Она была немного старше Ульяны, но одна только мысль о рождении ребенка все еще приводила ее в паническое состояние. Возможно, именно поэтому она и не выходила замуж, несмотря на то, что претендентов на ее руку и сердце было великое множество. Эта крошечная, похожая на миниатюрную статуэтку, женщина умела внушать мужчинам неукротимое желание опекать ее днем и ночью.

Неожиданно Мила всхлипнула. Ульяна недоуменно посмотрела на нее.

– А вдруг я забеременею? – трагическим голосом произнесла Мила, запинаясь от страха. – Ты же знаешь, как я к этому отношусь… Мне придется избавиться… Но ведь это грех… Все равно что убить… Уля, я боюсь!

Ульяна знала, что ее подруга носила золотой крестик и часто ходила в церковь, как она сама говорила, замаливать свои грехи. После чего, облегчив душу, подобно тому, как днище корабля очищают от налипших ракушек, она самозабвенно грешила снова. Но, видимо, был предел и в христианском всепрощении грешников, и даже Мила это понимала. Ульяна не знала, что сказать подруге, чем ее утешить.

Внезапно со стороны дивана послышалось мирное, почти детское, посапывание. Не дождавшись ответа, Мила заснула, прижимая к груди бутылку с текилой. Только что пережитая тревога окончательно подкосила ее. Глядя на свою беспутную подругу, Ульяна неожиданно почувствовала, как в ее голове зашевелился червь сомнения.

– А, может быть, этот ученый муж не так уж и не прав? – задумчиво произнесла она вслух. – Для некоторых женщин эти так называемые капсулы продолжительной стерилизации могут быть даже благом. Взять, к примеру, Милу…

Но додумывать эту мысль, которая еще полчаса назад показалась бы ей кощунственной, она не стала. Иногда Ульяна предпочитала о чем-то не думать, чтобы ненароком не дать предмету своих размышлений имени и тем самым не даровать ему жизнь. Подобное нередко случалось в восточных сказках, которые она любила читать ребенком. Детство давно прошло, а страх вызвать из небытия и оживить случайным словом какое-нибудь ужасное чудовище остался.

Она накрыла спящую подругу большим цветастым платком, при этом взяв у нее из рук бутылку текилы, которую отнесла на кухню и постаралась спрятать так, чтобы Мила ее ненароком не нашла. Та должна была проспать несколько часов и проснуться с дикой головной болью, неизменно терзающей ее после ночных похождений. Поэтому Ульяна оставила для нее на прикроватной тумбочке пачку таблеток и стакан с минеральной водой без газа.

Все, что произошло этим утром, было уже не в первый раз. Ульяна знала, что когда Мила проснется, она покорно примет таблетки, дождется, пока головная боль стихнет, и уйдет, не забыв закрыть за собой дверь ключом, который однажды вручила ей хозяйка квартиры и который она до сих пор умудрилась не потерять. И то, что она не потеряла ключ, говорило очень о многом. Мила, как и сама Ульяна, дорожила их дружбой. Они были слишком разные, очень непохожие, и, тем не менее, не могли обходиться друг без друга, испытывая удивительное чувство привязанности, близости и любви, словно встретившие свою вторую половину мифологические андрогины, которых некогда описал Платон…

Дойдя в своих размышлениях до древнегреческого философа, Ульяна поняла, что она слишком увлеклась, и ей уже пора возвращаться из мира фантазий в реальную жизнь. Причем поспешить с этим, поскольку после бессвязных слов Милы о грехе, связанном с избавлением от ребенка, у нее появилась идея, имеющая отношение к ее будущей статье. Это был новый, чрезвычайно интересный поворот темы, но чтобы быть уверенной, что она не собьется с пути, пойдя по нему, ей следовало уже через полчаса оказаться в Новодевичьем монастыре. Если, конечно, она собиралась сегодня добраться до редакции своей газеты раньше, чем наступит время обеда, от которого совсем недалеко до официального окончания рабочего дня, когда можно будет уже никуда и не торопиться.

