Невидимый шнур дёргал нерв, возвращая в мыслях на твёрдую поверхность. Дух, пресыщенный благами и болью, отторгал прожитый этап, хотя, не сопротивлялся настойчивой памяти. «Права ракушка, наши души набиты невежеством. Взять меня…. часто грезила избавиться от мусора воспоминаний. И что, тянусь к ним всеми частичками существа. Ведь уже подобное переживала».

– Справедли-и-во-о, – влезла в мысли бесцеремонная любительница поговорить, – насчёт жабр примитивно. Ты дышала морем, когда беседовала с Ведающей Тайной. Разве у тебя не свободный дух. Ты не достигла, навыка в воображении, твоя мысль не летит стрелой к цели, добиваясь результата?

– Милая, не трудись дальше, – уловила намёк Роза, – если будешь надоедать, положу за стену.

– Нет-нет-нет, – возразила ракушка.

– Думаешь, не сумею?

– Разумеется. Живой кит слушает веление сильной воли. Мне помнится, кто-то сетовал на отсутствие таковой, – выдала ракушка, принимая выжидательную позицию.

– Дааа! Мы и памятливые, – усмехнулась Роза и сосредоточилась на стене.

Та затрещала…

– Нет-т-т, – донёсся испуганный возглас, – я пошутила. Недаром жрецы выбрали тебя. Другого – на тонущем судне, отвергли. Им овладело забытье: сердце не вместило сотворённого греха: немногим удаётся сладить с тем, что накопили в себе.

– Ты о ком?

– О том, кто прибыл вслед за тобой.

– А… о мерзавце начальнике. Кстати, у вас есть и другие землеходящие?

– Конечно! Со времен Атлантиды. Я, лично, с несколькими работала. Ты, самая приятная. Тебе сразу удалось открыть тайну живого кита.

– Ладно-ладно, лесть у меня не в чести. Лучше расскажи, что и как, тут у вас?

– Когда справишься сама с собой, мы везде побываем. Наш мир огромен, красив и не менее ярок, чем суша. Представляешь, смерть от засыпания землёй… Фу… неприглядная штука.

– По-твоему, где человек умер, там ему и место?

– Примерно так! Ну… совсем неинтересная тема. Давай о другом…

– Почему? Аааа… видно, в этом вопросе неопытная.

– Я?!… Хорошо. Начинающая, но способная. Выдержала экзамены на целый век, не только в специализации по землеходящим, – ракушка резко спрятала усики.

Роза вспомнила Замок Цветов, момент приглашения в клуб «Бабизм» и улыбнулась тому, что тогда тоже нагромоздила ереси.

– Не сердись, дорогая помощница, хотя я не прочь побыть в тишине.

– Отлично, немного подремлю. Роза, обещай, что буду твоей подружкой.

– Разумеется, мы уже подруги, – согласилась женщина и отложила ракушку на край матраса.

Роза укуталась в нежное покрывало. «Не буду спешить, приближать события, взвешу за и против», – решила она.

Тоска… надоевшая тоска навеяла воспоминания о Замке Цветов, унеся в далёкий день, в час похожей ситуации, в час… когда Роза не помнила даже своего имени.

– Нет, так дело не пойдёт, – подала голос новая подружка, – вот тебе мыслефиксатор, надень на голову, и неспешно вспоминая, по порядку день за днём, поведай о своём чуде и страдание.

– Зачем?

– Освободи сознание от воспоминаний. Не возражаешь, что составляющие жизни – страдание и чудо. Большая часть людей чудо отвергают из-за невежества, вот и остается – довольствоваться первым. Страдание наполняет их быт. Выскажи, будто пишешь книгу… роман. Сделай последнее усилие – убеди людей, что чудо, скрашивая жизнь, истребляет страдание.

– Но я же… – растерялась Роза, осознавая потребности для книги.

– Подружка, ау! Бумага или что там ещё надо… уже не для тебя. У тебя есть мыслефиксатор. Ты думай, остальное он сделает сам. И не сомневайся, прочтут твой роман, ещё как прочтут. Оставь тень воспоминаний позади себя.

