Маринину новенькую иномарку номенклатурного чёрного окраса, забытую во дворе перед домом, за ночь занесло снегом по самую крышу. Её хозяйка здорово погуляла вчера на корпоративе у партнёров и, вернувшись после полуночи, поленилась загнать машину в гараж. Был бы муж у Марины, он бы точно загнал… Да что там! Он и въездные кованые ворота не оставил бы распахнутыми настежь, и снег с крыльца счистил бы. По крайней мере, ей хотелось так думать…

Однако мужа у неё теперь не было, к чему она всё никак не могла приспособиться.

Марина беспокойно спала на своей громадной королевской кровати одна, досматривая последний утренний сон. Ничего хорошего ей не снилось, однако видения явственно проступали на фоне серого унылого сумрака – странные, обманчивые и тошнотворно-липкие, словно подтаявший на солнце мармелад.

Сон стал нехотя отступать, и в голове завертелись, засуетились первые мысли и желания. Заспанная, она машинально пошарила рукой по соседней подушке, привычно ища родное, тёплое, близкое. К её разочарованию, вторая половина кровати, на которую, к слову, с лёгкостью сел бы небольшой вертолёт, была аккуратно застелена.

Марина резко открыла глаза. Ей уже не раз доводилось вот так же, как и сейчас, горько и болезненно пробуждаться от осознания своего одиночества. Во сне ненадолго забываешь обо всём, но утром, находя себя в пустой холодной кровати, ты снова и снова переживаешь эту беспощадную внутреннюю катастрофу.

Какое-то время она лежала неподвижно, безучастно упершись взглядом в потолок. Никаких эмоций, никаких надежд… Одна лишь хмурая апатия. Казалось бы, можно весь день так и проваляться в кровати, без еды и воды, не видя и не слыша ничего вокруг. А ведь сегодня её день рождения, и нужно поскорее приводить себя в порядок.

Мысленно готовясь к подъёму, она услышала, как на прикроватной тумбочке ожил телефон.

Всё ещё лёжа, Марина потянулась за ним рукой и, мельком взглянув на экран, хрипловатым спросонья голосом произнесла: – Да. Привет, мам! Выслушав без особой радости многословную поздравительную тираду, звучащую на том конце провода, она сдержанно ответила:

– Спасибо. Спасибо. Ага… И тёте Наташе спасибо. Это она пусть тебя с моим сорокалетием поздравляет, а не меня. Меня чего поздравлять? Всё, пятый десяток разменяла. Да нет, мам. Шучу. Всё хорошо. Да. И с настроением тоже. Не волнуйся только. Да, и Ксюша в порядке. Дома. Каждую последнюю пятницу месяца они самостоятельно учатся. Да, новый метод. Мам, ну не маленькая она уже давно, в пятнадцать-то лет! Зачем мне её в школу за ручку водить? Сама ходит, не развалилась пока.

Марина не понимала, почему, но именно сегодня разговор с матерью не вызывал у неё никаких эмоций, кроме глухого раздражения. Вот бесит – и всё тут!

Она рывком села на кровати и, прищурившись, посмотрела в одно из окон своей огромной спальни, за которым потихоньку занимался погожий зимний денёк. Сразу вспомнился «сукин сын» Пушкин с его «морозом, солнцем и прелестным другом». Вот он-то, поди, жену не бросал одну с детишками. Нормальный мужик был. Правда, умер как-то глупо… И рано. А её, Маринин, бывший жив – живее всех живых. Вон – ребёночка ждут со своей Соней… А ей, Марине, даже краткосрочным романчиком не похвастаться.

– Да, мам, приедут гости вечером. Да, знаю, что все не празднуют. Ну, а я праздную. Могу я хоть как-то выделиться, в конце концов? – последнюю фразу она проговорила дрожащим от беспомощной злости голосом. Дальше скрывать свою досаду у неё не получалось.

К счастью, мудрая и деликатная мама умело сделала вид, будто ничего не происходит. «Чтобы не нарушать атмосфЭры», – всегда снисходительно поясняла она, если её, бывало, хвалили за неконфликтность и толерантность. С ней и правда совершенно невозможно было поссориться, если она сама того не хотела. Впрочем, если бы Маринин папочка не был таким самодуром, постоянно изобретающим всё новые и новые способы устроить домашнюю склоку буквально на пустом месте, глядишь, и не прослыла бы мамуля таким уж «гением такта», как её окрестили подруги.… О, как прекрасно натренировал папуля свою верную подругу жизни с сорокапятилетним стажем держать удар и делать хорошую мину при плохой игре!

