Невысокая, довольно статная, белокожая, со строгим, слегка продолговатым лицом, увенчанным благородным греческим профилем, – Марина никогда не была красавицей, но обаяние-то никуда не денешь. Раньше ей часто говорили, что она похожа на Эдит Пиаф – те же тонко выщипанные брови, тот же выразительный взгляд, и волосы – волнистые, густые, с благородным каштановым отливом…
В общем, всё не так уж и плохо, жить можно. И любить… Только вот вопрос: полюбит ли её кто-нибудь теперь, и сможет ли она любить сама после всего того, что было?
Переодевшись в удобную домашнюю одежду, она поспешила обратно на кухню.
Там уже вовсю хлопотала её помощница по хозяйству – грузная женщина лет пятидесяти – Татьяна Петровна. Она самозабвенно намывала свежие овощи для салата в глубокой раковине из чёрного в белую крапинку композитного гранита.
– Доброе утро! – громко поприветствовала Марина её покатую дородную спину, обтянутую белой трикотажной кофточкой.
– Ох, – испугалась домработница и от неожиданности выпустила из рук металлический дуршлаг, который с грохотом обрушился в мойку. – Мариночка, это вы! Так тихо зашли…
Повернувшись к хозяйке, она потупилась. Марина остолбенела: на полном добродушном лице домработницы буквально не осталось живого места от синяков и кровоподтёков. Под левым слегка прищуренным глазом красовался здоровенный фингал. Некоторые раны были густо замазаны зелёнкой.
– Татьяна Петровна! – опешила Марина. – Это… Как?.. Это… что с вами такое?
Та выудила из кармана передника носовой платок и шумно, с чувством, высморкалась.
– Да вы, Мариночка, не обращайте внимания, – всё ещё не глядя на хозяйку, смущённо заговорила она, – это сын на днях пьяный пришёл и избил мне всё лицо кулаками. А кулаки у него огромные… Вон, у меня и глаз один не видит ничего…
– Как же это он? Родную мать… – оторопело пробормотала Марина, вспоминая недавний разговор с собственной родительницей и строго наказывая себе впредь быть с ней помягче.
– Это хорошо, у меня два выходных было, а то как бы я вам раньше показалась – с разбитым лицом да с шишками? Сейчас у меня ещё заживать начало, не так страшно выглядит… Вы бы подумали…
– Да какая разница, что бы я подумала? – с досадой отмахнулась Марина. – Вы в больнице были?
– Была, а то как же! В районной моей, – закивала домработница. – Обследование мне сделали, но лежать там – мест не было. Да и не люблю я больницы. Мне на работе веселее.
– Что же вы ему сказали, что он на вас с таким озверением набросился? – недоумённо расспрашивала Марина.
– Да ничего, пьяный он был, – поджала губы собеседница. – За что пьяные избивают людей? Да ни за что. Пьяный. Это хорошо, люди внизу стояли, стали за меня вступаться, «скорую» вызвали и полицию, он и убежал. – А сейчас он где? – В Кострому уехал, домой. И я сказала, чтобы не приезжал больше.
Марина внутренне негодовала – вот и расти их, детей этих! Его, лба тридцатилетнего, мать к себе в Москву забрала, в съёмную квартиру на окраине Красногорска, за которую сама же и платила. А этот бездарь спал до обеда да с гопотой соседской путался время от времени, за что его частенько заметали в местное отделение полиции. Марина была хорошо осведомлена об их жизни, вдоволь наслушавшись печальных рассказов Татьяны Петровны, которая то и дело одалживала у неё денег на мелкие взятки правоохранительным органам. Выйдя из очередной короткой отсидки в «обезьяннике», этот здоровенный лоботряс требовал у матери «пятихатку» на пиво и возвращался к привычному занятию – лузгать семечки и базарить с «братвой».
– Ой! – опомнилась домработница, всплеснув руками. – Мариночка, с днём рождения! Счастья вам и любви!
На её широком, причудливо-разноцветном от побоев лице блестели частые капли пота, полные губы с запёкшейся в уголках кровью растянулись в добродушной улыбке.
– Спасибо, спасибо, Татьяна Петровна, – сдержанно поблагодарила Марина. – Вы работать-то сможете или тяжело вам? Она с сомнением покосилась на помощницу. – Обижаете, Мариночка! – испуганно заголосила та. – Мне сейчас домой нельзя. Плохо мне там, одиноко. К тому же день-то какой сегодня! Как же вы без меня?
– Да? Ну, что ж, если хотите, то работайте, – развела руками Марина. – Как там у нас приготовления?
– Ну а что тут приготавливать-то? «Цезарь» ваш модный за пять минут делается, не то что наш русский оливье… Вот взяли бы да нарезали мы с вами тазик-то, а?
– Не надо оливье, Татьяна Петровна, – поморщилась Марина. – Сейчас никто уже его не ест, слишком калорийно. – Ох, уж и калорийно… Можно иногда-то… Тем более – повод какой! – простодушно возразила домработница, мигом позабыв о всех своих невзгодах.
– Скоро у меня такие дамы соберутся, у которых каждый день – повод. Они так и порхают с одной вечеринки на другую. Сегодня у них презентация, завтра – званый ужин, послезавтра – бал на какой-нибудь дурацкой Французской Ривьере. И если бы они каждый раз ваше оливье жрали, то уже ни в какую дверь бы не пролазили. Так что им нужно что-то лёгкое, диетическое. Татьяна Петровна разочарованно пожала плечами: – Ну, диетическое так диетическое… Я что? Что скажете, то и приготовлю. А паэлья ваша эта модная…
– Паэлья – это не модно, это вкусно, – Марина назидательно подняла вверх указательный палец. – И что вам в ней не нравится?
– Да всё мне нравится, только мясо-то там где? – не сдавалась Татьяна Петровна.
– Зачем мясо? Там морепродукты. Креветки, гребешки, кальмары…
– Вот именно, что морепродукты! А закусывать алкоголь вы чем будете? Люди, они ведь, когда пьют, им же поплотнее нужно питаться, а у вас – кальмары одни…
– Сыры будут, они жирные, – держась из последних сил, чтобы не вспылить, сообщила Марина. – Моцареллу я буйволовую нашла в одном супермаркете наконец-то… Думаю, мои гости оценят её по достоинству.
Домработница в искреннем удивлении вскинула брови, почти скрытые от глаз толстым слоем зелёнки: – Ох, уже и буйволов доят! – Татьяна Петровна! Ну, не буйволов, конечно, а буйволиц. Сыр у них получается особенный, с нежным вкусом. В общем, я там ещё пару салатов купила готовых, вы ближе к делу их на блюда выложите и начинайте сервировать стол, хорошо?
– Хорошо, хорошо, – проворчала помощница. – Только я вашу эту паэлью всё никак в толк не возьму. Уж больно там много всего понамешано. Вы не подумайте, я всё – как в рецепте, всё по книжке вашей… Только зачем же креветки в панцире-то кидать? Неудобно гостям будет… Может, почистить?
– Нет уж! Делайте всё точно, как в рецепте! – испугалась Марина. – Его тоже, знаете ли, не дураки писали. А для очисток креветочных каждой гостье поставьте отдельную тарелку.
Домработница удручённо цокнула языком, покачала головой и вернулась к раковине, где громоздилась разноцветная горка овощей.
Марина задумчиво переместилась в гостиную, плюхнулась на диван и включила телевизор. По кабельному показывали голливудский фильм «Анна Каренина». На экране в элегантном поцелуе затрепетали Анна и Вронский. «Странно, что с утра такие откровенные картины показывают», – пронеслось в голове у Марины, и она самозабвенно погрузилась в созерцание киношедевра.
Вскоре послышались стремительные лёгкие шаги, и в комнату буквально ворвалась дочь Марины, Ксюша. Тоненькая и длинноногая, словно оленёнок, с серьёзными серыми глазами и слегка оттопыренными аккуратными ушками, она чем-то неуловимо напомнила ей Гришу. Маринино сердце на секунду болезненно сжалось. Не в силах сдерживать так некстати нахлынувшие чувства, она отвернулась, вперив глаза в спасительный телевизор.
Ксюша подбежала к матери, шлёпнулась рядом на диван и чмокнула её в щёку. – С днём рожденья, мамуля! Получив в ответ сухое и отрывистое «спасибо», она с насмешливым пренебрежением несколько мгновений смотрела на экран. Затем, громко зевнув, поинтересовалась: – Ну, и что это за шняга? – Это не шняга, – холодно возразила Марина, не отрываясь от своего занятия, – а хороший фильм. По гениальной книге, между прочим, снят, если ты не в курсе. – Да в курсе я! Нас этой Карениной второй год мучают. – И чего? – Да не цепляет что-то, мам… – А что тебя цепляет, скажи-ка на милость? – мигом взвилась Марина, свирепо уставившись на дочь. – Человек-паук? Или эта, как её? Бритни Спирс?
