Мужчина ничего не сказал в ответ, только молча кивнул, как будто давая понять, что согласен с ней. Он встал со скамейки, прощаясь, приподнял рукой шляпу, обнажив при этом красивые черные, с серебряной искрой, волосы, и неторопливой походкой уверенного в себе человека, который никогда не торопится, пошел по направлению к воротам.

Ульяна почувствовала внезапное желание пойти за ним. Что-то неодолимо влекло ее к незнакомцу, и она хотела понять, что именно, чтобы потом не жалеть об упущенной возможности. Но в эту самую минуту она увидела человека в рясе. Он спешил, еще немного – и скрылся бы в одной из монастырских башен.

Ульяна в растерянности оглянулась – незнакомец уже исчез за поворотом. И она выбрала синицу в руках, тем более что именно та и была целью ее визита в Новодевичий монастырь.

– Батюшка! – закричала, привлекая к себе внимание священнослужителя, Ульяна. – Постойте! Пожалуйста, подождите, я вас должна спросить о чем-то очень важном!

Священник или монах, Ульяна плохо разбиралась в мужчинах, носивших одежду, похожую на женское платье, услышав ее, остановился. Застигнутый на полпути, он с явным неудовольствием взирал на почти бегущую к нему женщину. Но, разглядев, что она молода и красива, сменил гнев на милость и неожиданно густым рокочущим басом произнес:

– Не спеши, дочь моя! Я не испарюсь, яко дух.

Священник был маленького роста, и его бас, а особенно то, что он пытался шутить, весьма изумили Ульяну. Но за это утро она уже устала удивляться, поэтому, подойдя, без долгих предисловий заявила:

– Buscando la verdad, Santo padre!

Священник с удивлением воззрился на нее, явно ничего не поняв. Он растерянно пробормотал:

– Отец Евлампий я…

Ульяна прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Все ее мысли были о незнакомце, с которым она только что рассталась. Поэтому и к батюшке она обратилась по-испански. «Ищу истину, святой отец!» Еще хорошо, что тот ее не понял, а то счел бы за сумасшедшую. И был бы, вероятно, недалек от истины.

Ульяна, не теряя времени на объяснения, уже на чистом русском языке спросила:

– Батюшка, если кто-то лишает другого человека возможности зачать ребенка, он тем самым совершает грех?

Но в лучшую сторону ситуация не изменилась. Лицо отца Евлампия выразило столь сильное недоумение, что Ульяне вдруг захотелось махнуть на все и вся рукой, повернуться и бежать со всех ног без оглядки из монастыря. Но понимая, что это выглядело бы еще более странным, чем все то, что происходило до сих пор, она сдержала свой душевный порыв и не сдвинулась с места. Изменилась лишь ее улыбка, став печальной.

Возможно, только неожиданно погрустневшее лицо Ульяны и сподвигло ошеломленного отца Евлампия на ответ. Запинаясь, он пробормотал:

– Дочь моя, грех аборта страшнее убийства. Ибо он не только лишает жизни ребенка, но и лишает его возможности принять Таинство Святого Крещения…

– Да я не об этом,– нетерпеливо отмахнулась Ульяна, не дослушав. – Аборт – это тяжкий грех, об этом каждая школьница знает, батюшка. А вот если женщине не дают даже зачать ребенка? Это грех или нет?

– А яко же, – перешел от смущения на старославянский батюшка. – Это великий грех перед Богом – препятствовать зачатию.

– Любыми средствами? – уточнила Ульяна.

– Любыми, – укрепившись духом, подтвердил отец Евлампий.

Ульяна торжествующе улыбнулась и заявила:

– Я так и знала! – После чего проникновенно добавила: – Спасибо вам, батюшка! Вы мне очень помогли.

Они помолчали. Отец Евлампий, растерянно поморгав глазами, все-таки не смог преодолеть искушения и полюбопытствовал:

– Дочь моя, не мое, это, конечно, дело, но исповедуйся, как на духу. Кто-то не дает тебе зачать ребеночка?

– Мне? – глядя на него невинными глазами, спросила Ульяна. Но говорила уже не она, а Дэнди.

