– Мам, ну какая Бритни Спирс? Она уже давно не тренд. Лично мне нравится Майли Сайрус, она голая выступала прямо посреди Центрального Парка в Нью-Йорке. Крутая!

– И что здесь крутого? А? Что стыда у человека нет? Что не уважает никого – ни себя, ни окружающих? Что плевать на всех хотела? – продолжала кипятиться Марина.

– Так в этом-то и фишка, когда тебе плевать на всех! – убеждённо воскликнула Ксюша. – Тебя любят, а тебе плевать. Тебя ненавидят – ты опять плевать хотела. Подумаешь! Пусть сами идут куда подальше! Делаешь, что хочешь, общаешься, с кем хочешь, – и тебе хо-ро-шо! – последнее слово она протянула с заметным удовольствием. – Вот так, мамуля…

– Ксюша, а вот меня по-другому воспитывали, – неожиданно спокойно заговорила Марина. – Меня учили думать о близких людях, беречь их, не огорчать. Разве тебе не хочется, чтобы твои дети так же к тебе относились?

– Ко мне? Дети? – Ксюша засмеялась, и этот смех показался Марине злым, колким, уничижающим. – Мамуль, да я пока как-то не планировала. Мне сначала пожить хочется для себя, потусить с друзьями, попутешествовать. Ну, как ты живёшь, так и я хочу. Чтобы независимой побыть.

– Секундочку! – уязвлённо перебила её Марина. – Я вообще-то не бездетная вертихвостка, у меня ты есть. И мне всегда приходится думать прежде всего о тебе, а потом уже о том, чего я хочу!

– Ага, а как ты два года назад в Париж умотала, когда у меня температура была 40, не помнишь? Оставила меня на бабулю, а сама свалила…

– Ксюша, что за слова? Ты, ты… где этого нахваталась? Жуть какая! – Марина даже начала заикаться от благородного возмущения. Подобное чувство охватывает каждого, кто совершенно искренне считает себя правым, но в глубине души, где-то очень-очень глубоко, прекрасно осознаёт истинное положение вещей…

– Да, пока ты по парижам каталась да за отцом следила, мне реально пришлось выживать! С нашей бабулей не забалуешь – яйцо всмятку на завтрак, и спать нужно ложиться в девять вечера, – безжалостно выпалила дочь.

Ксюша говорила чистую правду. Гриша, как и любой другой востребованный артист, постоянно мотался по гастролям, и ревнивая Марина то и дело подозревала его в изменах. Именно поэтому частенько, забросив маленькую дочку к матери, спешно покупала билет и являлась пред Гришиными изумлёнными очами, раздражённая и заранее обиженная, в каком бы городе он ни находился. И это ещё хорошо, что дальше Калифорнии его не заносило, иначе Марина, не раздумывая ни секунды, помчалась бы за ним и на Северный полюс.

– Так! Ксения! Опомнись! Ты городишь что-то несусветное! Я уже вообще не пойму, о чём это мы. И, кстати, когда это тебе выживать приходилось? Ты в курсе, что многие дети в твоём возрасте уже работать начинают, а ты – как сыр в масле… Делаешь, что хочешь. В гимназию элитную ходишь. Знаешь, сколько стоит твоё обучение? – изо всех сил пыталась усовестить неблагодарное чадо Марина.

– Да знаю, знаю, – презрительно усмехнулась дочь, – не нагнетай. Я бы и в обычную школу походила, не вопрос. Только тебе самой на фиг не нужно меня возить за тридевять земель, вставать рано… А так гимназия находится на территории посёлка, я туда сама топаю, а ты спишь, сколько хочешь… Золотой тебе достался ребёнок!

– Да, по посёлку два шага ступить – это героизм! Определённо! – язвительно воскликнула Марина.

– Учиться в этой дурацкой гимназии – вот героизм! Достали они все. – Кто? – Да учителя эти. Мои знакомые ребята из соседней деревни говорят, что у них в школе вообще всё по-другому.

– По-другому? Это как? – с насмешливым интересом осведомилась Марина, но, услышав сигнал о входящем сообщении, не стала дожидаться ответа дочери и углубилась в телефон.

Прочитав текст, она даже не попыталась скрыть горькое разочарование. – Кто пишет? – без особого интереса спросила Ксюша. – Да рассылка рекламная. Приглашают в очередной новый ресторан, – упавшим голосом ответила Марина и вышла из комнаты, напрочь потеряв интерес к диалогу с Ксюшей. Та несколько мгновений смотрела ей вслед, потом – на экран телевизора и вскоре убежала наверх, в свою комнату.

