— Огонь! — приказал политрук и метнул противотанковую гранату.

В это время у домов НКВД гремели взрывы — шла жаркая схватка наших петеэровцев с вражеским танком, который то вертелся на месте, стреляя во все стороны, то устремлялся вдоль улицы, прокладывая огнем путь своим автоматчикам.

Бронебойщик выждал удобный момент и бросил в танк бутылку с горючей смесью. Бутылка лопнула на лобовой части, и голубые языки огня потекли по броне. Танк окутался дымом. Спасаясь, танкисты поспешно открыли люк машины и стали выпрыгивать. Пулеметчики тут же срезали их огнем.

Бой усиливался с каждой минутой. Особенной силы он достиг южнее Госбанка и в районе городской пристани, над которой беспрерывно кружили стаи фашистских бомбардировщиков. По всему видно было, что противник наносит тут главный удар. Часам к двенадцати он подтянул в этот район новые силы танков и пехоты и, не распыляя их, ударил острым клином на пристань…

Во второй половине дня гул сражения стал перемещаться к Волге и вскоре утих. Прислушиваясь, комбат с горечью заметил:

— Кажется, сбылось предположение замком-дива. Фашисты вышли на берег, расчленили нас с бригадой. Теперь нужно ожидать еще большего натиска.

И действительно, через несколько минут на нас уже пикировало десятка три фашистских стервятников, появились новые группы пехоты и танков.

— Прошу подкрепления! — послышался в трубке голос Поленицы.

— Держись, дорогой, своими силами! В других ротах тоже не лучше, чем у тебя.

И тут я услышал доклад Харитонову запыхавшегося замкомбата капитана Плетухина:

— Товарищ майор, фрицы вдоль берега прорвали оборону стрелковой роты 39-го полка, сейчас будут на нашем командном пункте.

Мы выскочили из блиндажа. Взрывы гранат, выстрелы из пулеметов и автоматов гремели уже метрах в восьмидесяти от нас. Гитлеровцы шли вдоль берега.

Командный пункт 39-го полка, который только что перешел сюда с Мамаева кургана и сменил 42-й стрелковый полк, располагался в длинном тоннеле, вырытом в горе ниже нашего КП метрах в двадцати. Командир полка майор Долгов собрал штабных работников и всех, кто находился поблизости, занял оборону.

— К пулеметам! — крикнул Харитонов.

Плетухин и Гугля здесь же, у блиндажа, открыли огонь из пулеметов. Писарь штаба Павел Гусев и фельдшер батальона Людмила Гумилина, припав к земле, палили из винтовок. Мы с Харитоновым стали бросать гранаты.

Фашисты залегли, начали торопливо окапываться.

— В атаку! — крикнул Долгов, и гвардейцы бросились на врага.

Оставляя убитых, гитлеровцы поспешно отошли за овражек, окопались.

В последующие два дня фашисты стягивали силы в район пристани и центр города. И не беспокоили нас ни пехотой, ни танками. Зато авиация и артиллерия с утра до ночи обстреливали и бомбили наши позиции так, что небу было жарко. Но и это уже считалось какой-то передышкой. Пользуясь ею, мы решили побывать в ротах. Харитонов отправился на пивзавод, я — в расположение 1-й роты. Мы обошли расчеты, отдельные огневые точки. Скрытно от вражеских глаз всюду кипела тяжелая фронтовая работа. Обливаясь потом, воины углубляли окопы, укрепляли огневые точки кирпичом, железобетонными глыбами, ставили мины, запасались водой для пулеметов и питья.

На углу одного из домов НКВД я встретил Джевагу.

— Ложитесь! — крикнул он.

Я упал, и вовремя. Несколько пуль свистнули надо мной, цокнули о кирпичи.

— Спасибо тебе, лейтенант, убил бы проклятый фриц, — сказал я, поднимаясь, и тут же почувствовал, что, падая, ушиб сильно бок.

— К политруку, наверное? — спросил Джевага. — Идемте, провожу. Как раз иду туда. Он вместе с командиром роты вон в том подвальном помещении.

— Как на вашем участке ведут себя фашисты?

— Притихли, видно, к штурму готовятся.

— А как с расчетом, который отрезан от вас? Установлена связь?

— Пока нет. Вечером начнем рыть туда траншею.