Плох тот танцор фламенко, на которого никогда не сходил дух этого древнего испанского танца, называемый дуэнде. Одержимый им танцор творит на сцене чудеса, вызывая у зрителей восторг своим искусством. Но, однажды посетив Ульяну, дуэнде по каким-то причинам так и не покинул ее. Привыкнув к его существованию внутри себя, Ульяна даже дала ему имя, назвав, не мудрствуя лукаво, Дэнди. И теперь живший в ней бесенок требовал вознаграждения за долгое смирение. Решив не быть слишком строгой, Ульяна уступила ему.

Опустив глаза, кротким голосом она произнесла:

– Да что вы, батюшка! У меня другая беда.

– И какая же, дочь моя? – не удержался отец Евлампий от вопроса. И немедленно был наказан за свое любопытство.

– Я ведьма, поэтому зачать не могу, – горестно вздохнув, ответила Ульяна. – Бесплодные мы, ведьмы. Уж вам ли не знать, батюшка!

Отец Евлампий открыл было рот, но не смог произнести ни слова, и снова закрыл его, словно рыба, издав громкий чмокающий звук.

– Я вот что хотела спросить, батюшка, – вдохновенно продолжала Ульяна. – Если ведьма примет таинство святого крещения, то сможет ли она после этого зачать? У нас всякое об этом говорят, а вот что вы думаете?

Пышущее здоровьем румяное личико отца Евлампия приобрело серый оттенок. Он троекратно осенил себя крестным знамением, повернулся и почти побежал по аллее, часто семеня короткими ножками. Ряса мешала ему, и он приподнимал ее руками. Тяжелая железная дверь, ведущая в башню, где когда-то томилась в заточении одна из царственных особ, с тяжким грохотом захлопнулась за его спиной.

Глядя ему вслед, Ульяна невольно рассмеялась.

– Flota como una mariposa, pica como una abeja, – вздохнув, произнесла она. В переводе с испанского это означало: «Порхай как бабочка, жаль как пчела».

После чего она с возмущением спросила у Дэнди:

– Ну, теперь ты доволен?

Но ответа так и не дождалась. Лукавый дух хорошо знал, что когда хозяйка сердится на его проделки, то лучше промолчать.

Пора было возвращаться в привычную, мирскую жизнь. Но Ульяна почему-то медлила, как будто что-то удерживало ее в Новодевичьем монастыре, который еще совсем недавно внушал ей панический ужас.

Она дошла по аллее до скамейки, на которой сидел ее недавний таинственный собеседник. И увидела, что он забыл свою газету. Крупный заголовок на испанском языке можно было прочесть издали. Это была «El Mundo», крупнейшая газета Испании, ежедневный тираж которой составлял более трехсот тысяч экземпляров. Ветер загибал ее страницы. Одна из статей была обведена красным фломастером, и на ней была проставлена дата – 7 июля. Ульяна поняла, что именно эту статью читал незнакомец.

Идею, которая пришла в голову Ульяны при виде забытого номера «El Mundo», едва ли можно было назвать оригинальной, но она показалась ей очень удачной. Ульяна подумала, что ее никто не осудит, если она вернет газету хозяину. А заодно спросит его, что он имел в виду, когда на ее призыв к людям ответил такой странной, если задуматься, фразой. Да еще и на чистейшем русском языке. А затем почему-то начал прикидываться, что ни бельмеса не понимает по-русски. Странное поведение ее собеседника занозой засело в голове Ульяны, но только сейчас она осознала, что именно эти мысли не дают ей покоя и не позволяют уйти из Новодевичьего монастыря.

С газетой в руках Ульяна поспешила к воротам монастыря. Учитывая неторопливый шаг незнакомца и непродолжительное время, затраченное на разговор с отцом Евлампием, она вполне могла догнать его.

Но Ульяне пришлось испытать жестокое разочарование. Мужчина как будто сквозь землю провалился. Исчез и ролс ройс. Сопоставив эти два факта, Ульяна поняла, что именно ее недавний собеседник и был хозяином допотопного автомобиля, стоившего, тем не менее, целое состояние. Почему-то это ее не удивило.

– Я все могу понять, – задумчиво произнесла она по своей неискоренимой привычке, привитой одиночеством, размышлять вслух. – Кроме того, почему я бегаю за ним, как последняя дура!

Но Дэнди, которому она обычно и адресовала свои вопросы, промолчал и на этот раз. Поэтому Ульяна развернула «El Mundo», словно надеялась прочесть ответ на ее страницах. Перелистав страницы газеты, она открыла статью, которую читал незнакомец.