В это время на кухне домработница ожесточённо мешала в огромной сковороде паэлью, добавляя в неё наваристый куриный бульон. Отложив тефлоновую лопатку, она ненадолго остановилась, вытирая потное лицо полотенцем и ощущая при каждом прикосновении твёрдые и болезненные шишки на лбу, которыми её по пьяни наградил ненаглядный отпрыск. Горестно вздохнув, она снова сосредоточилась на своём занятии, ворча себе под нос:

– Морепродукты! А водяру они чем закусывать будут? Нажрутся сейчас, а мяса-то нет, и картошки тоже нет. Паэлья одна да сыр. Это ж разве закусь? Тоже мне – модники… Весь дом мне здесь разнесут! Хорошо хоть, колбаска деревенская есть. Глядишь – всё и обойдётся.

На нечищеную от снега парковку перед домом стремительно въехала битая в нескольких местах чёрная «Хонда». Сначала её запарковали в одном углу двора, воткнув мордой в огромный сугроб, потом, резко сдав назад, поставили с противоположной стороны, возле Марининой машины. Водительская дверь широко распахнулась, и оттуда буквально вывалилась уже основательно нетрезвая Лена – та самая соседка и Маринина подруга в одном лице.

Лена была довольно известной в узких кругах актрисой. То есть она была не настолько популярной, чтобы люди узнавали её на улицах и в магазинах, однако в околосценической тусовке имела определённый авторитет – несколько раз её роли удостаивались почётных профессиональных премий, да и Офелию сразу в двух авторитетных репертуарных театрах подряд так просто не получишь.

Иногда её звали выступать в выездных антрепризах, где собиралось, работало и напивалось великое множество не самых успешных, но вполне себе опытных и даже именитых актёров и актрис, подобных ей. Платили не очень, но всё же – неплохая подработка к нежирной театральной зарплате. Зато не нужно было стараться, выкладываться, как на престижной сцене столичного храма Мельпомены: подрыгалась-похохмила перед неприхотливым пензенским или саратовским зрителем полтора часа – и свободна. А дальше можно за кулисами вдоволь почесать языком с коллегами по цеху да хряпнуть пятьдесят водки, которая всегда значилась в её райдере первым номером.

К Лениной чести, немногочисленные верные почитатели у неё всё-таки были. Они исправно комментировали её лирические посты в Инстаграме и собирались организовать сбор денег на долгожданный фильм с её участием. Однако всё это постоянно откладывалось. Впрочем, Лена и сама не горела желанием попасть в кинематограф – камера всегда её пугала, лишая природной раскованности и привычной манеры играть «на кураже».

Как ни странно, Лена особо не бедствовала – особняк в этом роскошном посёлке, всего через пару улиц от Марининого дома, самым естественным образом достался ей после треснувшего по швам многолетнего брака с титулованной рок-звездой. Деньгами же по доброте душевной помогала зажиточная новосибирская родня, страшно гордясь прославившейся в столице родственницей.

Небрежно захлопнув ногой дверцу машины и нетвёрдой походкой направившись к крыльцу, она выглядела феерично – на загорелом скуластом лице застыли недавние слёзы, тушь безнадёжно растеклась по щекам, короткий пуховик неестественно задрался чуть ли не до груди, криво застёгнутый нерадивой владелицей. Остановившись на полпути, она вдруг вернулась к машине. Торопливо схватила с заднего сидения кипу ярких календариков со своим портретом и начала засовывать в сумку. Некоторые падали и разлетались, но Лена не обращала на это никакого внимания – сувениров у неё было предостаточно. Наконец, когда сумка была забита до отказа, она нащупала рукой на пассажирском кресле початую бутылку шампанского. Прижав сумку к груди и водрузив на неё бутылку, она поспешила к дому.

Еле-еле добравшись до входной двери, она замешкалась, прикидывая, как попасть внутрь, – руки у неё были заняты. Тогда она поставила шампанское на крыльцо и потянула на себя массивную ручку. Дверь поддалась, но бутылка упала, и шипучка, пенясь, шумно вырвалась наружу. Чертыхаясь, Лена подхватила и переставила тару на безопасное расстояние и нечаянно уронила сумку с календариками. Растерявшись, она замерла на пороге.