Тем временем мы подошли к подъезду и спустились в полуподвал. В нем было тихо и уютно. Прежде здесь располагалась канцелярия какого-то домоуправления. Теперь это помещение заняла наша 1-я пулеметная рота под командный пункт.

На столе, рядом с телефонным аппаратом, тихо шумел тульский самовар, вокруг него сидели бойцы и командиры.

— Проводим совещание партгруппы и комсомольского актива роты. Обсуждаем передовую роль коммунистов и комсомольцев в боях. Поступило три заявления с просьбой принять в партию, — доложил политрук роты и, вытащив из планшетки клочки бумаги, исписанные карандашом, подал мне.

«…В эти тяжелые для нашей Родины дни прошу принять меня в партию большевиков. Обязуюсь быть правдивым, честным и до последнего своего дыхания мужественно и стойко защищать нашу социалистическую родину. Бить фашистов до полной победы, а если погибну, тогда прошу считать меня коммунистом».

Я прочел это вслух. Потом сказал?

— Так вот, товарищи, насчет передовой роли коммунистов и комсомольцев в бою. Наверное, она и заключается в том, о чем пишется в этих заявлениях: «Обязуюсь до последнего дыхания беспощадно бить фашистов, бить до полной победы». А бить так фашистов, это значит, не страшась самой смерти, подавать пример мужества и героизма. И это, товарищи, не новость. Это давно подтвержденная кровью и жизнями многих тысяч коммунистов и комсомольцев истина. Так было в гражданскую войну, так есть и сейчас, в жестокой битве с немецко-фашистскими захватчиками. Я уверен в том, что коммунисты, комсомольцы нашего батальона, как и всей Красной Армии, будут достойными продолжателями замечательных боевых традиций большевиков.

— Правильно, товарищ комиссар. И примером в этом будут большевики и комсомольцы нашей роты, — заверил политрук Черкашин. Потом попросил:

— Расскажите, товарищ комиссар, как воюют полки нашей дивизии.

— Хорошо дерутся. Есть чему поучиться, — ответил я и стал рассказывать о героических подвигах полка Долгова, который в ночь на 16 сентября переправился через Волгу и, несмотря на массированный налет авиации, ураганный огонь артиллерии и других видов оружия обороняющегося противника, с ходу сбил его с вершины Мамаева кургана, овладел баками.

6-я рота гвардии капитана комсомольца Николая Чуприна первой подошла к вершине кургана. Фашисты встретили ее шквальным пулеметным огнем. Красноармейцы залегли. И тогда, презирая смерть, Чуприн поднялся во весь рост, подал команду: «За Родину! Вперед, товарищи!» Как один, поднялись гвардейцы, и мощное русское «ура» загремело над курганом.

Стреляя на ходу и бросая гранаты, бойцы подавили опасные огневые точки фашистов, ворвались в их траншеи. Завязалась рукопашная схватка. В ход пошло все, чем только можно было бить врага.

В этот день пистолетом и гранатами Чуприн уничтожил двенадцать гитлеровцев и только было прицелился в тринадцатого, как рядом с ним щелкнул выстрел, и этот щелчок оказался последним звуком в его юношеской жизни. Лейтенант был убит.

Словно эстафету из рук Чуприна, принял на себя командование ротой командир 1-го взвода комсомолец гвардии лейтенант Николай Кузнецов. Рота продолжала громить фашистов. Николай шел впереди. В один из моментов, когда он миновал развилок траншеи, на него сзади навалился враг, сдавил горло. Глаза лейтенанта заволокло туманом. Но, к счастью, подоспел гвардии старший сержант Борщун. Прикладом винтовки он ударил фашиста по затылку.

Глубоко вздохнув два-три раза, Николай вновь пришел в себя и снова бросился в бой. Под руку ему попался фашистский ефрейтор. Николай всадил в него две пули из пистолета и устремился дальше. Глубокий ход сообщения привел его к крутому повороту. Здесь Кузнецов столкнулся лицом к лицу с дородным гитлеровским офицером. Впопыхах Николай забыл о стрельбе и занес руку с пистолетом над фашистом. Тот тоже почему-то не стрелял, а присел, сжался, как пружина, и, блеснув погонами и железным крестом перед носом Николая, выскользнул из траншеи. Николай выстрелил в удалявшегося врага и с досадой заметил, что не убил его, а только ранил. Уронив парабеллум, «крестоносец» продолжал бежать.