А бойцы батареи принялись приводить в порядок материальную часть и огневую позицию, поправлять разрушенные окопы и орудийные дворики. Несмотря на потери, Баскаков был доволен исходом боя. Радовало его то, что никто из бойцов не дрогнул, даже раненые не оставили своих боевых постов.

А события в этот день развивались стремительно. Немецкие танковые дивизии двигались на восток, к северной окраине Сталинграда. Примерно в 12 часов по фашистским танкам открыла огонь 4-я батарея 1077-го зенитно-артиллерийского полка, стоявшая западнее пос. Рынок у Орловки, а затем 5-я и 6-я батареи этого полка. Тогда же вступил в бой и 282-й стрелковый полк 10-й дивизии войск НКВД, занимавший оборону восточнее Орловки.

Баскаков знал, что в районе поселка Латошинка никаких воинских частей нет, надеяться на пехотное прикрытие не приходится, и надо рассчитывать только на собственные силы.

Связная Ефимова обратно на батарею не вернулась. Добралась ли она в дивизион, Баскаков не знал. Орудийный мастер не приехал, не привезли и боеприпасы.

Баскаков принимает смелое и рискованное, но единственно правильное в той обстановке решение.

У орудий он оставляет всего по два человека — наводчика и заряжающего, а из освободившихся бойцов и младших командиров создает две группы прикрытия, которые возглавили политрук Новолетов и старшина батареи Пчелкин.

Наводчики переводятся в подносчики снарядов, а командный состав батареи занимает места наводчиков. Лейтенанты Гриценко и Осадчук становятся наводчиками в 3-м и 4-м расчетах, сам Баскаков — во 2-м.

Таким образом, была решена двойная задача. Во-первых, обеспечивалось, хотя и слабое, но все же прикрытие орудий от вражеской пехоты. Во-вторых, небольшой запас снарядов обязывал артиллеристов вести огонь без промаха, а эту задачу могли решить лучше других опытные командиры.

…Около трех часов понадобилось гитлеровцам, чтобы всей силой 16-й танковой и 3-й моторизованной дивизий подавить огонь зенитных батарей среднего калибра и сломить сопротивление 282-го стрелкового полка. И лишь потом одна танковая колонна, прорвавшись в районе поселка Рынок к Волге, повернула на север и на большой скорости, не открывая огня, устремилась к переправе.

Подпустив фашистов на 500–600 метров, зенитчики с первых же выстрелов подожгли два бронетранспортера, с которых, как горох, посыпалась пехота. Батарейцы из группы прикрытия, находившиеся в окопах на склоне возвышенности, открыли по ней ружейно-пулеметный огонь.

После артиллерийского и минометного обстрела со стороны противника показались до десятка танков. Прижимаясь к ним, бежали пехотинцы. Бойцы Новолетова открыли огонь по пехоте, а орудия — редкими одиночными выстрелами — по танкам.

Остановился один, затем другой танк. Но остальные продолжали напирать. Когда вспыхнуло еще две машины, остальные повернули назад. Оставшись без танков, пехота залегла, ведя беспорядочный огонь из автоматов, который почти никакого вреда зенитчикам не причинял. Зато гитлеровцы оказались в невыгодном положении. Из своих окопов сверху батарейцы видели немцев, как на ладони, и спокойно расстреливали их. Не выдержав губительного огня, гитлеровцы бросились бежать вслед за танками.

Наступило затишье. Но недолгим было оно. Подтянув полевую артиллерию и шестиствольные минометы, фашисты открыли шквальный огонь по переправе, огневой позиции батареи и окопам группы прикрытия. Затем послышался шум моторов — танки пошли в атаку.

На этот раз открыли огонь только два орудия — Баскакова и Гриценко. Орудийный расчет лейтенанта Осадчука от прямого попадания мины погиб. Орудие было разбито.

Но и эта атака захлебнулась. Враг, потеряв еще четыре танка, откатился назад. Однако и зенитчики понесли большие потери. Вышло из строя еще одно орудие, которым командовал лейтенант Гриценко. Многие бойцы были убиты или получили ранения. Сам Баскаков был ранен в голову, но, перевязав рану, продолжал оставаться в строю.