Новодевичий монастырь в данном случае имел то преимущество, что ближе всех остальных находился к дому, в котором Ульяна жила.

Поскольку ей предстояло посетить монастырь, то оделась Ульяна с подобающей скромностью. Вместо открывающего плечи, грудь и ноги сарафана, который был наиболее удобен в летнюю жару, она выбрала костюм из хлопка. Блузу полуприлегающего силуэта и удлинённую юбку украшал черно-белый орнамент. Это произведение отечественного портновского искусства Ульяна купила недавно на распродаже только потому, что было недорого, и она давно не радовала себя подарками. Но сейчас оно пришлось весьма кстати.

– Просто, незатейливо и почти со вкусом, – грустно констатировала Ульяна, рассматривая себя в зеркале, висевшем в прихожей.

Она едва не забыла платок на голову, который был обязателен в том случае, если бы ей пришлось зайти в храм. Но уже не стала примерять, а взяла первый, который попался под руку, с крупными темными цветками по красному полю, и положила его в сумочку. Вихрем спустилась по лестнице вниз и быстрым шагом направилась в сторону станции метро.

С точки зрения Ульяны, метрополитен был самым быстрым и одновременно самым утомительным видом общественного транспорта. Не говоря уже о том, что метро пугало ее. Она всегда с некоторым душевным содроганием спускалась под землю, а выходила на поверхность с таким чувством, как будто только что избежала опасности быть заживо погребенной в громадном мраморном склепе вместе с тысячами других людей. Утверждение, что на миру и смерть красна, не утешало ее. Она по-другому представляла себе место своего последнего упокоения. Ее должны были похоронить не на станции московского метро, и даже не на унылом городском кладбище, а, например, на территории древнего Святогорского монастыря, у стен Успенского собора, рядом с могилой Александра Сергеевича Пушкина. А, главное, это должно было произойти спустя много долгих лет прекрасно прожитой жизни, а не в самом расцвете жизненных сил. С метро же у нее такой уверенности не было.

Поэтому, войдя в вагон, в ожидании необходимой ей станции метро Спортивная, Ульяна, присев на скамью и закрыв глаза, стала вспоминать, когда она в последний раз посещала Новодевичий монастырь и чем эта экскурсия ей запомнилась. Занятие было не очень увлекательное, но за неимением лучшего годилось и оно.

Этот православный женский монастырь, служивший на протяжении первых двух столетий своего существования местом заточения царственных особ женского пола, располагался в излучине Москвы-реки на Девичьем поле, в самом конце исторической Пречистенки, которая в настоящее время называлась Большой Пироговской улицей. Ульяна, имевшая почти феноменальную, по утверждению ее подруги Милы, память на даты и исторические факты, помнила, что монастырь был основан великим князем Василием III в 1524 году в честь Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрия», чьем имя в переводе с греческого означало «путеводительница», «наставница». Поскольку сама Ульяна ни в чьем наставничестве не нуждалась, по меньше мере, последние лет десять, то обычно она не испытывала желания ехать через пол-Москвы, чтобы побродить по аллеям Новодевичьего монастыря, а тем более бить поклоны перед его древними иконами, вымаливая наставления, как ей жить.

Было еще одно обстоятельство, вызывавшее гнев Ульяны. Основание Новодевичьего монастыря Василием III странным образом совпадало с его бракоразводным процессом, а это давало основание утверждать, что монастырь предназначался для его жены великой княгини Соломонии Сабуровой. Провинилась же та перед царственным мужем только тем, что после двадцати лет брака так и не родила ему наследника. Поэтому в 1523 году Василий III добился разрешения на второй брак, а спустя два года Соломонию Сабурову постригли в Рождественском монастыре в монахини, дав ей имя София. Выступавшие против расторжения брака Вассиан Патрикеев, митрополит Варлаам и преподобный Максим Грек были сосланы из Москвы туда, «куда Макар телят не гонял», причём митрополит впервые в русской истории был лишён сана. И уже в начале следующего, 1526 года, Василий III женился на юной дочери литовского князя девице Елене Глинской, которая и родила ему наследника, известного ныне всему миру как Иван Грозный.