– Ой! Действительно, если в воздухе витает мысль, голова найдётся и остальное сложится. Тень говоришь…

– Ну, это зависит от духа Розы, – поспешила с ответом ракушка.

– Пожалуй, ты, милая, права. И начну с похожей ситуации, когда проснулась на каменном ложе в Замке Цветов.

– Уже заинтриговала. Думай скорее, буду первая твоя читательница.

– Договорились, давай, малышка, подвину тебя ближе, – согласилась Роза и надела мыслефиксатор, не удивляясь зелёному листу речной кувшинки.

Мысли Розы текли ровно, словно ложились на белый лист бумаги. Она начала писать роман, длиною в свою нелегкую жизнь. И верила, что на Земле найдется тот, кто преобразует её мысли в буквы и запишет на бумаге.

*      *      *

…Припухшие веки дрогнули, оживив бледное лицо. Зрачки расширились от боли в онемевшем теле. Торопливый взгляд заскользил в полумраке и замер на решётке крохотного окна.

«Ну и темень», – мелькнула мысль. Женщина громко застонала от ощущения нестерпимой тяжести в груди. Боль, волнение соединились в одном паническом нерве, перерастая в крик. Он вырвался, оживляя помещения: пространство словно задвигалось под воздействием голоса, раздался скрип затвора.

Дверь отворилась…

Из коридора бесшумной змейкой скользнул свет, пахнуло свежестью.

На пороге возникла высокая фигура. Чья бравая выправка уничтожала намёк на женственность. Короткая стрижка вместе с беретом, заломленным по-мужски набок, выказывали симпатию к сильному полу. Дама насупилась, остановилась на пороге и прикрикнула:

– Тихо! Очнулась, дармоедка и сразу голосить, – для пущей острастки она ударила резиновой дубинкой по краю двери, – здесь подобный музон никого не колышет. Так что стухни по-хорошему.

Лежащая затихла, всматриваясь из темноты в незнакомку, по-прежнему не понимая, где находится.

– О… уже лучше. Брысь под лавку и ни гу-гу! Добро пожаловать в Замок Цветов. Для подобных лютиков, грядка всегда наготове, – служака потопталась на месте и потянула носом, как бы желая высморкаться. – Да, чуть не забыла: когда кто-то заходит, ты, должна торчать у стены!

Установка дополнилась строгим взглядом, заставляя сделать усилие и хотя бы сесть. От напряжения возникла тошнота. Женщина прикрыла ладонью рот.

– Э… не вздумай обрыгаться! В местной забегаловке горничные не предусматриваются, – суровая дама нахохлилась.

Черты лица заострились. Пустой взгляд замер. Она будто превратилась в статую, отлитую из чугуна. «Пожалуй, надо у Чугунной Бабы спросить, что со мной?» – решилась женщина и с трудом вымолвила:

– Где я?

– Даёшь… «Где я?» На Луне! Не в санатории, верняк. Хотя, как к делу подойти… если с учётом отдельных апартаментов, дармовой жрачки и ослепительного общества, – дама провела рукой по талии и бедру, очерчивая свой стан. Горделиво приподняв голову, окончила мысль:

– То, наш обитель, сойдёт за курортную зону. Доведись до меня, я б вас, хабалок… сразу к стенке – голышом. Это Он милость проявляет, по мне – к столбу и всё. Короче, ты, узница. Осуждённая, одним словом, и без разницы… кто ты. Важно кто я! Не сомневайся, буду на всю катушку приглядывать. Отныне для тебя я папка, мамка и Бог в одном флаконе.

– Почему узница?

– Издеваешься?!– сплюнула сквозь зубы надзирательница.

Женщина покосилась на упавшую пенистую каплю, собралась узнать что-то необходимое, но рассудила:

– Верно. Если хозяйка можете, поставить любого – к стене. Хотя, я и так не разодета. Здесь бр-р-р, – она передёрнула плечами, подавляя зябкость.

Смотрительница прислонилась к косяку, взгляд выразил недовольство. Узница сообразила, терпение у той на пределе. Она опустила босые ноги и медленно подошла к столу. Вцепившись в его край, остановилась, подавляя головокружение. Казалось, биение сердца раскачивало не только её, заодно и стены. Служивая, ухмыльнулась, и, согласилась: