальтово-синие глаза и усмехнулся недобро: - Будем беседовать, сынок!

Ровно через час, приведенный в порядок Филлипэ предстал перед суровым отцом.

- А теперь объясни мне, с какой стати ты бегаешь от меня, как заяц, по всей стране?! - напал дож.

- Я же не спрашиваю, папа, зачем ты меня на пару с Эмилио почти год пытаешься убить? - контратаковал наследник.

Дож попытался отрицать, но его сын только покачал головой:

- Я сразу узнал Маурицио и Бонди... и последнего убитого мной из банды браво. Им был твой любимый Рико! Не многовато ли совпадений?

- Ты влез в дело государственной важности, вас нельзя было отпускать! - в запале крикнул правитель и осекся.

Наступила долгая неловкая пауза. Отец сидел на широком кожаном кресле, недовольно поджав губы, и что-то внимательно рассматривал на шкатулке перед собой. Филлипэ сидел напротив, закрыв лицо сильными чуткими пальцами, и заново переживал случившееся за последний год.

- Когда вы с Мило влезли в тот храм и впервые уничтожили магические кристаллы - я не знал, что там был ты, - словно оправдываясь, начал дож. - Просто велел найти и зачистить злоумышленников. Мне жрецы сообщали, что воришки прокляты, что теперь в наказание они не смогут разделяться и по этому признаку их легко будет найти...

Фил сцепил пальцы домиком и положил на них подбородок. Локти его уперлись в стол. Выражение глаз приняло насмешливое выражение.

Рев отца становился все громче:

- Но я и в страшном сне не мог себе представить, что это относится к моему сыну!

Филлипэ поднял голову и уставился на него немигающим взглядом:

- Папа, я не спрашиваю, когда ты понял, кто был один из воров, уничтоживших храмовый кристалл, потому что знаю - ты не меняешь своих решений!

Дож открыл рот, чтобы возразить, и опять закрыл его, неудобно ерзая седалищем по креслу.

Фил продолжал:

- Мне и сейчас это совсем неинтересно.

- А что тебе интересно? - вкрадчиво спросил дож с таким лицом, словно он собрался вонзить себе нож в сердце.

- Я хочу знать, - твердым и ясным голосом спросил наследник. - Кто и когда придумал расставить в храмах кристаллы, которые не дают мужчинам оплодотворять, а женщинам нормально рожать детей?!

Дож побелел:

- Откуда... как ты узнал?

Филлипэ в раздумье постучал пальцами по столешнице и презрительно осклабился:

- Папа, ты забыл - я умею читать! И не только на основных наречиях! В храм мы тогда забрались не столько взять кристалл по просьбе покойного Рыжего, сколько забраться в храмовую библиотеку. И я нашел там... - Он помолчал. - Очень интересные свитки доначального периода. Подобные свитки с сакральными текстами я разыскал и в Храме Света, и в Обители тьмы, и даже внутри ордена.

Дож сидел с каменным лицом, словно приговоренный.

Сын многозначительно продолжил:

- Картина по кусочку складывалась. Недоставало только храма Хаоса.

Венценосный отец скривился, будто съел что-то кислое.

- А уж твое любимое изречение, взятое, как я убедился, из запрещенных свитков, и вовсе расставило все по своим местам! И вот мне интересно, когда и кто начал этот кошмар?!

Дож порывисто вскочил, схватил золотой кубок с вином, одним махом его ополовинил и так же резко упал в кресло. Опять вскочил:

- Ты не в том положении, чтобы чем-то интересоваться, щенок! - Без перехода: - Начал твой прадед, Анастазио Азалемара. Именно, он придумал, как свести воедино силы Света и Тьмы и блокировать силу вездесущего Хаоса. Но эта информация не для всех ушей!

Его сын криво усмехнулся:

- А что мне терять? В живых ты меня по-любому не оставишь, верно?