Осталось всего одно орудие Баскакова и несколько бойцов из группы прикрытия. Создалась критическая обстановка. Солнце близилось к закату, и если немцы ринутся снова, отбиваться нечем — в ящиках всего пять снарядов.

Но фашисты, потеряв одиннадцать бронированных машин и несколько десятков убитых, не торопились наступать.

Подошла ночь. Артиллерийский обстрел прекратился. Железнодорожного парома у причала уже не было, его угнали с последними вагонами на левый берег Волги. Над Сталинградом пылало громадное зарево.

Страшной была эта ночь для оставшейся горстки батарейцев. Раненые перевязывали друг друга, никто не спал. Все понимали, что это их последняя ночь, что утром наступит развязка. Но даже в этой критической обстановке никто не смалодушничал. Твердо решили биться до последней нашей возможности, до последнего дыхания.

Утром, с восходом солнца, на батарею обрушилась лавина минометного и артиллерийского огня. Затем пошли танки и пехота. По пехоте открыли редкий огонь оставшиеся в живых зенитчики из группы прикрытия. Но для орудия танки были недосягаемыми — они шли по лощине.

Наблюдая за боем, Баскаков понял, что от причала танки сразу же повернут на север, взберутся на высоту, раздавят его последнее орудие. Тогда он вместе с заряжающим Воробьевым и подносчиком снарядов Бурцевым поставил орудие на колеса, выкатил его из дворика к самому краю высоты, откуда вся лощина видна, как на ладони, а вражеские танки, как будто по заказу, подставили свои бока под выстрелы. И прямо с колес открыли огонь.

«Стрелять было очень трудно, — вспоминал Воробьев, — после каждого выстрела зенитка подпрыгивала так, что на ней невозможно было удержаться».

После первых же выстрелов два танка были подбиты, остальные развернулись и с расстояния 100–150 метров расстреляли орудие Баскакова. Прямым попаданием снаряда оторвало ствол, сидевший в кресле наводчика Баскаков был смертельно ранен. Воробьеву перебило голень правой ноги и раздробило коленный сустав. А Бурцев, укрывшийся во время обстрела в щели, был сильно контужен и тут же потерял сознание.

Бой закончился. Это было около 10 часов утра 24 августа. Последнее орудие замолкло, молчали и окопы. Стрелять было некому и нечем. Со стороны причала на высоту ползли два танка, а за ними мотоциклисты. Из лощины, забросав уже молчавшие окопы группы прикрытия гранатами и беспрерывно паля из автоматов, поднимались на высоту пехотинцы.

Несколько человек столпились возле окровавленного, но еще живого красноармейца, лежавшего вниз лицом за бруствером.

Гогоча и пиная носками ботинок, они пытались заставить его подняться. Это был красноармеец Виктор Васильевич Кононыхин. Он зашевелился, начал подниматься, и вдруг раздался взрыв. Последней гранатой, которую он прикрывал своим телом, коммунист Кононыхин взорвал себя и окруживших его гитлеровцев.

В одном из окопов фашисты обнаружили тяжелораненого, потерявшего сознание политрука Новолетова и, догадавшись по нарукавным пятиконечным звездам на гимнастерке, что это комиссар, потащили его к офицеру. Тот приказал тащить его на высокий обрыв. Два здоровенных гитлеровца с засученными рукавами, щелкнув каблуками, весело заулыбались и, подхватив Новолетова под руки, потащили к обрыву, намереваясь ради потехи сбросить его, еще живого, с 30-метровой высоты на песчаный берег.

Осуществить свои намерения фашистам не удалось. Очнувшись от полуобморочного состояния, Новолетов, изловчившись, (откуда только берутся силы) сильным ударом сбил с ног одного фашиста. Второй отскочил от Новолетова и, выхватив из чехла гранату с длинной деревянной ручкой (без взрывателя), ударил комиссара по голове. Его труп сбросили с обрыва.

Дорогой ценой заплатили фашисты за гибель батареи. Они потеряли 11 танков, 2 бронетранспортера и 4 самолета. На волжских берегах нашли могилу несколько десятков их солдат.

Но главное, сражаясь насмерть, батарейцы отстояли переправу и вместе с зенитчиками 1077-го полка значительно ослабили ударную мощь танкового тарана врага и почти на сутки задержали его, не дали с ходу ворваться в город.