Мама принялась рассказывать бородатую, но «очень забавную» историю про Маринин первый день рождения и даже рассмеялась в голос, развеселила сама себя давними приятными воспоминаниями. Дочь почти не слышала её, лишь изредка отвечая «да» или «нет».

По правде говоря, Маринины мысли были заняты невидимыми глазу птицами, которые резвились и чирикали под гигантским эркерным окном в противоположном конце комнаты, которое она всегда занавешивала на ночь. И откуда они здесь взялись этим студёным февральским утром? Разве не упорхнули на юга? Снегири если только… Да, точно, снегири. Как раз в этом углу участка у Марины росла раскидистая рябинка. Наверняка прилетели полакомиться сочной ярко-красной ягодой.

Марина поспешно стряхнула с себя сонное оцепенение и поставила ноги на пушистый прикроватный коврик. Затем, всё ещё рассеянно слушая маму, набросила на себя шёлковый домашний халат цвета тёмной оливы с благородным пепельным оттенком (тон в тон совпадающим со стенами спальни) и подошла к зашторенному окну, откуда доносились оживлённые и суетливые птичьи диалоги. Она дёрнула в разные стороны тяжёлые глухие портьеры и… Никого не увидела. Ни единой птичьей души. Вокруг, сияя и переливаясь на утреннем солнце, лишь белели пушистые сугробы, словно вылепленные из сахарной ваты.

На душе внезапно стало радостно и празднично, словно в далёком детстве.

«Ну, зачем я так с мамой? – рассердилась Марина сама на себя. – В конце концов, она единственный человек, кому можно безусловно доверять».

– Пока, мамулечка, – пожалуй, чересчур ласково попрощалась она, всё же исхитрившись в самый последний момент взять себя в руки. – Что? Нет, Гриша пока не поздравлял. Хотя и не позвонит он, наверное. С чего это вдруг ему бывшую жену поздравлять? Развелись – значит развелись. Нет. Нет. Ты не волнуйся, очень тебя прошу, моя дорогая. Всё. Пока. Пока!

Марина с облегчением положила телефон в карман халата. «Надо было сказать матери «целую», ей наверняка этого хотелось», – запоздало спохватилась она, натренированным движением накидывая шёлковое тёмно-коричневое покрывало на разобранную половину кровати.

Очутившись в роскошной ванной комнате с баснословно дорогими хрустальными умывальниками, мраморными полами и позолоченными кранами, она начала с придирчивым интересом рассматривать своё лицо в увеличивающем зеркале. С этого жизненно важного процесса начиналось каждое её утро. Сейчас Маринино внимание привлекло крохотное красноватое пятнышко на щеке, и она, включив дополнительное освещение, долго и сосредоточенно исследовала предмет. Затем наморщила лоб, вытянула губы, немного кривляясь; провела пальцем под глазом, натягивая кожу и как бы разглаживая морщинки. Потом грустно вздохнула, снимая халат и вешая его на крючок, и открыла прозрачную дверь душевой кабины.

Марина любила принимать душ по утрам. Именно душ, а не ванну. Он будоражил, тонизировал, настраивал на трудный день. А ванна – это для неженок, которым приносят кофе в постель их мужья.

Гриша никогда не приносил ей кофе, тем более – в постель. Однако раньше они любили принимать ванну вместе. Брали с собой не шампанское, как это часто практикуют в слащавых мелодрамах, а бутылочное светлое пиво. Оно приятно пенилось на губах, стекало солоноватыми струйками по шее и подбородку, пока не окунёшься с головой и не смоешь его ароматной мыльной водой. Гриша любил целовать её подбородок, а особенно – «пивной подбородок», как он сам его называл, шутя. Впрочем, это было давно и не здесь. Этот дом она ремонтировала и обставляла практически самостоятельно, как раз в тот момент, когда у них с мужем наступил ощутимый разлад в отношениях. Нет, разумеется, Марина сделала специально для него отдельный кабинет с хорошей акустикой и толстыми стенами, чтобы он, классический пианист с мировым именем, мог репетировать на своём инструменте в любое время дня и ночи. Правда, в глубине души она уже тогда понимала: Грише в этом доме места нет.